Алексей Никитин - Окно на базар
- Так, может, проще построить еще один "саркофаг"? - вдруг перебил меня Дружинин. - Снаружи. А тогда пусть внутри хоть все падает - не страшно.
- Верно. Это самая старая и самая живучая идея. Кажется, к ней сейчас опять вернулись. Если я правильно помню, построить его не так просто. Особенности почвы, болотистая местность, перегруженность территории станции строениями... Одним словом, возводить тяжелые здания там опасно. Поэтому "Энергостройпроект" предложил другое решение. Если уж кровля будет падать, надо не дать облаку пыли выйти за пределы четвертого блока. Погасить его внутри. Они хотели разместить на стенах реактивные распылители и датчики. Как только датчики фиксировали падение труб, распылители заливали пыль специальным составом, и кровля падала на мокрое основание. После этого, с задержкой в доли секунды, выливалась новая порция состава. И связывала остальную пыль. А потом, через полчаса, сверху все заливали тонкой резиной. Консервировали.
- Это какие же распылители надо было поставить, чтоб они, пока рушатся трубы, успели вылить сотни литров жидкости...
- Так и проектировали их в КБ "Южном". Ракетчики.
- Хорошо. А вы чем занимались?
- Составы разрабатывали. То, чем, собственно, пыль давили. Система ведь делалась на несколько лет. Значит, пылеподавляющая жидкость должна была не замерзать при минус сорока, не густеть при плюс пятидесяти, не взрываться от случайной искры, а сколько искр будет при падении металлических труб, вы можете себе представить. Да еще хорошая смачивающая способность, да плюс...
- И это вы с Димой?
- Нет, конечно. Хотя неоконченный физфак мне не повредил. А составами занимались те же люди, которые раньше работали с Кузьминым. Причем мы шли впереди паровоза, потому что параметры распылителей подстраивались под характеристики составов. Так что, хоть договор был остановлен еще на стадии проектирования, мы свою работу сделали почти полностью. Провели лабораторные испытания составов. Не дошло дело только до полевых.
- Ладно, Саша, вернемся к началу разговора. Почему же работы были остановлены?
- Да денег, как всегда, пожалели. Пришел новый начальник и скомандовал задний ход. А сейчас он по телевизору выступает и рассказывает, что каждую минуту на "Укрытии" крыша упасть может. Как у него неспокойно на душе во время снегопадов и при сильном ветре. Интересно, что через несколько лет эта тема возродилась, но уже под командой французов. В Европе решили, что и они могут кормиться на чернобыльских хлебах. Опять заговорили о втором "Укрытии" и о запасном варианте - аварийной системе пылеподавления. Я раза два съездил на совещания, отвечал на вопросы французов... Но во второй раз все заглохло даже быстрее, чем в первый. Тоже из-за денег. В этот раз к деньгам добавилась еще и политика. Деньги шли из Европы и требовали кучи согласований. Когда русский батальон вошел в Приштину, американцы этот кран немедленно перекрыли. Французы говорили, что они возмущались и пытались пробить деньги: при чем, дескать, тут Украина? Но американцы сказали, что при том. И Европейский банк финансирование остановил. Хотя я, по правде говоря, не очень этой басне верю...
- А я верю, - угрюмо буркнул Дружинин. - Они бы нас удушили, если б могли. Янки хреновы.
- Не знаю, Владимир Дмитриевич, как там американцы, но ни с кем мне так тяжело не работалось, как с "Укрытием". - Я постарался отвлечь Дружинина от его любимой темы. О кознях американцев он может говорить часами. Был бы повод. - Последний договор с "Укрытием" мы полгода готовили. Собрали все согласования, директор даже техзадание подписал, а через два месяца он же отказался подписывать договор. "Мне, - сказал, - не понятно, зачем этот договор нужен вообще". Прежде ему было понятно, теперь стало не понятно. Все. Больше я к ним не ездок.
- Вы специально меня пугаете, что ли? Может, мне тоже не связываться с ними?
- Обязательно поработайте. Попробуйте. В любом случае, это - полезный опыт. А там кто знает. Вдруг понравится? Как у вас в остальном дела?
Советы давать - дело хорошее, но я хотел знать, когда Дружинин намерен брать очередную партию нашей химии. И в случае чего - поторопить его. За этим и приехал.
- В остальном... Да как у всех сейчас, сами понимаете. Хорошего мало. - То, что он лишнего мне не расскажет, я и так знал. Мне ведь его только на мысль натолкнуть было нужно. - А! Хорошо, что напомнили, - спохватился наконец Дружинин. - Я вас еще вот о чем спросить хотел: в вашей формуле доля пластификатора меняется? Или нет?
- Что? - Я его не понял. - В какой формуле? Что меняется?
- Это я состав для себя формулой называю. Мне так привычней. Я говорил, что в состав вашего полимера входит пластификатор, диоктилфталат. Дима написал мне, чем его можно заменить, если вдруг у поставщиков не окажется. А проценты, сколько килограмм пойдет на тонну, для замен не дал. Так я хотел уточнить...
- Хвощинский передал вам состав?
- Что значит - передал? Продал. И передал. Формулу продал, технологию производства, бумаги с разрешениями на применение. И почему - Хвощинский? Договор подписан вами. Да вот он.
Дружинин подтолкнул ко мне папку, которая лежала на его столе отдельно от других бумаг.
Медленно и не торопясь листал я аккуратно подшитые документы. Договор на создание и передачу научно-технической продукции. (Наш типовой договор. Подписан мной. Датирован мартом. Видел я его впервые.) Протокол соглашения о договорной цене. Календарный план. (И то и другое - на бланках. Заполнены Митькой от руки. Им и подписаны. Все - март.) А, вот акт сдачи-приемки. (Тоже подписан Митькой. На нем уже свежая дата, майская. Документы, наверняка сделаны задним числом. Все логично.) Отчет. (У отчета новый титульный лист с Митькиной подписью и старый текст, отпечатанный на машинке. Отчет еще из тех, что делал Кузьмин. У нас уже и машинок-то печатных в конторе нет. Моя подпись пока только под договором. Видимо, у Митьки был один чистый лист с моей подписью.) Временные технические условия. (Тоже старый документ с новым титульным листом.) Акт передачи образцов. Письмо от нашей конторы с просьбой перечислить оплату по этому договору на какой-то левый счет. Письмо, хоть я его и не подписывал, подписано мной. Это плохо. То есть все плохо, но это особенно нехорошо.
- Для всех одинаковая, - ответил я Дружинину, внимательно просмотрев содержимое папки.
- Что?.. Кто одинаковая? С этим договором что-то не так?
- Все так. Объемная доля пластификатора одинаковая. Вы можете брать любой из того списка, что он вам составил. Количество при замене не меняется.
- А-а... Ну, главное, что с договором все нормально. Хорошо. Спасибо.
Дружинин меня ни о чем больше не спрашивал. Наши дела его не касались.
Возвращаясь в контору, я думал не о Митьке. Я радовался, что теперь все ясно, что больше нет той холодной тяжести, которая давила, не давала мне покоя всю последнюю неделю. Мне еще предстояло распутать узлы, которые на память о себе оставил Митька, но и об этом я не хотел думать, возвращаясь от Дружинина.
Я не думал о Митьке, но мне было жаль его. Я уже пережил эту историю, для меня она уходила в прошлое. А для него - нет. Он будет жить с ней. Я ведь неплохо его знаю. Для него она навсегда останется настоящим. Она будет с ним каждый день. Деньги не стоили этого. И мне его было жаль.
Но он мог сделать это не только ради денег...
Неожиданно мне вспомнился сон. Утром, когда я проснулся, в памяти не было даже слабого следа от него, а тут он вдруг всплыл весь, в деталях, в подробностях. Короткий и пронзительный.
На краю села, обнесенная невысоким забором, стояла бревенчатая изба. Сразу за ней начиналось поле, еще белое, закрытое тяжелым весенним снегом, но уже с редкими черными проталинами. Улица - черная грязь. Глубокая. Непроходимая. На лавке возле калитки сидела женщина.
Я хотел выйти к полю, но по улице пройти было невозможно. Я шел, прижимаясь к забору, и вскоре оказался рядом с женщиной. Она со мной поздоровалась, и я остановился в растерянности. Я не знал ее. Я вглядывался в ее лицо и не мог узнать. Грубый крестьянский загар, резкие ранние морщины. Яркий, фальшивый цвет помады на неаккуратно замазанных губах.
- Что, еще не узнал? - широко раскрыв рот, засмеялась она. Я увидел, что у нее не хватает нескольких зубов. - На. - Она достала что-то вроде пачки визиток и протянула мне одну. На мягком листке желтой бумаги были неряшливо перечислены какие-то мелкие медицинские должности. Их было несколько, но ни одна из них ничего мне не говорила об этой женщине. Ее имени я на листке не нашел.
"Это была Маша", - вспомнив сон, вдруг понял я.
И тут же я немедленно увидел, как весной другого, уже давно и надежно забытого мной года, ушедшего в тень, оттертого плечами и скрывшегося за спинами появившихся следом за ним, Маша уходила от меня с недавно назначенным мне в начальники невысоким розовощеким бодрячком. А я смотрел им вслед и не мог понять, что происходит...
