Шломо Вульф - Право выбора
2.
***
"Дорогой мой папочка (зачеркнуто) папа! Я не знаю, помнишь ли ты ещё меня, но я тебя помню и очень (зачёркнуто) люблю. Твой адрес у меня (зачёркнуто) твой адрес я украл (зачёркнуто) я украл (подчёркнуто) у дяди Кеши. Я живу так себе. Учусь тоже. Кирка, помнишь, из шестой квартиры научил меня карате, как ты хотел, но я тогда не захотел. Теперь я всех (подчёркнуто) в классе и на улице бью. Даже Димку, а он второгодник и у него есть настоящий кастет. Он дерётся нечестно, с гирькой в кулаке. Но я ему дал поддыхало ногой, и его папка к нам приходил меня зарезать. Но мама ему не открыла и позвонила в милицию. Но Димка сказал, что они с отцом всё равно меня поймают и убьют, но я ещё больше тренируюсь, сделал себе финку из твоего напильника. Так что ты за меня не бойся. Я сейчас и сам кого хочешь прикончу. Новый год я провёл у Кирки. Его отец налил нам с ним немного водки. Потом они там все перепились и передрались, а мы с Киркой всю новогоднюю ночь шлялись по Ленинграду и потом отсыпались у нас. Мамки всё равно дома не было. Она ушла (тщательно зачёркнуто). Короче. Мы были одни весь день, смотрели телек, голубой огонёк и фигурное катание. Папа! Дядя Инокеша говорит, что у тебя могут быть командировки в Ленинград. Давай с тобой сразу договоримся. Имей в виду, что я тебя с сегодняшнего дня буду ждать каждую субботу с восемнадцати до девятнадцати на станции "Автово" где кабинки телефонов-автоматов, понятно? Это, чтобы ты знал (зачёркнуто). Или давай я к тебе приеду сам, без мамы. Ты не думай, я уже решил, что можно на поезде. Просто пока холодно, а в мае можно. Я на товарной станции узнавал, есть вагоны прямо до Комсомольска. Я уже начал копить продукты на дорогу. Твой - сам знаешь кто..."
3.
Юрий положил письмо в карман и закурил вторую сигарету от первой, третью от второй... не помогало. Печальное лицо сына заслонило яркую теплынь. А тут, словно вдруг спохватившись, наступила бурная весна. Всё дружно и торопливо стало таять. С крыш с грохотом летели пласты почерневшего снега, сугробы превратились в бездонные лужи, солнце припекало чёрную спину тулупчика. Над институтом истерически орали где-то перезимовавшие и откуда-то возникшие сине-чёрные вороны. Полы, стены и потолки коридоров ослепительно сияли отраженным от весенних луж солнцем. Так же празднично выглядела аудитория, где развешивал свои плакаты обмирающий от волнения Заманский. Кроме членов кафедры и студентов-старшекурсников тут были проректоры. Потом пришёл и ректор. Хозяйски сел на самое видное место, согнув на запуганного ещё больше его появлением Марка Семёновича свои могучие обтянутые грубой вязки пуловером плечи. Во время доклада он несколько раз мощно откидывался назад и что-то зло и громко говорил заву и угодливо лезущему к его лицу старику. При этом он презрительно тыкал пальцем то в один, то в другой плакат. После одного из таких поворотов Ефим Яковлевич презрительно поднял верхнюю губу и что-то сказал ректору на ухо. Тот оглушительно захохотал и погрозил довольному до слёз Вулкановичу пальцем. Эксзав угодливо развёл руками. Малиново багровый Бурятов светил очками, сидя на подоконнике, чтобы в форточку оттягивало перегар от нюха ректора. Иногда он непроизвольно громко икал, прикрывая рот нечистым платком. На него оглядывались. Докладчик сбивался и начинал фразу сначала, всё более высоким от волнения голосом. Юрий сидел среди студентов. Инга стояла у стены, чтобы лучше слышать и видеть одновременно и докладчика, и Юрия. Она тоже волновалась так, что лицо и шея её шли пятнами. Заманский сначала только поглядывал на Юрия, а потом вообще обращался, казалось, только к нему. Юрий кивал, ободряя затравленного старшего преподавателя без степени. Во время безобразной пантомимы старика с хохотом ректора он позволил себе покрутить пальцем у виска. Между тем, плакаты производили впечатление какой-то нелепой мистификации. Диссертация казалась запоздавшей на сто пятьдесят лет. Все эти грот-бам-брам-реи и грот-брам-стаксели были бы уместнее в сценарии пиратского боевика. Но были алгоритмы, диаграммы, формулы. Все слушали доклад по разному. Студенты и аспиранты - восторженно, ректор, Бурятов и Вулканович - откровенно презрительно, Замогильский - пришибленно, Валентин Антонович Попов - нейтрально. Впрочем, в части аппробации всё выглядело неожиданно солидно: положительные отзывы от пароходств и энергетиков, даже вроде бы рекомендации к внедрению парусных систем для ветроустановок от Совмина Якутии. "В заключение я могу сказать, - светил Марк Семёнович рыжими глазами, что люди сожгут рано или поздно весь уголь и всю нефть, задохнутся в ядерных отходах, а ветер, этот вечный бродяга, будет двигать суда и крутить лопасти электростанций. За парусный двигатель атомного века!.." Студенты бурно захлопали. Когда они кончили, продолжал хлопать и истерически хохотать, громко икая, только Бурятов со своего подоконника. Зав встал: "Вы кончили, Марк Семёнович?" "Обо всём этом можно говорить часами, но я надеюсь расширить моё сообщение, отвечая на вопросы." "Спасибо Товарищи, попрошу вопросы." "Когда и где будет построен ваш первый парусник?" - студентка. "Мы в студенческом конструкторском бюро сделали несколько проектов и разослали их... Я полагаю, что как только кто-то возьмётся проектировать и строить, мы..." "Возьмётся - в неопределённом будущем, - поднялся, весь дрожа от возбуждения старик. - Я, товарищи, как бывший завкафедрой, должен внести некоторую ясность в существо излагаемой темы диссертации, многозначительная пауза. - Ник-то и ни-ко-му никог-да и ни-че-го по теме соискателя Заманского не рекомендовал. Есть обнадёживающие фразы в заключениях. Обычная дань вежливости, не более. Я и сам по своей диссертации десять лет назад получал подобные положительные отзывы, но верил только опытному образцу, который способен убедить Учёный Совет! И только за внедрение моей работы мне дали учёную степень, а не за вежливые фразы! Что, это, мол, всё интересно. Так ведь и романы о пиратских парусных фрегатах читать интересно! Значит ли это, что мы все должны бросить учить студентов и..." "Ефим Яковлевич, - поморщился зав. - У вас вопрос или выступление?" "Пока - вопрос! - агрессивно выдохнул Вулканович. - Выступление моё тут кое-кому очень не понравится..." "Марк Семёнович, будете сразу отвечать на вопрос доцента Вулкановича?" "Сразу. Да, однозначной рекомендации пока нет, но..." "Вы удовлетворены?" - зав старику. "Ещё бы!" "Алексей Павлович?" "У меня один вопрос, не по существу, если мне будет позволено, - преодолевая икоту соскочил с подоконника Бурятов. - На всех плакатах, по-моему следует к защите добавить по эмблеме - череп и две косточки без мяса..." Хохот ректора, свист молодых и студентов. "Я прошу серьёзнее, Алексей Павлович," - зав с детской улыбкой. "Да невозможно тут серьёзнее! - лицо Бурятова мгновенно стало синюшным и одутловатым. - Чем мы тут, чёрт нас возьми занимаемся? Для чего сюда пригласили студентов позорить преподавательский корпус института? Что мы тут вообще выслушиваем и пытаемся обсуждать? Да в нормальном вузе такую тему на курсовой проект постеснялись бы дать! Чушь собачья. И ею увлёкся вроде бы дипломированный инженер, старший преподаватель вуза. Ну увлёкся, так излагай родной жене на правах семейного графомана. При чём тут мы с вами? Серьёзнее! Да у него на плакате номер семь даже знак интеграла нарисован неверно. Интеграл, да будет вам известно, уважаемый докладчик, это сумма, эс латинское, а у вас вытянутое гэ русское. Как и вся ваша, с позволения сказать диссертация! Я ничего, - вытянул он руки вперёд, - я и не такое слыхивал. За студентов обидно, что их инженерии такие умельцы учат, словно нет никого пограмотнее..." Опять хохот, старик, сняв очки, крутит головой и вытирает слёзы. Ректор, весь багровый, криво улыбается. "Тогда, может быть, и обсуждать дальше нечего?" - зав ректору. Тот мощно пожимает плечами. Зав кивает и поднимает голову: "Юрий Ефремович?" Мёртвая тишина. Бурятов перестаёт икать и съёживается. Ректор прямо на глазах бледнеет. Старик проседает почти под стол. "Первый вопрос у меня не к докладчику, - спокойно начинает Юрий. - Где я? В вузе или в общей тюремной камере? Если в вузе, то почему кураж и расправа? Если в камере, то где конвой? ("Ого!" - молодые показывают большие пальцы друг другу. Инга подаётся от стены словно готова прямо тут броситься Юрию на шею.) Если же по существу, то прошу ответить на следующие вопросы. Кто проверял экономическое обоснование и есть ли заключение о достоверности ваших выводов? На плакате номер семь, кроме неудачно выписанного знака интеграла, есть, на мой взгляд, очень спорная, но интересная интерпретация эффекта Негоды. Вы уверены в вашей правоте, или прав профессор Негода? Если правы вы, то признал ли профессор свою ошибку и отметил ли это обстоятельство в своём положительном заключении руководителя темы на вашу работу? Благодарю вас." "В данном случае правы мы оба. И это отмечено в заключении. Просто я пошёл дальше профессора. При закритических ветрах, когда чайные клиперы прошлого века убирали все или часть парусов, моё судно, напротив, может включить запатентованный мною рекуперативный двигатель. Современные материалы позволяют сделать рангоут из легированной стали, такелаж - из стальных канатов или из канатов с окисью необия. Пластиковые паруса, армированнные стальной сетью, имеют практически безграничную прочность. Всё это позволяет судну плавать без уменьшения парусности при любом ветре, накапливая его энергию впрок. А потом долго ходить без расхода топлива при штиле. Но при закритическом давлении воздуха в пузе (хохот Бурятова)... Это парусная терминология, Алексей Павлович.... Так вот, в пузе паруса предложенной мною формы появляются полученные мною в аэродинамической трубе вихри, резко усиливающие тягу ветрового движителя. Иннокентий Константинович Негода даже предложил назвать этот феномен эффектом Заманского и..." "Простите перебил его Юрий. - К сведению присутствующих. Как сказал мне сегодня утром по телефону профессор Негода, диссертация Марка Семёновича рекомендована к защите на докторском совете, чтобы дать ему возможность получить сразу степень доктора технических наук без кандидатской степени прежде всего за эффект Заманского. Продолжайте, пожалуйста..." "Да я, собственно..." - Заманский развёл руками и вытер со лба обильный пот. "У вас вопрос?" - зав ректору. "Фантазии по поводу доктора наук Заманского, - начинает ректор, - оставим на совести Юрия Ефремовича и его утренних телефонных собеседников, если они вообще существовали, учитывая разницу во времени между Комсомольском и Ленинградом. Таких докторов в нашей стране сроду не было, и, смею надеяться, никогда не будет. Наша наука так низко ещё не опустилась. Впрочем, я о другом. Марк Семёнович, вы отдаёте себе отчёт о своём положении в нашем институте?" "Вопрос не по существу, Петр Николаевич," зав с детской улыбкой. "Ничего. За неимением другого существа вопроса, займёмся пока этим. Для пользы дела и докладчика. Вы отбыли пятилетний срок старшего преподавателя и не защитились за этот период, так? Если вы в течение года не защититесь, я вас понижу до ассистента, обещаю при всех. Подождите петушиться! Уволитесь? Отлично. Но квартиру вы получили от института, а потому должны будете её освободить более достойному преподавателю. Нам не нужны позорящие наш вуз фантазёры. Так вот, я лично займусь этим вопросом, но квартира за вами не останется, я вам это обещаю при всех, включая вашего покровителя. У меня десяток специалистов без квартир, мыкаются в общежитии. А вам пусть даст квартиру тот, кому нужны ваши закритические области, пузо и интегралы на букву гэ. Вам всё понятно?" "Ещё бы..." "Вот и отлично. Из всей же этой галиматьи, - ректор брезгливо обвёл ладонью красочно и любовно вырисованные плакаты, - я советую попробовать сделать толковую статью в "Технику-молодёжи." А вас я бы пристегнул к тематике Алексея Павловича. Ему как раз нужны люди. Если он через год лично попросит меня оставить вас на работе в прежней должности, то я вас, возможно, оставлю. Если же не справитесь и с его темой - вот вам порог! Идёт?" "Я... подумаю, Пётр Николаевич..." "Вот это другой разговор. Вам сколько лет? Сорок? Нельзя же до конца жизни быть ребёнком!" "А - подонком?" - тихо и внятно спросил Юрий, и все вздрогнули. Ректор резко обернулся на голос, словно его ткнули кулаком в спину. "Что вы сказали, Юрий Ефремович? Повторите!" - Он медленно пошёл в сторону Юрия. У зава перекошенное от страха лицо, старик зыркает глазами, словно прикидывая куда можно улизнуть в случае чего. Бурятов громко прыскает в грязный платок и икает. Юрий встаёт и идёт навстречу своему врагу. "Попробую повторить. Только подонок может на предзащите, среди коллег и студентов, а не в своём служебном кабинете, наедине, вести подобную беседу с преподавателем вуза. Только подонок может, пользуясь незнанием учёным гражданских законов, угрожать, что вышвырнет его семью на улицу - без решения горсуда. Тем более, достоверно зная, что ведомственной площади у института нет и никогда не было. Только подонок может "пристегнуть" учёного к заведомо чуждой ему и, на мой взгляд, абсолютно бесперспективной теме заведомого недоброжелателя. Только подонок, не прочитав даже и автореферата диссертации, может рекомендовать свернуть её в статью популярного журнала. Вы согласны со мной, Пётр Николаевич? Если да, то я вам советую сесть на своё место, не мешать заседанию кафедры. И не махать у меня перед глазами своими кулачищами. Когда вы это делаете, вы становитесь до смешного похожим на ветряную мельницу, а это скорее не по вашей части. Вы у Марка Семёновича, насколько я знаю, не стажировались." "Я ему только советовал... Все слышали!" "Я тоже слышал ваши советы. Мы никого здесь не судим, Пётр Николаевич. Мы не занимаемся ни положением Марка Семёновича в нашем институте, ни, тем более, его правом на горисполкомовскую квартиру. Не время и не место. Мы на предзащите диссертации. И обсуждаем здесь только научное исследование. Я внимательно ознакомился с идеей сохранения энергии ветра впрок..." "С бабой его, заготовленной впрок, ты внимательно ознакомился! - орёт вдруг, едва не лопаясь, Бурятов. - Ему Заманский блядь подложил, специально переселённую к себе домой впрок из общежития... Да или нет? Что глазки забегали? Да или нет? А?!" "Заткнись ты, скотина!" - кто-то из студентов. "Уберите хоть студентов!" - секретать истерично заву. "Все это знают! - разрывается Бурятов. - Как она перед ним в кубовой голыми сиськами трясла!.. Все это видели. Её за это чуть из комсомола не выгнали! Вот Заманский её сразу у себя дома впрок и поселил, чтобы Хадаса соблазнить и чтобы тот на предзащите... Все видели, как Савельева с Хадасом в общественном бассейне при всех чуть не еблись голые! И это все знают. И все молчат. Почему? Не хотят иметь дело с хамом! Вот он тут при нас даже ректора института обхамил! Тебе, Юрий Ефремович не в вузе, тебе бы в вытрезвителе работать, людям руки крутить, падла!" "Да подождите вы со своим вытрезвителем, - морщится ректор. - Вы что себе действительно позволяете, Юрий Ефремович? В вузе!.." "Вот тут вы совершенно правы, Пётр Николаевич, - спокойно говорит Юрий, направляясь к побледневшему как мел сразу остывшему Бурятову. Тот испуганно таращит слезящиеся голубые глаза с красными белками. - Вы правы... Такое нельзя себе позволить даже в вузе. Нигде нельзя себе позволить не дать по морде..." Бурятов обречённо и безропотно принимает тяжелый удар кулаком в нос, достаёт тот же грязный носовой платок и привычно закидывает голову, унимая кровь. "Звоните в милицию, - кричит басом побелевший ректор заву. - Я тебя не на пятнадцать суток!.. Я тебя на полтора года упеку, идиот..." Все выходят в коридор. Бурятов, поддерживаемый под руки секретарём и стариком, что-то быстро говорит высоким плачущим голосом, размазывая по лицу сопли, обильные слёзы и кровь. "Алексей Павлович, - вдруг раздаётся сбоку звонкий голос. - Подождите-ка. Тут же ещё я вас жду!.." Он оборачивается и тотчас отлетает, садясь у стены, от оглушающего удара кулаком по губам. Разъяренная и красивая Инга Савельева ждёт, когда он поднимется. Бурятов цепляется за стену, не сводя с Инги полных ужаса глаз, разгибается, громко чмокая разбитым ртом, и выплёвывает зуб, в изумлении глядя на него на ладони. "Погодите-ка, Алексей Павлович, я же только начала!.." - Инга размахивается, но её сзади охватывает не совсем прилично Юрий и оттаскивает к ошеломлённым всем происходящим возбуждённым студентам. Она яростно вырывается, пытаясь укусить Юрия за руку, шипит и фыркает, но он не сдаётся, с трудом справляясь с неожиданно очень сильной девушкой. Наконец, её хватают за руки подруги, и тут как раз появляется милиция. Ни слова не говоря, двое милиционеров тотчас заламывают руки тому же несчастному окровавленному Бурятову. "Опять вы безобразничаете, Алексей Павлович, - говорит лейтенант. - На этот раз уж точно я вам десять суток..." "Позвольте, - вмешивается ошарашенный ректор. - Я член бюро горкома партии, ректор института профессор Хвостов. И я свидетельствую, что доцент Бурятов сам был зверски избит прямо на заседании кафедры сначала доцентом Хадасом, а потом в коридоре студенткой Савельевой..." "Ничего не понимаю, - теряется лейтенант. - Рукоприкладство в вузе, это же... Но... позвольте, товарищ ректор, Бурятов же у вас пьян! И потом мы его хорошо знаем. Он у нас вечно по всем ресторанам драки затевает. Не может такого быть, чтобы трезвый доцент, тем более вот эта студентка, Инга Савельева... Она у нас лучшая дружинница... Чтобы они просто так избили ни за что известного пьяницу и дебошира. Мы, конечно всех троих задержим, но такого быть не может, чтоб Алексей Павлович был не виноват..." "Вам погоны надоели, товарищ лейтенант? Я вам говорю, что на него набросился сначала Хадас, а потом эта... больше не студентка, ибо хулиганкам и развратницам делать в моём институте нечего..." "Сейчас ты у меня и сам получишь, - огрызается Инга, вырываясь в драку уже с ректором. - Импотент сраный!.." "А ну-ка помолчи, Савельева, - грозит растерявшийся лейтенант. - Докричишься... Как не стыдно! Активная дружинница, убийцу недавно задержала... Мы тебя к грамоте представили, а ты тут ведёшь себя, как уголовный элемент, понимаешь..." "Да брось ты, Матвеич, - Инга уже улыбается, демонстративно держа руки по-арестантски за спиной. - Юрий Ефремович, стройся - за мной! С милым рай и в КПЗ! Сидеть так хоть за дело, правда? Вон он, результат - у Бурятова в кулаке..." "Никуда вы их не уведёте, - вступает староста Саша. - Мы все тут свидетели. Бурятов с Хвостовым их спровоцировали. Имей в виду, Матвеич, уведёшь Ингу, ни один из нас на дежурство не выйдет, понял? Ты меня знаешь..." "Тогда пускай доцент один идёт как задержанный, а Бурятов, как пострадавший..." "Тогда и я, как задержанная! Это я ему зуб выбила! Жалко только, что не дали остальные выкрошить!.." "Ладно, пошли, кто хотите, в отделение. Там разберёмся. И вы, товарищ Хвостов. Кто ещё свидетель? Вы?" - Вулкановичу. "Я?.. Чего вдруг? Нет, нет... Я тут не при чём. Ничего не слышал, ничего не видел. Меня от ваших драк, Бога ради, увольте. Молодые не поделили девушку? Отлично, но я-то при чём? Мои девушки уже носки внукам вяжут, товарищ лейтенант." "Жидовская морда, почти вслух произносит сквозь зубы Хвостов. - Ты у меня попомнишь..." Замогильский подобострастно кивает и открывает перед ректором дверь на лестницу.
