Евгений Федоровский - Посылка от Марта
* * *
Для нового "альбатроса" фирма Юнкерса прислала опробованные двигатели, и Зандлер решился снять дополнительный поршневой мотор Ю-211, чтобы не утяжелять нос машины. Впервые после долгого перерыва он решил испытывать "альбатрос" только на реактивной тяге. - Альберт, - сказал Зандлер Вайдеману перед полетом, - я приказал поставить в кабине киноаппарат. Если вам удастся взлететь, то не забудьте его включить. Кинопленка расскажет нам о показаниях приборов. - Это в том случае, если я сыграю в ящик? - наигранно наивно спросил Вайдеман. - Мало ли что может случиться, - Зандлер нервно дернул худым плечом. Только вы на этот раз должны поставить на карту все. Вы поняли меня, Альберт? Зандлер пристально посмотрел в темно-серые, чуть зеленоватые глаза пилота. - После катастрофы в Рехлине мы должны всем господам великого рейха доказать, что "Альбатрос" - это не мертворожденное дитя. - Понимаю, - на этот раз серьезно ответил Вайдеман. Бешено взвыли двигатели. Стрелка топливо-расходомера поползла вниз - так грабительски моторы сжигали горючее. - "Альбатрос", вам взлет! - услышал Вайдеман в наушниках. Самолет дернулся и рванулся вперед. Вайдеман двинул педали, потянул ручку, но машина не слушалась рулей. Она неслась по бетонной полосе независимо от воли пилота. Вайдеман не мог видеть конца полосы - мешал высоко поднятый нос. Не мог он оторвать и хвост. Раскаленные газовые струи били в бетон, и стабилизатор не попадал в воздушный поток. Почувствовав, что скоро кончится бетонная полоса, Вайдеман убрал тягу и нажал на тормоза. Машина резко качнулась, едва не перевалившись на нос. "Да ведь только так я сумею поднять самолет! - догадался Вайдеман. - На скорости сто шестьдесят километров я нажму на тормоза, хвост попадет в воздушный поток, и "альбатрос" станет управляем". К остановившемуся в конце аэродрома самолету подъехали инженеры и Зандлер. - Опять не получилось? - спросил обескураженный Зандлер. - Я не мог оторвать хвост самолета. На взлете он был неуправляем. - Да, я видел это. Что-то я не рассчитал. - Разрешите взлететь еще раз, - попросил Вайдеман. - Что вы задумали? - насторожился Зандлер. - Попробую на взлете тормознуть. - Это опасно, Альберт. Но Вайдеман промолчал. Он отстегнул парашют и вылез из кабины. Подошел автозаправщик. Техники перекинули его шланги к горловинам баков в крыльях "альбатроса". - Хорошо, сделаем еще одну попытку, - разрешил Зандлер. Снова с чудовищным грохотом побежал "альбатрос" по аэродрому. На бетон ложились жирные черные полосы. Стрелка указателя скорости достигла 160-километровой отметки. Вайдеман легким нажимом придавил педаль тормоза. "Альбатрос" опустил нос и помчался теперь на основных шасси. Ручка управления упруго впилась в ладонь. "Ага, послушался!" - возликовал Вайдеман. Теперь он ясно видел полоску аэродромных прожекторов в конце бетонной площадки. Машина достигла взлетной скорости, но Вайдеман ручкой прижимал ее к бетонке и лишь на последних метрах потянул управление рулем высоты на себя. "Альбатрос" устремился вверх. "Летит, летит!" - Алло! Я "альбатрос", - закричал Вайдеман, прижав к горлу ларингофон. Взлет на скорости сто шестьдесят два километра в час. Набираю высоту. Скорость сейчас - шестьсот пятьдесят. Температура газов за турбиной... - Альберт, - услышал Вайдеман взволнованный голос Зандлера. - Поздравляю, Альберт. Скорость не повышайте. Работайте до пустых баков! - Хорошо, профессор! Ого, как быстро я набрал высоту! Вайдеман пошел на разворот. Привязные ремни больно врезались в плечи. Рот скособочило. Кровь прихлынула к глазам. - Чувствую большие перегрузки, - передал Вайдеман. - Так и должно быть, Альберт, - немедленно отозвался Зандлер. Под крыльями медленно разворачивалась земля. Краснели среди светло-ржавых полей и темных лесов Лехфельд, замок Блоков. Вдали голубели Баварские горы и дымил трубами заводов Аугсбург. Два двигателя Юнкерса жрали топливо с потрясающей быстротой. Через десять минут стрелка расходомера подошла к критической черте. Убирая тягу, Вайдеман понесся к земле. Он удивился приятному наслаждению полетом на "альбатросе". Впереди не было винта мотора и не лезли в кабину выхлопные газы. Звук от работы двигателей уносился назад, и пилот чувствовал лишь мерное дребезжание корпуса да иногда прокатывающийся гром - моторы дожигали топливо. Над землей Вайдеман выровнял самолет и плавно посадил его на бетонку. В долю секунды он заметил бегущих к нему людей. Весь аэродром сорвался с места - "альбатрос", наконец, увидел небо. - Полет закончил, - передал Вайдеман и добавил совсем уж некстати для этого момента: - А все же надо побольше опустить носовое колесо, профессор.
* * *
Мониторы стояли в разных кварталах Лехфельда. Капитан Флике через каждый час по рации проверял их готовность. Недалеко от автофургона в палатках жили солдаты из батальона охраны. Они были переодеты в форму новобранцев и днем, чтобы не привлекать внимания, маршировали по плацу под крики ретивых фельдфебелей. Рация заработала в одиннадцать ночи, когда на город опустилась холодная звездная ночь. "КПТЦ 6521 9006 5647..." понеслись в эфир стремительные точки-тире. Сразу же в динамик ворвались голоса функабверовцев, которые дежурили на мониторах. - Я "Хенке", сто семьдесят три градуса... - "Бове", сорок семь... Флике стремительно передвигал на карте Лехфельда красные шнурки с тяжелыми грузиками. В перекрестке этих шнурков Коссовски увидел район авиагородка. Кровь ударила в виски. "Все точно!" - он бросился к выходу к своей машине. - Мацки! Тревога! - Куда? - вынырнул из темноты унтерштурмфюрер, начальник отряда охраны. - Оцепить дома Зандлера, Хайдте, Венделя, Бука! Шофера поблизости не оказалось, и Коссовски сам рванул машину вперед. Он гнал "оппель", не включая фар. Хорошо, что никто не шатался по шоссе. "Скорей, скорей!" - он нажимал на газ. И, словно угадывая желание хозяина, машина летела на предельной скорости. Коссовски, обычно предусмотрительный, осторожный, на этот раз не думал, сможет ли он один справиться с Мартом или радистом. Он хотел лишь застать их за рацией, у работающего ключа, притаившихся преступников, которые очень долго вредят Германии. Коссовски всего на мгновение оторвал взгляд от дороги, но в память уже цепко вошли приземистый особняк, освещенное окно кабинета Зейца. Напротив, в желтых акациях, увитый плющом подъезд Зандлера. Бордовые шторы гостиной - там кто-то есть. Нога сама по себе соскользнула с рычага газа на большой рычаг тормоза. Коссовски качнулся на баранку, больно ударившись грудью. Пинком он отшвырнул дверцу и выскочил из машины, выхватывая из кобуры пистолет. Дверь была заперта. С яростью, которая вдруг приходит в такие моменты, Коссовски рванул ее. Она распахнулась. В коридоре на вешалке - шинели и фуражки. В гостиной громко кричала радиола. На кушетке валялся Пихт. Элеонора сидела у него в ногах. За столом пил водку Вайдеман. Секунду, может быть, все недоуменно смотрели на ворвавшегося Коссовски. - Где Ютта? - крикнул Коссовски, чувствуя, как ладонь занемела от ребристой рукоятки пистолета. - Она больна,- прошептала, бледнея, Элеонора. В три прыжка Коссовски влетел на антресоли. С грохотом упала перед ним дверь. В углу на тумбочке горела крошечная лампочка под голубым абажуром. На столе стоял чемодан с зеленым глазком индикатора, рычажки настройки, ключ, полоска бумаги... - Руки! - Коссовски успел заметить отступившую в темноту Ютту, он увидел лишь белое пятно лица, сиреневый подол ее халата. "Почему поднимается одна рука?" Что-то тяжелое упало на пол. Глаза ослепли от яростной вспышки и жара. Чудовищная сила бросила Коссовски вниз. Падая, он ударился затылком, заскреб по ковру, встал и, шатаясь, опаленный, весь ватный, почти без сознания, вывалился в парадное. Почему-то стекленеющий глаз остановился на темном особняке Зейца. Там уже потушили свет. Коссовски уцепился за перила и подтянул вверх свое непослушное тело. Из особняка Зандлера, оттуда, где была комната Ютты, бил огонь и освещал его корчившуюся фигуру. Затухающее сознание еще уловило какой-то резкий звук. Боли не было, только что-то мягкое, сильное ударило в грудь и опрокинуло навзничь. Он уже не слышал ни сирен, ни криков подоспевших солдат, ни воя пожарных машин. Когда приехала санитарная машина, Коссовски вздрогнул и неестественно вытянулся во всю длину своего роста.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Год, переломленный надвое
В декабре 1942 года Мессершмитту из штаба люфтваффе пришел приказ сформировать из летчиков, занятых в работе фирмы, боевой отряд и направить в район станции Морозовской, северо-восточнее Ростова. Мессершмитт понял, что воздушные силы на Восточном фронте основательно поистрепались, летные школы не в состоянии восполнить потери и поэтому командованию пришлось собирать в Германии резервы и бросать на фронт. Знал он и о том, что инструкторы школ тоже направлялись в бомбардировочную и транспортную авиацию, чтобы по воздуху снабжать тот огромный "котел", в который попала армия Паулюса. Летчики Мессершмитта назначались в действующую истребительскую эскадру асов "Генерал Удет". К машинам, помимо крестов и номерных цифр, полагался отличительный знак эскадры - красный туз, обрамленный венком и сверху короной. Техники выкрасили самолеты в маскировочные пятнистые цвета, намалевали на бортах эти знаки, поставили новые моторы. Скрепя сердце Мессершмитт утвердил список личного состава отряда. Командиром был назначен Вайдеман. Вместе с ним вылетали на русский фронт второй испытатель Вендель, пилоты воздушного обеспечения Пихт, Шмидт, Штефер, Привин, Эйспер, Нинбург, механик Гехорсман. Вайдеман и Пихт поехали проститься к Элеоноре и Зандлеру. После невероятного случая с Юттой профессор и Элеонора долго не могли прийти в себя. Ютта, секретарша самого конструктора, оказалась шпионкой. Она взорвала себя и рацию гранатой. Огонь, несмотря на все усилия пожарных, успел сожрать все, что могло бы оказаться важной уликой. Весь пепел был собран и отправлен экспертам, но они нашли в нем только несколько попорченных деталей. Эти детали позволили установить, что радиостанция была немецкого производства и монтировалась обычно на транспортных трехмоторных самолетах "юнкерс-52". Дом отремонтировали, стену, отделявшую комнату Ютты от спальни Элеоноры, завесили алым крепом. Зейц, который в последнее время особенно часто навещал профессора, говорил, что в ту же злопамятную ночь скрылся брат Ютты - Эрих Хайдте. Ему удалось добраться до швейцарской границы, но там в перестрелке с пограничниками он был убит. По счастливой случайности выжил Коссовски. Оглушенный и контуженный взрывом, он выбрался на улицу. Пуля стрелявшего Эриха Хайдте пробила ему левое легкое, чуть повыше сердца. Но опытный хирург сделал отчаянно смелую операцию, и теперь Коссовски лежал в лучшем военном госпитале в Бермхорне. Несмотря на то, что прошло после этого случая больше двух месяцев, профессор Зандлер все еще болел. Когда Пихт и Вайдеман вошли к нему, они увидели опустившиеся плечи, бледное, даже голубоватое, лицо, резкие морщины, избороздившие большой шишковатый лоб профессора. Элеонора была сильно встревожена здоровьем отца, хотя о Ютте, кажется, успела забыть. Пауль Пихт крепко обнял Элеонору. - Это встреча или прощание? - спросил Вайдеман. Элеонора освободилась от объятий и вопросительно посмотрела на Вайдемана. - Встреча, Альберт, - сказал Пихт. - Альберт, почему вы всегда так зло шутите? - Элеонора отошла к буфету и сердито зазвенела чашками для кофе. - Тогда пора прощаться, - посмотрел на часы Вайдеман, пропустив мимо ушей слова Элеоноры. - Что это значит, Пауль? - Элеонора, через три часа мы улетаем на фронт. - На фронт? Пихт кивнул. - На русский фронт. - Надолго? - Не знаю. Постараюсь вернуться, как только мы победим. - Не волнуйтесь, фрейлейн, - Вайдеман достал из буфета коньяк и наполнил рюмки, - скоро на фронт будут брошены "фокке-вульфы-190". Это такие машины... Русским ад раем покажется. А воевать Пауль умеет. Пауль, выпьем за наши победы в русском небе! - Ты вылетаешь на "фоккере", кажется? - спросил Пихт. - Да. Я должен оценить его боевые качества и прислать фирме обстоятельный отчет. В дверь позвонили. - Это, наверное, Зейц, - шепнула Элеонора и выбежала в переднюю. Гауптштурмфюрер сухо поздоровался с летчиками и сел за стол. - Какой ты стал важный, Вальтер! - толкнул его локтем Вайдеман. - Дел много... - односложно ответил Зейц. - А вы на фронт? Прощальный ужин? - Как видишь... Зейц поднял рюмку. - Не дай бог попасть вам в плен. Асов из эскадры "Удет" русские расстреливают на месте, как и эсэсовцев. - А мы не собираемся попадать в плен к русским, - засмеялся Пихт и снова обнял Элеонору. - Надеюсь, моя невеста меня подождет? Элеонора покраснела и опустила голову. - Как здоровье Коссовски? - вдруг серьезно спросил Пихт и в упор посмотрел на Зейца. Тот нервно зажал рюмку. - Поправляется, кажется. Я дважды навещал его... - Ну, бог с ним, передай ему наши пожелания. - Пихт допил рюмку и встал, окинув, словно в последний раз, уютную гостиную Элеоноры.
