Виктор Широков - Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке
Я слово, словно птенчика в горсти, несу и выпущу, как отогрею. Как хорошо, что все же к тридцати я стал сентиментальней и добрее. Давайте будем жить начистоту и одарять друг друга чувством словно хлебом, тогда и самую высокую мечту мы вынянчим под этим чистым небом.
УДЕЛ
Вышел я в поле однажды розовощеким юнцом, а возвращаюсь — от жажды пыльным пугая лицом. Плоть ли моя возопила, дух ли неслышно пропел: где она, тайная сила, равновеликий удел? Что от земли и от неба требуешь благослови!
— Черного-черного хлеба. Светлой-пресветлой любви.
ТИНА
Владимир Михайлович два дня, как не выходил на улицу. Хандра, связанная с "проколом", с очередным безденежьем, обрушилась на него селевым потоком вследствие отказа продолжать финансирование предполагаемого журнала "Третий Рим" полузастенчивой авантюристкой, создавшей одноименный благотворительный фонд. Гордин взялся, было редактировать журнал, увлеченный с одной стороны близкой его библиофильскому сердцу темой, с другой стороны желая передохнуть от однообразной рутинной беготни последних лет в надежде сшибить копейку-другую. Так вот эта самая хандра окрасила события последней недели в невыносимо-серый цвет.
Гордин пытался бороться с ней нескончаемыми чаепитиями, кофе-питиями, принятием настоянной на лимонной цедре водки, бесконечным поглощением пива и коньяка, небогато украшавших его холодильник, но хандра брала своё, и даже электрический свет, включенный днём на полную мощность, почти не разгонял сгущающееся уныние. Пробовал Гордин отвлечься и работой, благо, один полузнакомый бизнесмен и телевизионщик предложил ему "негрское" сотрудничество, и Владимир Михайлович, обычно ревностно относившийся к авторству и, вроде, не умеющий писать на заказ, а тем более писать за других, честно попытался ваять музыкальные сценарии десятиминутных передач.
В довершение всего забарахлила электрическая машинка; вызванный по устной гарантии мастер, покопавшись в железном чреве четыре часа, сдался и объявил, что агрегат находится на предпоследней стадии издыхания, хотя Гордин не работал на нем интенсивно и полугода; в подтверждение слов специалиста из-под днища машинки при очередном нажатии на злополучную букву "с" выкатился, словно бы обкусанный резцами сталелюбивого грызуна шпентик и следом рухнул длинный рычаг передачи.
Пересев за механическую машинку "De lux", бедный "негр" немедленно обломал бумагодержатель, наконец, вымученные таким отвратительно рабьим трудом листы сказались в данный момент совершенно ненужными заказчику. Он назначил по телефону свидание Владимиру Михайловичу в середине следующей недели, к тому же лихо урезал предполагаемый гонорар наполовину, после чего Гордин в пять минут оделся, собрался и помчался на автобусную остановку, чтобы забыться в бессмысленном кружении по вечному городу, где могла выпасть единственная удача в виде баснословно дешевой (по отношению к доперестроечным ценам, а, конечно же, не к сегодняшним заработкам) книги, на которую ещё предстояло наскрести энную сумму из сверхскудных остающихся в кармане средств.
Автобус подкатил быстро, и Владимир Михайлович даже смог сесть на свободное место рядом с приятной брюнеткой тургеневского возраста, которая привстала, чтобы пропустить его к окну, но после этого почему-то набычилась и крепко прижала его к металлическому борту рванувшего аллюром механизма весьма основательным туловищем. Перед ней на крючке в прочной полиэтиленовой сумке висела какая-то внушительная поклажа, и дама явно была недовольна появлением грузного малопривлекательного попутчика, особенно, если учесть, что остановка, на которой он вошел и укоренился на сиденье, была предпоследней. Рейсовый автобус следовал до метро "экспрессом", без остановок.
Гардин невольно вспомнил, что ещё сравнительно недавно девушки и женщины не только бальзаковского, но именно тургеневского возраста при близком столкновении с ним вибрировали совсем по-другому, многозначительно и явно обещающе улыбаясь, всей мимикой и жестами как бы приглашая к дальнейшему диалогу, а допрежь того — к несомненно обоюдоприятной процедуре знакомства.
Владимир Михайлович, отвернувшись от соседки, уставился в окно на примелькавшиеся за четверть века жизни на одном месте достопримечательности рядового "спального" района столицы и вдруг неожиданно вспомнил один за другим несколько эпизодов удачных автобусных знакомств. Впрочем, удачными их назвать по зрелому размышлению было нельзя, точнее они были эффективными по извечно мужской точке приложения сил, хотя все заканчивались банальным разрывом. Не забудем, что Гордин был по собственному представлению примерным семьянином и даже помыслить не мог о разводе или хотя бы временном расставании со своей горячо любимой супругой.
То давнее автобусное знакомство с Кристиной началось, скорее всего, тривиально. За давностью лет Гордин уже и не помнил детали приятной процедуры. Возможно, диалог звучал примерно так:
— Вы не подскажете, как быстрее добраться до ближайшего метро? зеленоватые глаза девушки смотрели доброжелательно и чуточку иронично. Темно-зеленое платье усиливало зелень радужек и плавно облегало скульптурные формы наяды. Майское солнце играло бликами по этому изумрудному разнотравью, несколько дольше задерживаясь на выпуклостях и отбрасывая резкую тень при переводе в низины.
— А вам все равно, какое метро? — ответил вопросом на вопрос, невольно залюбовавшийся соседкой Гордин.
— Желательно на Измайловскую линию, но можно и на "кольцо", — поддержала разговор наяда.
— Я тоже до метро, впрочем, это конечная остановка, — начал привычный словесный напор неожиданный попутчик. — А вы учитесь или работаете?
Через пять минут Владимир Михайлович, впрочем, тогда ещё просто Володя, знал в подробностях жизнь Тины, как она назвалась, победно взмахнув локонами. В тот год она поступала в полиграфический на редакторское отделение, и Володя был немедленно готов дать любые консультации, для чего вроде бы и заполучил домашний телефон наяды. Почитав по дороге к метро свои любимые на то время "черные" стихи, а также разнообразную любовную лирику поэтов "серебряного века", наш Homo ludens настолько расшалился, что, позволив себе кое-какие намеки на будущие встречи и отношения и даже предложил Тине как бы в шутку закрутить "роман века".
Впрочем, новое свидание состоялось нескоро. Владимир Михайлович, вообще, был натурой легковоспламеняющейся и не менее легкогаснущей, типичный Овен. Если он не брал штурмом желанную крепость немедленно, то уже через мгновение, а тем более не видя объект длительное время, он уже не помнил прежней цели и столь же стремительно атаковал другую подходящую по габаритам и отделке твердыню.
Лето и осень у Гордина тогда выдались отвратительные. Нет, солнце светило вовсю, затмений не происходило. Владимир Михайлович даже съездил с семьей на юг, под Сухуми. У него вышло в свет немало печатной продукции, зашуршали какие-то деньги, за что, собственно, он и поплатился. Один великовозрастный придурок, бывший алкоголик и всегдашний клеветник и завистник, на сей раз окончательно "зашившись", видимо, от невозможности "размочить" и поймать кайф озверел до ошизения или ошизел до озверения и, заимев зуб на прекратившего с ним общаться и не желавшего стать учеником Гордина, выступил с речью на очередном съезде советских энтомологов с критикой недавних трудов начинающего любителя бабочек и других менее привлекательных летающих и ползающих паразитов (Гордин несколько лет безуспешно стремился в ряды профессиональных паразитологов, благо помимо высшего литературного у него ещё было аналогичное медицинское образование, но стараниями вынужденно отрезвленного кандидата биологических наук тов. Сержантова он был задержан на стадии бюро научной секции на добрый десяток лет), перекрыв тем самым ему кислород. Забегая вперед, за метим, что когда Советский Союз был уже накануне развала, его приняли в этот зловонную организацию и заветная книжица с гербом несуществующего государства на фоне гербария и серпентария и званием, несуществующим не только в сознании миллионов малограмотных сограждан, но и не дающим никаких профсоюзных льгот (за которые в основном и сражались многочисленные сержантов), осталась лежать в одной из шкатулок вместе с билетами члена ОСОАВИАХИМА, члена общества "Незнание" члена Общества Красного Креста и Красного Полумесяца и ещё двух десятков союзов и обществ.
Рассказ об отдыхе — особ статья, а мы раскручиваем нить, вдесятеро сплетенную уплотнением времени перестройки и якобы демократии. В результате ряда других интриг и собственной неуравновешенности Гордин психанул и написал заявление об уходе по собственному желанию из знаменитой тогда газеты "Макулатура и жизнь", где он отработал целых четыре года старшим редактором отдела паразитологии за что, как на войне, полагалось, наверное, год за три. Осенью объявился неожиданно его тоже, как оказалось, заклятый друг Вадим Врунов, с которым он учился в литературном институте и который на тот момент благоденствовал в славном городе Симферополе, став внезапно литературной шишкой областного масштаба. Вадим позвонил по домашнему телефону и попробовал напроситься в гости, что было, по меньшей мере, странно, ибо ранее, будучи шофером районной конторы "Заготзерно" или инструктором райкома комсомола, он и в ночь-полночь, в любое время суток запросто приезжал без приглашения, а тут вдруг, словно к тяжелобольному испрашивал позволения и что-то явно имел в виду. Только потом Гордин понял (вернее, ему подсказала многомудрая супруга), что казачок-то был засланный, что КГБ, естественно, не дремал и видимо уронил на невидимые миру погоны Врунова две или три скромные звездочки бойца идеологического фронта.
