Павел Мельников-Печерский - На горах. Книга первая
— Ну?
— Дешевенько-с, — вертя указательными пальцами и вскидывая плутовскими взглядами на хозяина, молвил Василий Фадеев.
— Почем?
— Девять гривен судак, два с четвертью коренная, других сортов не спрашивали.
— Жирно будет, — сквозь зубы процедил Марко Данилыч, не глядя на приказчика, и сунул в карман его «лепортицию».
Ладно ль пароход-от поставили? — насупясь, спросил у приказчика Марко Данилыч.
— Как следует-с, — отвечал Василий Фадеев, судорожно вертя в руках синий бумажный платок.
— Много ль народу на нем?
— Капитан, лоцман, водолив, да пять человек рабочих.
— Рассчитаны?
— По день прихода рассчитаны-с.
— Которо место пароход поставили?
— К низу, с самого краю[62].
— Для че так далеко?
— Ближе-то водяной не пускает, там, дескать, место для пассажирских, а вам, говорит, где ни стоять — все едино…
— Все едино! Известно, им все едино, ихни же солдаты крайни пароходы обкрадывают… Трех рабочих еще туда поставь, караул бы был бессменный: день и ночь караулили бы.
— Слушаю-с, — молвил Василий Фадеев. По доскам, положенным с борта на борт, перешли на вторую баржу.
— На баржах много ль народу? — спросил Марко Данилыч, быстро оглядывая все, что ни лежало на палубе.
— Сто двадцать восемь человек, — ответил Фадеев и сдержанно кашлянул в сторону, прикрывая рот ладонью.
— Денег в пути давал?
— Помаленьку иные получали, — отвечал приказчик.
— Для чего?
— Надобности кой-какие бывали… у них…— запинаясь, отвечал приказчик. — У кого обувь порвалась, кому рубаху надо было справить… Не помногу давано-с.
— Баловство! — недовольно промолвил Марко Данилыч.
— Пристают, — робко проговорил приказчик.
— Мало ль что пристают! А тебе б их не слушать. Дай им, чертям, поблажку, после не справишься с ними… Заборы-то записаны?
— Как же-с! Все в книге значатся, и с ихними расписками.
— Лепортицу об этом сготовь.
— Слушаю-с.
И перешли на третью баржу.
Грязный, кудластый щенок выскочил из казенки. С ласковым визгом и радостным бреханьем, быстро вертя хвостиком и припадая всем телом к полу, бросился он к ногам вступивших на палубу.
— Кто смел в караване собак разводить? — грозно вскрикнул Марко Данилыч, изо всей силы пихнув сапогом кутяшку. С жалобным визгом взлетела собачонка кверху, ударилась о пол и, поджав хвост, прихрамывая, поплелась в казенку.
— Чей пес? — продолжал кричать Смолокуров.
— Водолива, должно быть, — тихо, вполголоса промолвил Василий Фадеев.
— Должно быть! — передразнил приказчика Марко Данилыч. — Все должен знать, что у тебя в караване. И как мог ты допустить на баржах псов разводить? А?.. Рыбу крали да кормили?.. Где водолив? Водолив немножко выдвинулся вперед.
— Виноват, батюшка Марко Данилыч, — боязливо промолвил он, чуть не в землю кланяясь Смолокурову. — Всего-то вчерашний день завел, тонул, сердечный, жалко стало песика — вынул его из воды… Простите великодушно!.. Виноват, Марко Данилыч.
— То-то виноват!.. Из твоей вины мне не шубу шить! — вскрикнул Смолокуров. — Чтоб духу ее не было… За борт, назад в воду ее, проклятую. Ишь что выдумали! Ах вы, разбойники!..
И, обругав водолива, молча перешел с Фадеевым на четвертую баржу.
— Это судак? — спросил Марко Данилыч приказчика.
— Первы три баржи все с судаком-с, — молвил Василий Фадеев.
— С соленым?
— Так точно-с.
— Бешенка где?
— На пятой-с.
— На четвертой что?
— Сушь.
— Вся?
— Вся-с.
— Коренная где?
— На шестой белужина с севрюгой, на седьмой осетёр. Икра тоже на седьмой-с, пробойки, жиры, молоки.
— На восьмой значит ворвань?
— Так точно-с.
Замолчали и молча прошли на другую баржу… Набрался тут смелости Василий Фадеев, молвил хозяину:
— Расчету рабочие требуют, Марко Данилыч. Промолчал, ровно не ему говорят, Марко Данилыч.
— Галдят, четвертый, дескать, день простой идет, харчимся, дескать, понапрасну работу у других хозяев упускаем. Опять промолчал Марко Данилыч.
— Говорю им, обождите немножко, вот, мол, хозяин подъедет, без хозяина, говорю, я не могу вам расчетов дать, да и денег при мне столько не имеется, чтобы всех ублаготворить… И слушать не хотят-с… вечор даже бунта чуть не подняли, насилу улестил их, чтобы хоть до сегодняшнего-то дня обождали.
— Это все судак? — спросил, не слушая Фадеева, Марко Данилыч.
— Так точно-с.
— Зачем ворвань далёко поставили? С того бы краю сподручнее было.
— Не велят-с, — встряхнув волосами, молвил приказчик. — Духу, дескать, оченно много… Железняки, слышь, жалобились[63].
— Гм, — промычал Марко Данилыч. — Не отвалились бы у них носы-то. Тебе бы водяному[64] поклониться.
— Кланялся… Не берут-с, — быстро вскинув глазами на хозяина, молвил приказчик.
— Гм!.. — опять промычал Марко Данилыч. — Покажь-ка сушь-то.
— Мироныч! — крикнул Василий Фадеев ходившему вслед за ними лоцману. — Суши достань из мурьи каждого сорта по рыбине; и судака, и леща, и сазана, и воблы — всего… Да живей у меня!..
Ни слова не молвил, бегом побежал толстый Мироныч, нырнул в мурью и минуты через четыре поднес Марку Данилычу четыре рыбины.
Смолокуров молча осмотрел каждую, поковырял ногтями и, отведав по кусочку, поколотил каждой рыбиной о причал[65] баржи, прислушиваясь к звукам.
— Жидка! Плохо сушена, — строго молвил он Василью Фадееву.
— Солнцов[66] мало было, Марко Данилыч, все время дожди шли неуемные! — поникнув головой, отвечал приказчик.
— Солнцов мало! — передразнил его Смолокуров. — Знаю я, какие дожди-то шли!.. Лень! Вот что! Гуляли, пьянствовали! Вам бы все кой-как да как-нибудь! Раченья до хозяйского добра нет. Вот что!
— Помилуйте, Марко Данилыч, мы бы со всяким нашим усердием, да не наша вина-с… Супротив божьей воли ничего не поделаешь!..
— Воли божьей тут не было. Лень ваша была, а не божья воля, — сурово молвил Смолокуров, гневно посмотрев на приказчика. — Про погоду мне из Астрахани кажду неделю отписывали… Так ты не ври.
— Да помилуйте…— начал было совсем оробевший приказчик.
— А тебе бы нишкнуть, коли хозяин разговаривает! — крикнул Марко Данилыч, швырнув в приказчика бывшим у него в руке лещом. — Перечить!.. Я задам вам мошенникам!.. Что это за сушь?.. Глянь-ка, пощупай!.. Копейки на две против других будет дешевле!.. Недобор доправлю — ты это знай!..
— Власть ваша, Марко Данилыч, — дрожащим голосом проговорил приказчик, — а только вот, как перед самим истинным богом, мы тут нисколько не причинны.. Хоша весь караван извольте обойти — у всех сушь жидковата, твердой в нынешнем году нигде не найдете.
— И обойду, и посмотрю, и на весах прикину, и свою и чужую, — гневно говорил Смолокуров. — А уж копейки разбойнику не спущу… Знаю я вас, не первый год с вами хоровожусь!.. Только и норовят, бездельники, чтобы как ни на есть хозяину в шапку накласть…
Замолчал приказчик. По опыту знал он, что чем больше говорить с Марком Данилычем, тем хуже. Примолк и Марко Данилыч. Обойдя восьмую баржу, спросил он.
— У других продавали?
— Перед постом с ореховских баржей саму малость свезли соленого… Лодок с пяток… В лавки на ярманку брали да в Обжорный ряд.
— Почем?
— Таят-с. Уж я было пытал спрашивать — не сказывают.
— Узнать! — повелительно молвил Смолокуров.
— Не скажут-с.
— А ты кого ни на есть из ихних приказчиков в трактир сведи да чайком попой, закуской угости, — приказывал Марко Данилыч. И, вынув из бумажника рублевую, примолвил: — Получай на угощенье!..
С кислой улыбкой принял приказчик рублевую. Цены-то ореховские он уже знал, но не сказал хозяину, чтоб хоть рублишком с него поживиться. «С паршивой собаки хоть шерсти клок», — думал Василий Фадеев, кладя бумажку в карман.
— Ко мне на квартиру зайди, расценочну ведомость дам, — молвил Смолокуров. — Да чтоб никто ее не видал… Слышишь?
— Слушаю, Марко Данилыч, — отвечал приказчик.
— Эй ты! — крикнул Смолокуров стоявшему вблизи рабочему. — Пробеги на перву баржу, молви гребцам, косную-то сюда бы подвели, да трап притащи.
Видя, что хозяин сбирается уехать, трое рабочих робко подошли к нему и, низко поклонясь, стали.
— Чего вам? — угрюмо спросил их Марко Данилыч.
— До вашей милости, — робко заминаясь, проговорил стоявший впереди рослый, молодой, чуть не дочерна загоревший парень в синей пестрядинной рубахе с расстегнутым воротом.
— Ну?
— Расчетец бы нам, — проговорил загорелый парень.
— Тебя как звать-то? — почти ласково спросил его Марко Данилыч.
