Алексей Слаповский - Висельник
- В чем дело? - спросил я. - Тебе это не интересно?
- Почему? Интересно. Я слушаю. Именно так. Что еще хочешь рассказать?
- Ты составляешь на меня досье? То есть - историю болезни? Как психоаналитик?
- Нет. Просто слушаю.
- Но отношение-то какое-то у тебя есть к этому?
- Есть.
- Какое?
- Отрицательное.
Стасик Морошко скучал на кухне, а я не мог остановиться, мне нужно было все довести до конца.
- После того, что я тебе сказал, тебе нужно уйти от меня.
- Ты этого хочешь?
Она лежала на постели, уютно подперев рукой голову, и рассматривала меня с совершенно ясным и спокойным видом. Это что-то невероятное было, что-то невыносимое уже.
- Какая разница! - заорал я. - Какая разница, хочу или не хочу! Нормальные женщины после этого уходят! Или хотя бы устраивают скандал!
- Я нормальная. Но скандала не хочу. Уйти... Пожалуй, можно. Но ты не ответил: ты этого хочешь?
- Нет.
- Тогда успокойся и поговорим после.
- Почему после? Почему не сейчас?
Тут явился Стасик Морошко. Он встал в дверях, ухмыляясь, и сказал:
- Ты так орешь, Сережа, что я подумал, что ты вдруг любовью решил заняться. Может, договорим сначала?
- Я тебе не Сережа! - подскочил я к нему. - Это ты для меня - Стасик! А я для тебя - Сергей Валентинович!
- Ну это, положим... - усмехнулся Стасик.
Я схватил его за глотку, сжал пальцами.
- Я не прав?
- Прав, прав, отстань! - испугался Стасик, отрывая руки от своей драгоценной шеи.
- Все должно быть четко. Определенно, - сказал я. - Зачем мы играем в какие-то игры? Тебе нравится моя жена, скажи ей об этом. Ей будет приятно. Больше того, может, она ответит тебе взаимностью.
Стасик смотрел на меня во все глаза.
- Действуй, действуй! - поощрил я его.
И повернулся к Нине.
- Извини, хорошая моя, у меня сегодня дела. На всю ночь. Я, конечно, вру, но некоторые приличия все-таки надо соблюдать. Я учусь у тебя. Мы с тобой вместе столько уже времени, и мне тебя абсолютно не в чем упрекнуть. Ну, какой-то там сокурсник, бедолага, несчастная семейная жизнь! - но ты мне все честно рассказала, а другая бы стала врать, отвиливать! Но я пока еще не такой, я привык врать, вот и вру, вот и объявляю: еду на всю ночь по делам, другая бы спросила, по каким делам, но ты никогда не спросишь. Стасик, у меня идеальная жена в этом отношении, ты обзавидуешься, она никогда не спросит, где я был и что я делал - во сколько бы я ни появился, впрочем, это оттого, что ей глубоко наплевать, где я был и что я делал. Я желаю вам сладостных вздохов, родные мои!
С этими словами я ушел из дома, уехал.
Во мне все дрожало, но, задав себе вопрос - не психоз ли это, я ответил четко и спокойно: нет, не психоз. У меня было ощущение, что я за одну минуту проник в изнаночную суть вещей. В такие-то вот моменты с собой и кончают.
Я очень старался. Я мчался по улицам, не обращая внимания на светофоры. Вот - визг тормозов, вот - чье-то испуганное лицо заглянуло, кажется, в самые глаза, проносясь мимо, а вот - ага! - и мигалка гаишников увязалась за мной. Что ж, пусть попробуют догонят. Убедившись, что все больше отстают от меня, они к мигалке добавили сирену. Чтоб напугать. Я засмеялся, свернул, еще раз свернул и еще раз.
Я поехал медленнее, совсем медленно. И оказался вдруг у клоповничка Мерилин. Но уже вечер и ее, конечно, там уже нет. Все-таки я вышел из машины, заглянул и обрадовался: она там была. Она сидела на каком-то ящике меж двух юных широкоплечих торговцев и надсаживала свою бедную печень, держа в руках стакашек со спиртным напитком.
- Сергей! - обрадовалась она мне.
Парни же не обрадовались, но оба сказали что-то вроде: "Здрс..." Они знали меня.
- Поехали, - сказал я Мерилин.
- Сейчас, сейчас...
- Что-то уж очень круто, - пробормотал один из парней. Он мне, кстати, понравился. У него было умное хорошее лицо с большим носом, который не портил его, а наоборот, придавал ему какой-то аристократический вид, я мельком подумал, что такому лицу подошел бы кружевной воротник, ну а к воротнику соответственно - камзол и прочее - и шпага на бедре. Но лицо лицом, а пить всем вредно, он же успел хлебнуть столько, что некстати охрабрел.
- Это не Сорока? - спросил я Мерилин.
- Какой Сорока, что ты! Сорока в больнице лежит, откачивают его, неизвестно, выберется или нет. Это так, шпундики, - отнеслась она к обоим юным мужчинам. - Я по делу еду, - строго добавила она (информация предназначалась не им, а все тому же Сороке, который, не дай бог, все же выкарабкается из больницы и от этих парней узнает, что подружка его укатила с известной личностью вечерней порой).
Но парень с умным лицом, получив добавочную обиду в виде "шпундика" (словцо меня позабавило), решил повторить свою грозную фразу.
- Я говорю: не слишком ли круто? - сказал он, глядя мне прямо в лицо смелыми глазами.
- Ты что? Ты что? - удивилась Мерилин.
- Я бы на его месте тоже оскорбился, - сказал я. - Он прав. Не позволяйте себя унижать, мальчики. Это главное правило жизни.
- А кто позволяет? - спросил парень с умным лицом. Второй, круглолицый, наголо стриженный, хихикнул: вот уж, действительно!
- Не позволяешь? - спросил я. Слегка нагнулся и тихохонько пихнул умного парня ладошкой в нос, и он свалился со своего седалища, задрав ноги. Но тут же встал - и молча пошел на меня.
Я вышел из клоповника, предоставляя ему - и себе - оперативный простор. В руках у него ничего не было, круглолицый же, выползая вслед за товарищем, взял с прилавка пробочник. Убить нельзя, но пырнуть до болячки можно. Мерилин причитала - однако негромко. Кричать опасно: центр города, милиция кружит вокруг да около.
С обоими я справился так быстро, что скучно рассказывать. Вот уже парень с умным лицом склонил свое умное лицо над землею, стоя на коленях и держась руками за живот, вот уже круглолицый сидит у стены клоповника, прижимаясь к нему спиной, как к родимому дому, и размазывает кровяные сопли по лицу, показывая этим, что ему достаточно, что его больше не нужно трогать.
- Зачем ты? - спросила Мерилин. - Ладно, поехали.
- В другой раз. Печень побереги, Мерилин, ох, побереги печень!
Я вернулся домой. Стасика не было, как я и ожидал. Но и Нины не было. Впрочем, и это я предвидел тоже. Выпив за полчаса бутылку водки, я лег спать.
На другой день я вспоминал все это с удивлением.
Через день взялся было пить - и поехал к Алеше Хворостову, и вот тут-то и узнал о его втором смертельном запое и о том, что его похоронили два дня назад. Почему мне не сообщил никто?
Желанье пить тут же пропало, но хмель еще не прошел, я решил отоспаться - чтобы быть свежим и готовым к любому разговору, и проспал с полудня до утра следующего дня.
Ранним утром следующего дня я подъехал к дому Нины. Открыла мне теща Евгения Иннокентьевна. С видом хмурым, неприветливым.
- Нина спит, - сказала она, держа меня в двери.
- Естественно: в столь ранний час. К сожалению, мне придется разбудить ее.
- Она поздно легла, - решительно сказала Евгения Иннокентьевна, понимая, что впустит меня.
- Потом отоспится. У меня важное сообщение.
- Может, сначала поговорите со мной? Она не хочет вас видеть.
Уже на "вы". Добрый знак!
- Нет, Евгения Иннокентьевна, я с вами говорить не буду. То есть не потому, что не хочу, с вами всегда интересно поговорить, и все же - в другой раз. Сейчас - с Ниной. Она уже проснулась и ждет меня. Вы посмотрите - и увидите, что она проснулась.
Евгения Иннокентьевна отправилась посмотреть.
Я вошел в квартиру.
- Она не спит, - появилась Евгения Иннокентьевна, пожала плечами и скрылась на кухне. Это следовало понимать как приглашение пройти. У меня почему-то было ощущение, что я вхожу в больничную палату. Нина, действительно, выглядела болезненно и лежала как-то по-больничному: на спине, подушка высоко под головой, глаза обращены в никуда - в свою боль.
Я сел возле нее, взял руку.
Молчал, смотрел на нее.
Долго.
- Ладно, - сказала Нина. - Я притворяться не буду. Люблю пока. Вернусь. А там поглядим...
Неделю мы жили - как заново. Будто не было ничего. Она ни словом о происшедшем не обмолвилась, я тоже, оба понимали: разговорами только все испортишь.
Да мне и не до разговоров было, затянувшаяся полоса везения кончилась, на меня посыпались неприятности. Началось с того, что кто-то облил бензином и поджег мою машину, которую я оставил на пять минут вечером, зайдя в магазин. Мне удалось, действуя самоотверженно, пресечь пожар. "Ниссан" стал уродищем, но это даже хорошо: второй раз не покусятся. Я подумал, что это месть тех двух парней, которых я побил. А через день - увидел на двери квартиры явственные следы попытки взлома. Взломать не удалось - или кто-то спугнул, лишь раскурочили отмычкой замок, пришлось менять его. Потом один из моих должников, человек нрава тихого, с которым мне всегда легко было общаться, на мою просьбу вернуть деньги плюс, естественно, проценты, о чем у нас была устная договоренность - и не первый уж раз, вдруг твердо сказал, что не отдаст ни процентов, ни самих денег. Понятное дело, когда тянут, жалуются на отсутствие наличности, просят обождать и т.п. Но тут был прямой вызов, в решительности этого человека было видно не своеволие, а чей-то приказ.
