Евгений Салиас - Экзотики
И если «сатиръ» ни разу лично не участвовалъ ни въ одномъ возстаніи герильясовъ, ни разу за свою жизнь не обнажалъ меча за Донъ-Карлосовъ, то жертвовалъ деньги, и послѣднее карлистское движеніе обошлось ему въ полъ-милліона франковъ.
Въ маленькой гостиной было шумно и весело.
Герцогъ былъ на этотъ разъ особенно въ духѣ отъ присутствія виконтессы Кергаренъ съ сестрой, юной Маріей, за которой онъ ухаживалъ нѣсколько назойливо и вульгарно.
Дочь баронессы, тоже еще не достигшая полныхъ 16-ти лѣтъ, разливала чай и перешептывалась съ Гастингсомъ Машоновымъ, ея другомъ. Тутъ же были и сидѣли отдѣльно молодой Вертгеймъ съ женой. Глупый и добродушный князь Черниговскій сидѣлъ, глядя на всѣхъ поочередно и молчалъ, покуда къ нему не присоединился Дю Бло Д'Ульгатъ.
Наконецъ, совершенно въ сторонѣ отъ всѣхъ, усѣвшись на низенькомъ диванчикѣ, тихо разговаривали между собой два оригинальныхъ субъекта. Мужчина высокій и плотный, чистый геркулесъ, съ вьющимися волосами, лежащими гривой на плечахъ, черными какъ смоль, — это былъ Іодакъ. Слишкомъ крупныя черты лица, толстыя губы, какъ у негра, правильный, но большой и мясистый носъ, пухлыя щеки — все мѣшало ему быть красавцемъ, но однако помогало выдѣляться изъ толпы.
Іодакъ былъ извѣстенъ въ Парижѣ своими бюстами и одной статуей, получившей награду на выставкѣ въ Салонѣ лѣтъ съ пять назадъ. Статуя, изображавшая полуобнаженную дѣвушку въ рубищѣ, съ горделивой грустью въ позѣ и взорѣ, называлась: «Metz — lа Pucelle». Но главнымъ образомъ артистъ былъ извѣстенъ бюстами-портретами, за которые бралъ страшно дорого.
Теперь онъ дѣлалъ бюстъ хозяйки дома и поэтому чаще являлся у нея въ гостяхъ.
Около него — геркулеса и цыгана — сидѣла американка, желтоволосая и блѣднолицая, какъ говорится, бѣлобрысая, но милая по взгляду и манерѣ говорить.
Миссъ Скай, круглая сирота, всегда жила въ Европѣ, проводя весну въ Римѣ, зиму въ Парижѣ, лѣто и осень всегда въ горахъ, въ Швейцаріи, Тиролѣ или въ Пиренеяхъ, гдѣ у нея были свои собственныя виллы. Состояніе двадцати-семи-лѣтней американки изъ Иллинойса было велико для соотечественниковъ ея, а поэтому колоссально для европейцевъ.
Какъ ни богатъ былъ потомокъ герцоговъ Оканья чуть не со временъ изгнанія мавровъ изъ Испанія, а miss Irma Skay, — отецъ которой былъ въ юности кочегаромъ, а въ старости архимилліонеромъ и даже однажды кандидатомъ на президентство, — могла однимъ доходомъ нѣсколькихъ лѣтъ купить у герцога главные его замки на берегахъ Тахо или Гвадалквивира.
Миссъ Ирма, хотя и очень ограниченная дѣвушка, была однако сравнительно образованная. Она воспитывалась не въ отечествѣ своемъ, а въ Швейцаріи, въ одномъ изъ лучшихъ пансіоновъ и владѣла хорошо французскимъ и нѣмецкимъ языками. Она много читала, знала хорошо европейскую литературу, и живо интересовалась всѣми выдающимися новыми произведеніями словесности. Наконецъ сама она писала втайнѣ отъ всѣхъ и была авторомъ нѣсколькихъ повѣстей и разсказовъ, крайне плохихъ, напечатанныхъ въ Лондонѣ на ея счетъ и конечно не замѣченныхъ публикой. Она подражала Уйда, подъ псевдонимомъ «Oyes».
Однако для нея литература была забавой, а главнымъ занятіемъ и истиннымъ призваніемъ была скульптура… Она душой и разумомъ, уже лѣтъ пять, отдалась ваянію. Однако, работая усидчиво и настойчиво, она достигла теперь лишь такихъ успѣховъ, которые другой натурѣ, болѣе даровитой, дались бы въ годъ.
За эту зиму миссъ Скай занималась въ мастерской именно Іодака, и пока она старалась овладѣть искусствомъ своего учителя уловдять сходство, этотъ венгерецъ безъ роду и племени, «богема» чистой воды, старался овладѣть сердцемъ ученицы и уловить ея американскіе милліоны.
Однако ни тому, ни другому дѣло не удавалось и конечная цѣль стремленій и трудовъ не приближалась. Обоихъ брало, отчаяніе. Скульпторъ же за послѣднее время былъ темнѣе ночи, такъ какъ «идіотъ» князь Черниговскій не отходилъ отъ милліонерши, а она съ нимъ становилась все проще и милѣе.
XVI
Появленіе въ «чайной» графини Коры и Эми оживило общество. Разговоръ сталъ-было общимъ, но вскорѣ всѣ снова разбились на парочки и тріо и бесѣдовали кто о чемъ.
Эми стала говорить съ явившимся вслѣдъ за ней барономъ Герцлихомъ, который никогда не пропускалъ пріемные дни баронессы. Герцлихъ бывалъ какъ бы демонстративно.
Графиня прислушивалась по очереди ко всѣмъ, но изрѣдка насмѣшливо поглядывала на дочь баронессы, Лину или «Кисъ-Кисъ», любезничавшую съ Гастингсомъ-Машоновымъ.
Затѣмъ, она стала прислушиваться къ тому, что говорили миссъ Скай и венгерецъ, но разслышать всего не могла. Братъ ея сидѣлъ молча около нихъ. Она подозвала его движеніемъ руки.
— Basile! О чемъ этотъ тараканъ напѣваетъ милліонершѣ? — спросила она по-англійски, чтобы не быть понятой близко къ нимъ сидѣвшими Машоновымъ и молодой баронессой.
— Nothing! — отвѣтилъ князь добродушно-глупымъ голосомъ.
— Ахъ, Васька! Вѣдь ты же слушалъ ихъ?
— Право, ничего, не знаю. Понять нельзя. Онъ говоритъ, что презираетъ мужчинъ, которые не могутъ добиться того, чего хотятъ. Что если онъ захочетъ выстроить въ одну ночь дворецъ или храмъ, то выстроитъ… Я не знаю… So silly…
— Ну, а она? Она что говоритъ?..
— Она… Она, видишь ли… — И князь Черниговскій разсмѣялся тоже добродушно и тоже глупымъ смѣхомъ, но тихимъ и приличнымъ.
— Ну, говори…
— Она, по моему, Кора, его боится.
— Nonsense! — отозвалась графиня, дернувъ плечомъ.
— Боится! Я тебѣ говорю.
— Да какъ? Чего? Съ тобой вѣдь, Васька, отчаянье говорить. Объяснись.
— Да боится… Какъ же я скажу? Ну, его боится. Да и я бы сталъ бояться, кабы онъ на меня этакъ глядѣлъ. Такъ и кажется, схватитъ съ чайнаго, вотъ, стола, ножикъ, да и бросится рѣзать. Да вдобавокъ онъ меня ревновать вздумалъ.
— Indeed? Ну, что же? Пусть ревнуетъ.
И графиня прибавила смѣясь и шопотомъ уже по-русски:
— И пускай… А ты не упускай Скай.
Князь, Васька, замоталъ головой.
— Она, говорю тебѣ, за меня не пойдетъ! — отвѣтилъ онъ снова по-англійски.
— Why not? Nonsense! — вразумительно выговорила графиня. — Я ей объясняла, что мы Рюриковичи, что ты — свѣтлость. И она отлично поняла и цѣнитъ. Лишь бы только влюбилась, а тамъ… Знаешь пѣсенку: «Women are great fools, when they're in love». А ты пойми, что въ Россіи такого состоянія нѣтъ. Ты бы сталъ первый богачъ. У нея доходу, говорятъ, милліонъ въ годъ! — прибавила она.
— Это парижскія выдумки. Въ годъ? It is stupid!
— Ну, полъ-милліона…
Князь ничего не отвѣтилъ и улыбался чему-то.
Двадцати-трехъ-лѣтній молодой человѣкъ считался въ кружкѣ своемъ полнымъ идіотомъ. А между тѣмъ этотъ «идіотъ» ни разу никогда не сказалъ и не сдѣлалъ ни одной глупости. Онъ былъ дѣйствительно очень простъ, но корректность его поведенія и элегантность его фигуры выкупали неразуміе. Онъ былъ живымъ доказательствомъ того, какъ важна въ жизни «форма».
По цѣлымъ днямъ пропадая изъ дому, князь бывалъ Богъ вѣсть гдѣ, зналъ весь Парижъ и никогда ничего худого или глупаго съ нимъ не случилось. Состояніе свое онъ не моталъ, тратилъ аккуратно свой доходъ въ двадцать тысячъ и никогда не сдѣлалъ ни одного гроша долгу. Ко всему, однако, онъ относился какъ-то безучастно и безстрастно. Такъ же относился онъ теперь и къ миссъ Скай, которая была съ нимъ очень мила, не зная и не замѣчая его идіотизма.
Жениться на ней? И да, и нѣтъ! Пожалуй, да. Пожалуй, нѣтъ.
Графиня отослала князя обратно къ американкѣ и стала снова озираться на всѣхъ. Загурскаго, боявшагося встрѣтиться здѣсь съ Френчемъ, не было, а безъ него она всегда какъ-то засыпала въ обществѣ. Она стала опять приглядываться къ дочери хозяйки, шептавшейся съ Машоновымъ и хихикавшей такъ, какъ если бы разговоръ ихъ былъ совершенно неприличенъ.
«О чемъ старикъ можетъ напѣвать этой дѣвчонкѣ»? — подумала она.
Графиня не выносила эту дѣвушку-подростка и почти ненавидѣла. Эта платила тѣмъ же пріятельницѣ своей матери. Прислушиваясь къ нимъ, графиня ничего понять не могла, но вдругъ послѣ паузы она услыхала:
— Наша «Belle Helène» не въ духѣ! — сказалъ Гастингсъ-Машоновъ.
— Париса нѣтъ! — отозвалась молоденькая баронесса. — Вышла бы за него замужъ, если не можетъ часу безъ него пробыть.
— Она бы и рада, да онъ не женится. А коли женится, то станетъ Менелаемъ.
Графиня страшно вспыхнула.
— On ne parle pas de corde dans la maison… des pendues, — вдругъ выговорила графиня рѣзко. И она нарочно оттѣнила удареньемъ слова: «des pendues», произнеся такъ, чтобы опредѣлился и женскій родъ.
— Pardon! — воскликнулъ Гастингсъ. — Вы напрасно подслушиваете, графиня. А я только сказалъ, что женатые Парисы, говорятъ, тоже дѣлаются въ свой чередъ Менелаями, — лукаво ухмыляясь, процѣдилъ онъ.
— Вотъ что, cher Егоръ Егоровичъ, — вдругъ заговорила графиня шопотомъ, но запальчиво. — Древняя исторія завѣщала намъ два женскіе типа одной эпохи, Елену и Пенелопу. Почемъ знать… Если бы мужъ Елены былъ Улиссъ, а мужъ Пенелопы Менелай, то, право, неизвѣстно, не перемѣнились ли бы онѣ ролями. Повѣрьте мнѣ. Прежде чѣмъ бросать камень въ насъ, соломенныхъ вдовъ, поглядите поближе… вглядитесь внимательно въ супруга такой вдовы… Изъ сотни случаевъ девяносто девять покажутъ вамъ, что мотивъ на лицо. Отъ мужа-Улисса съ Парисомъ не убѣжишь… Для мужа-Менелая десять лѣтъ за рукодѣльемъ не просидишь. Ну, вотъ, глядите! — прибавила графиня. — Если вотъ этотъ когда-нибудь женится, что сдѣлаетъ его жена?
