Борис Васильев - Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…
- Глупая. - Он вдруг шагнул, крепко обнял. Она рванулась, но он не отпустил. Зашептал в ухо: - Разве тебя забудешь?
- Пусти. - Она мягко высвободилась. - Не надо. Прошу тебя. Пожалуйста.
В тоне ее было что-то такое, от чего он сразу перестал настаивать.
- С радостью бы с тобой вдвоем на острова уехал, но - договорился, неудобно. В одиннадцать ребята из рыбнадзора придут. А потом за девчонками заедем. Ну, гуляют ребята с ними, ну, как тут отвертишься?… - Он помолчал. - Поедем?
- Было бы куда уйти, Сережа, - ушла бы, не оглядываясь…
Гости прибыли точно. Красный, конопатый капитан катера рыбоохраны нес заботливо упакованную от посторонних глаз выпивку и авоську отборных, еще живых лещей. Быстрый, цыганского вида инспектор притащил завернутый в мешковину предмет:
- Тебе, Сергей.
Сергей развернул; это была новая сеть с крестовиной и растяжками: люлька. Мелкоячеистая, почти на три метра.
- Ну, теперь с рыбкой будем! - радостно сказал Сергей. - Теперь - порядок!
Девчонок было двое: Люся и Клава. Худенькая, с лисьим личиком и тонкими, как палки, ногами Люся с визгом бросилась на шею краснорожему здоровяку капитану. Сонная, круглая, как арбуз, Клава держалась степенно: подала каждому руку, покивала и уселась на моторный люк, подобрав толстые ноги.
Сергей гнал катер к островам, мужчины держались в рубке: были они женатыми и, хоть семьи их жили далеко отсюда, все же побаивались молвы.
У дальнего островка Сергей причалил. Мужчины развели костер на мягком, прогретом солнцем песке. Потом дружно, в шесть ножей, чистили рыбу. За обедом мужчины поили девушек портвейном, много было шуток и смеха. Еленка совсем было оттаяла, но тут угрюмый инспектор начал скучно тискать равнодушную Клаву. Рыжий захохотал, хлопнув вертлявую Люську.
- Гуляем, девки!…
Мучительно покраснев, Еленка низко пригнулась, пряча глаза. Сергей встал.
- Пойдем на катер.
На катере он наглухо задраил дверь рубки, спустился в кубрик. Еленка плакала, спрятав лицо в ладонях.
- Ну, чего? - Он тронул ее за плечо. - Брось, дураки они.
- Не уважают. За что? Ну, за что, Сережа?
- Глупости все это, мелочь. Они вообще-то ребята не плохие.
- Ох, как гадко все это, Сережа!…
Она замолчала. За глухими железными стенами чуть слышался неразборчивый визг Люськи, хохот капитана. Сергей сел рядом.
- Вытри-ка слезки, улыбнись. Ну, что ты?… Ну, хочешь, бросим их тут, уедем?
- Хочу.
- Ну, и бросим. - Он повернул ее к себе, поцеловал. - Эх, Еленка, Еленка…
- Ты что? - Она рванулась, вскочила. - Ты что это, а?…
- Дура ненормальная, - со злобой сказал Сергей.
- Не будет этого. Никогда не будет. Никогда, - как в бреду, повторяла она.
- Ну и заткнись! - грубо оборвал он. - Тоже цаца выискалась, девочку из себя строит.
Вылез из кубрика, что есть силы грохнул дверью. Еленка упала на диван, расплакалась в голос, не сдерживаясь.
Когда успокоилась, голосов уже не было слышно: гости то ли дремали, загорая на песке, то ли ушли в глубь острова. Еленка напряженно прислушивалась, пытаясь угадать, где они сейчас, но в кубрик доносился только плеск воды, шуршащий перекат камыша да резкие крики чаек. Потом грохнули по палубе шаги, и на трапе показался Сергей: он нес бутылку вина и тарелку с конфетами.
- Подлизываться пришел, - улыбнулся он.
- Где они?
- Гуляют. - Он хохотнул, не удержавшись. - Природа, Еленка, своего требует.
- Женатые ведь.
- А что им, убудет, что ли?
- И ты таким будешь, когда женишься?
- Я-то… - Сергей налил вина, хлебнул. - Это смотря на ком женюсь. Если муж налево свернул, так в том, Еленка, жена виновата.
- Жена всегда виновата.
- Ну, не скажи. Вот у меня кореш в Саратове… - Он вдруг замолчал, точно вспомнив что-то. - А ты чего не пьешь? Веселей гляди, матрос! Чего там, мир ведь, а?
А глаза никак не хотели улыбаться. Холодные и колючие, жили они отдельно от него - шумного, подчеркнуто веселого.
- Фальшивый ты. - Еленка вздохнула. - Ой, какой же ты фальшивый!
- Ну, что там - фальшивый, фальшивый. Какой есть…
Гости вернулись к ужину: усталые, равнодушные, далекие друг от друга. Мужчины держались особняком: капитан усердно скоблил толстую можжевелину с хитро загнутым корнем; инспектор лег в тень, прикрывшись от мух рубахой. Сергей помогал женщинам с готовкой, таинственно подмигивал, ухмылялся. Еленка злилась, но молчала. Улыбалась, пряча злые глаза, все снесла и выпросила-таки крепкую можжевеловую палку.
- Это - вам, - сказала она Ивану вечером, когда они остались одни в кубрике. - Не знаю, может, коротка.
Иван взял палку, примерил:
- В самый раз.
Равнодушно поставил в угол, начал стелить постель.
Еленка смотрела в сутулую широкую спину, молила, чтобы повернулся, чтобы спросил о чем-нибудь.
- Наврала я вам, - тихо, запинаясь на каждом слове, сказала она. - Ни у кого я тогда не была. Просто ревела на берегу до рассвета.
Иван молча снял пиджак, потащил через голову рубаху.
- Вы простите меня, Иван Трофимыч, - еле слышно сказала Еленка.
На секунду он замер, завяз в рубахе. Сказал глухо:
- Ты бы вышла. Раздеваюсь я.
Еленка качнулась, прижала руки к груди. Спотыкаясь, взбежала по трапу.
Иван лег к стене, закрыл глаза. Может, надо было шагнуть к Еленке, шагнуть и обнять, и все бы вернулось, но он сразу же прогнал эту мысль.
Он отрезал Еленку, отрезал по самому сердцу. Нет, совсем не за то, что она в запальчивости наврала ему, не за ложь - за правду: она просто жалела его.
Утром встал с глухой, уже привычной головной болью. Поднялся на палубу: на корме Сергей собирал новую люльку. Иван тупо посмотрел на широко раскинутую сеть.
- Что это?
- Подарок, - горделиво улыбнулся Сергей. - Кончилась наша кустарщина, капитан.
- Закона не знаешь?
- Законы, капитан, для дураков пишут. Для дураков да для судей, когда эти дураки попадаются.
Иван метнулся в кубрик. Выскочил оттуда, молча отстранил Сергея и полоснул по сети остро отточенным ножом.
- Ты что?
- А я - дурак, - запинаясь от ярости, сказал Иван. - Тот дурак, для которого законы пишут.
И опять широко, уже не примериваясь, резанул сеть.
- Не смей!… - Сергей, не рассчитав, с силой толкнул капитана.
Иван отлетел к борту, ударился о леер. Нож, выскользнув, упал в воду. Иван тяжело поднялся, шагнул к сети, скомкал. Сергей ухватился за другой конец:
- Рыбинспектор дал. Понятно тебе?… Сам дал, лично!…
- Не дам!… - Иван, задыхаясь, рвал сеть к себе. - Не позволю!…
- Моя сеть, ясно? Мне подарили! Мне, ясно?…
Тяжело дыша, они почти упирались лбами. Сергей был здоровее и помаленьку, по частям перетягивал сеть, мотал Ивана по всей корме.
- Оставь! Слышишь?… Добром прошу, - бормотал он.
Иван вдруг бросил сеть и, схватив с палубы тяжелую крестовину, далеко швырнул в воду:
- Вот так-то, Прасолов. Так-то лучше будет. Спокойнее.
- Твою мать… - сквозь зубы выругался Сергей. - Добро, капитан, побеседовали. В жизни этой беседы не позабуду.
- Уходи с катера. - Иван закурил, затянулся, говорил почти спокойно. - Сам уходи. Не сработаемся.
- За бабу считаешься? - тихо спросил Сергей. - Эх, мужик называется! Дерьмо собачье.
Швырнул в воду исполосованную сеть, пошел к рубке.
Навстречу вылезла Еленка.
- Завтракать.
- Идем. - Иван встал. - Я сказал тебе, Сергей. Все.
- Не задержусь, капитан. Теперь не задержусь, не думай!…
Но задержаться Сергею все-таки пришлось: он задумал досрочно выпустить своих радистов. Просьбу встретили недоверчиво, но пошли навстречу: создали комиссию, в состав которой вошли директор, главный инженер и по собственной охоте Пронин.
Группа не подвела Сергея: из пятнадцати выпускников четырнадцать получили свидетельства. Пятнадцатый слушатель - Еленка - не явился на экзамены. Сергею объявили благодарность в приказе и наградили именными часами. Он был очень доволен и ради такого случая закатил на катере торжественный ужин.
- Не откажешься, капитан?
- Можно, - сказал Иван.
Сергей пригласил всю комиссию, но пришли только Володька Пронин да парторг Пахомов. Пронин держался официально, говорил тосты, но быстро опьянел и стал пялить глаза на Еленку. Еленка развеселилась, краснела, закрывалась рукой.
Спьяну Пронин принимал Еленку и Сергея за молодоженов, лез с поздравлениями, журил, что скрыли правду.
- Волжская свадьба!… - кричал он, требуя внимания. - Катера - все в цветах! Музыка! Народное гулянье!… Товарищ Прасолов, возродим народные обычаи? Возродим?…
Пахомов пил мало. Вел с Иваном тихий мужской разговор о лесе, заработках, хозрасчете, который в порядке эксперимента хотели ввести на их запани с будущего года. Он не поддерживал этого новшества, хмурился:
