Иван Шмелев - Том 6. История любовная
– Конечно, помню! Это… из «посмертных стихотворений»!
– На-ка вот, из «посмертных»! Это и есть из Пушкина!
– Как из Пушкина?!
– Так из Пушкина! Зубрила, и то не знаешь. А она и подавно. В пятницу ты отсутствовал… Я самого Фед-Владимирыча нарочно спросил, что вот, в одном журнале предложено угадать, какого знаменитого поэта стихотворение… – «Вы съединить могли с холодностью сердечной…» и прочитал до конца! Не Лермонтова? Тот так и бухнул: «Понятно, Лермонтова. Сразу его дух сарказма виден!» Даже Фед-Владимирыч промазал!
– Ра-зве это из Пушкина?
– Разве? В книжке не ошибутся. Ну, слушай… «Посвящается – С. К. П.»…!
Вы съединить могли с холодностью сердечной
Чудесный жар пленительных очей.
– Но, по-моему, тут надо знак восклицательный, а у него стоит точка? а?…
– Да, пожалуй, лучше знак восклицательный… – сказал я, считавшийся в этом деле специалистом, – пожалуй, лучше! Хотя можно и точку, как утверждение…?
– Никакого утверждения! Я же… что? Я ей с восторгом, как страсть! Обязательно знак восклицательный… Спроси хоть Фед-Владимирыча.
– А ошибок нет? – покосился я на письмо.
– У Пушкина списал, какие ошибки! Мое посмотришь. Дальше:
Кто любит вас, тот очень глуп, конечно;
Но кто не любит вас, тот во сто раз глупей!
– По-моему, очень хорошо! А дальше я сам, стихами:
Ответьте мне, красавица, что да!
И буду раб я ваш покорный навсегда! –
«Ученик 7-го кл., Московской… и т. д… Прошу назначить свиданье в Нескучном, день и час. Если можно, сегодня даже, так как день табельный».
– Ну, как находишь… сильно выражено?…
Он пытливо смотрел в глаза, правду ли я скажу.
– По-моему, очень сильно! – слукавил я, радуясь, что стихи смешные, а «из Пушкина» она, конечно, сейчас узнает: ведь она очень развитая. Мне даже показалось, что и я угадал, что «из Пушкина».
– Нарочно вкатил – «посвящается», чтобы она не подозревала?! – выпытывал меня Женька, упорно смотря в глаза. – А… размер выходит? Ничего такого?… шероховатостей?…
– Да ничего… Только, лучше бы… – «Скажите, небожи-тельница, да? Ваш друг покорный навсегда!» Размер, понимаешь, лучше… И потом, ты же не хочешь быть рабом ее?!.
– Почему это – «небожи-тельница»! Сентиментальности… А раб… это для… сильней подействовать. Размер?… Ну, не стоит переписывать, мысль выражена! – Как хочешь… Только вот – «красавица, что да!»? Вот это – что да?… Немножко режет ухо, как какофония…
– Какая там какофония! – рассердился Женька. – Не глупей тебя. Ты бы вот написал попробовал! Помню, как «мельницу» из «Русалки» хапнул!
У меня захватило дух. Я сказал:
– Да я и написал!
– Ей?! – смерил он меня взглядом.
– Пока… не ей, а другой! – гордо ответил я. – У меня есть любимое существо, которое меня любит… страстно!
– Уж не Пашка ли твоя – «любимое существо»? Ну, с горничными это не считается. Еще ни один поэт не посвящал горничным! – издевался Женька.
Это меня убило.
– Во-первых, я написал… «Мечте»! Я представляю себе любимую женщ… то есть существо, как идеальное существо! как Музу! Для нее я готов броситься в стремнину, в бездну!.. погаснуть во мраке дней моих! испустить последний вздох у подошвы ее ног… не у подошвы, а… так сказать, под чарующим взглядом ее очей! Здесь выражена вся глубина, вся мучительная сила моей… волнующейся любви… моих идеальных стремлений, как, например, у Дон-Кихота или у… Фауста! Нет, не у Фауста, а у… у этого вот, у…
– У Демона? – спросил Женька. – Ради тебя… «все проклинаю, ненавижу»?…
– Нет, ничего ты не понимаешь! – кипела во мне досада. – Я весь в… истине, добре и красоте… как Фед-Владимирыч объяснял о «душе поэтических произведений»! Когда разбирали «Чуден Днепр при тихой погоде»! И я… переливаю чувство в стихи! Чту, как Богоматерь с Младенцем на руках, молюсь!..
– Врешь! – поддевал меня Женька, – ты просто в душе-то мечтаешь, знаю – о чем!..
– О чем? о чем?… Ты хочешь взять добычу и вступить в эту, в… физиологическую связь, я… я боготворю в ней неземной образ, все высокое и прекрасное… как в «Лесе» почтенный человек говорил помещице… и неуловимое, как… божество! Когда Лермонтов поет «Русалка плыла по реке голубой», разве он про русалку поет? Он поет про… чувство! И я тоже…
Женька махнул рукой.
– Ты не знаешь же-нщин! – сказал он басом. – А ну-ка, почитай про… чего ты написал! – и я по его глазам понял, что он боится, что я написал лучше.
Задыхаясь, я прочитал – «Неуловима, как зарница…», что написалось утром.
Я сразу понял, что зацепил его. Он потягивал себя за нос, моргал и морщился. – Вот дак… сочинил! – проговорил он раздумчиво, а я хорошо заметил, как натянулось его лицо. – Это ты просто под Пушкина! Сразу видно, что его дух! «Скажи мне, чудная девица!..»
– Во-первых, не «девица», а «певица»!
– Ну – певица… Это сразу видно. «Спой мне песню, как синица…» Девица, певица, синица…
В нем кипела досада, зависть – по глазам видно было. Это после его-то – «что да»! А у меня – «Погасну в мраке дней моих»! В «Ниве» даже напечатать можно! А у него – «что да»!
– Стихи – пустяки! – проговорил он, позевывая, и я сразу почувствовал, что и зевает-то он с досады. – Женщины ничего в стихах не смыслят! Женских поэтов нет?! Пушкин, Лермонтов, Кольцов, Вашков… Надсон! А ни одной бабы нет. Им не стихи, а они любят в мужчине силу и… упорство! У нас на дворе гимнаст из цирка живет, так какие красавицы к нему ездят, с буке-тами! Купчиха с Ордынки отравилась на крыльце, даже в газетах было… С Македоновым он приятель… И говорил всегда: «Если хотите успехов – развивайте мускулатуру!» Гляди… как сталь!
– Ну… а зачем ты сразу через два класса? Это же ложь! – зацепился я за последнее, лишь бы его притиснуть.
– Ну, а что тут особенного! – растерялся он и сейчас же полез наскоком. – Я и должен быть в седьмом! Это «Васька» меня несправедливо… А она все равно не знает. И по фигуре в седьмом как раз! Чтобы заинтересовалась. Все-таки солидней!..
– Обманом хочешь, а не своими достоинствами! – не знал я, чем бы его донять. – Но ты же… но она же может обидеться… Ты говоришь, погоди… глупо ее любить! Это же оскорбление?!
– Какая же ты дубина! – усмехнулся Женька. – Во-первых, я пускаю комплимент… Это сказал сам Пушкин! Ты пойми: кто вас не любит, тот… в сто раз глупей!! Значит, я весь в ее власти! Какая тонкость слов! Это же ка-кой комплимент! Только Пушкин мог так тонко…! Сейчас подсуну ей под дверь, и будем ждать в Нескучном.
В Нескучном, где «Первая любовь»!..
Он ушел торжествующий, а я терзался. Ну да, он сильнее меня и выше. И очень остроумен, а женщины это любят. Он станет ей врать и хвастаться. Пожалуй, скажет, что я горничной написал стихи?… Ну и пусть, и пусть!..
«Хорошенькие… как вы!» – радостно вспомнил я.
И вспомнилось со стыдом: «с горничными это не считается!»
XI
Радостное, с чем я проснулся и что сияло во мне весь день, сменилось тоской и болью. Я почувствовал пустоту в душе, словно покинут всеми. Лучезарная Зинаида, являвшаяся мне в ней, погибла.
…Неужели она – смеялась?… Заглядывала в садик, нежно ласкала Мику… И этот небесный голос! «А то бы я вас расцеловала!»… А сегодня! Напевала: «Кого-то нет, кого-то жаль…» Показывала косы, завлекала, а сама обещалась Женьке, прогуливалась с ним под ручку. Самая бессердечная кокетка!
…Женька прекрасно знает, как надо с ними. «Когда идешь к женщине, бери хлыст и розу!» И там, в «Первой любви», ударяли ее хлыстом, а она целовала руки! И это – Зинаида, самая дивная из женщин! А эти акушерки…
Я ненавидел Женьку, хотел, чтобы с ним что-нибудь случилось, чтобы наскочил извозчик… Теперь он уже подсунул письмо под дверь. Она уже прочитала, спешит в Нескучный… Может и не догадаться, что это Пушкин! Увлечется его «талантом», лестью… Женщины любят, чтобы льстили. «Но кто не любит вас, тот во сто раз глупей!» Какая тонкая лесть! Долгоносый и пучеглазый понравиться не может, так хочет лестью. Похвастается силой, женщины любят сильных… и уродов! Красавицы часто выходят за уродов. Мария и – Мазепа!..
…Посвятил стихи… горничной! Ни один поэт не посвящал прислуге… «Тебе, прекрасная из Муз!» Она даже не поняла, спросила: «А что такое „измус“?» Какая гадость! Всегда с тряпкой, возится с кучерами, говорит «екзаменты учут», спит в каморке на сундуке, неграмотная, и руки жесткие… И ей я поднес стихи!..
Я вспоминал с отвращением, как она сказала: «Ежели до гроба любят, так всегда бывает один предмет!» Предмет!.. Только портнихи говорят так: «Предмет»! «Ужли это вы сами насказали?!» Насказали! У Женьки поражающая красавица, с дивными волосами, развитая, была на курсах, а у меня неотес, прислуга! «Прекрасная… измус»! Боже, что я наделал!
