KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Русская классическая проза » Владимир Солоухин - Камешки на ладони

Владимир Солоухин - Камешки на ладони

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Владимир Солоухин, "Камешки на ладони" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Или роздал бы все за неделю до смерти, – послышался голос с другой скамейки.

* * *

Мы одинаково скорбим о ранней смерти Пушкина и Лермонтова. Что еще они сумели бы написать! Все так. Разница же в том, что Пушкин уже обозначил для нас свой потолок. Его развитие шло как бы вширь. Потолок же Лермонтова остается неясным. Ракета все еще набирала высоту.

* * *

Прочитал фразу: «Закон всемирного тяготения был открыт великим английским физиком Исааком Ньютоном». Впервые задумался: почему же – английским? Просто – великим физиком. Человеческим физиком. Диккенс – английский писатель. Гете – немецкий поэт, Пушкин – русский. Но физик? Математик? Химик? Медик?

Искусство должно нести в себе (и в самом деле несет) черты национальной принадлежности. Наука же нести такие черты не обязана, да и не может Лучше сказать так: великий физик Исаак Ньютон, англичанин по происхождению.

* * *

Попробуйте перефразировать знаменитую истину древних: «В здоровом теле – здоровый дух». Получается нисколько не хуже: «Здоровое тело благодаря здоровому духу».

* * *

В одном месте я утверждал, что стихи пишутся для голоса, как музыка пишется для исполнения, а не для того, чтобы ее читали с нот. По существу это правильно. Но Александр Александрович Реформатский сказал, что, когда читаешь небольшое стихотворение, очень важно держать его целиком перед глазами. А сонет совершенно необходимо держать перед глазами.

Очень тонкое замечание.

* * *

Когда поэт пишет прозу, то она, бесспорно, мешает ему писать стихи. Но вовсе не тем, что расходуется при этом много энергии психологической, умственной и физической, которая употреблялась бы на писание стихов. Но главным образом тем, что поэт, пишущий прозу, перестает думать стихами, вернее, только одними стихами, но начинает думать прозой.

* * *

Норвежский писатель Мартин Наг рассказал мне, что однажды норвежские писатели объявили забастовку, добиваясь выполнения каких-то там требований. Я невольно рассмеялся.

Когда бастуют другие профессии, результат сказывается немедленно. Останавливаются поезда, не летают самолеты, не ходит почта, отключается электричество и газ, города зарастают мусором, исчезают булки, не варится сталь, замирают конвейеры…

Компания, концерн, город, целое государство не могут выдержать длительную забастовку железнодорожников, ,булочников, грузчиков, мусорщиков, парикмахеров и кого бы то ни было. Через несколько дней концерн, город, государство сдаются и идут на уступки.

Но сколько лет и десятилетий должны бастовать писатели, чтобы их забастовка сделалась ощутимой для окружающих?

Бастуйте. Перебьемся пока на Гамсуне, Ибсене, Толстом, Достоевском…

* * *

Человек рассказывал мне свою полную бедствий и огорчений жизнь. Там его обманули, не помогли, прогнали от порога, там ему вежливо, но тем не менее жестоко отказали. Потом он дошел до случая, когда другой человек принял в нем, наконец-то, участие, помог ему, поддержал. Тут у рассказчика задрожали губы и спазмы сдавили горло.

Спрашивается: почему он не плакал в тех местах, где ему делали больно, обижали, а заплакал лишь в том месте, где ему сделали добро? Такова сила добра.

* * *

– После «Войны и мира» Льва Толстого писать об Отечественной войне, если бы кто захотел, стало труднее.

– Нет, писать стало легче. Читать труднее.

* * *

В районной гостинице за фанерной стенкой обитала пожилая женщина, толстая, грубая, прокуренная, с матерным словом, с сивушным душком и разбойничьим храпом.

Но однажды во сне она простонала, как это делают женщины во время мужских объятий, и стон у нее получился, словно у молодой и нежной девушки.

Где-то под всеми напластованиями, разнообразием характеров и внешних форм хранится, видимо, равноценное для всех золотое зернышко женственности, женской сути.

* * *

Поэзия не любит, чтобы ее объясняли и пересказывали, но она любит, чтобы ее читали вслух. Есть несколько стихотворений, которые открылись мне и которые я полюбил после того, как мне прочитали их другие люди. Точно так же – я знаю – многие стихи (Блока, в частности) открыли для себя другие люди после моего их прочтения.

* * *

Твардовский о бесталанном поэте:

– Бедняга, всю жизнь тащит лодку посуху.

* * *

Муравей не знает человека. Мы для него как таковые в нашем обличье не существуем. Он нас не видит внешне, а тем более за семью печатями для него наша сущность. Мы существуем для него только как некая неприятная неизбежность, вроде тайфуна, землетрясения, внезапной гибели. Между тем мы можем косвенно влиять поведение муравьев. Положив падаль в определенном месте, мы можем заставить их ползти в эту сторону, а не в ту. Мы для них как бы высшая воля. Не совсем высшая, вечно, но все-таки. Солнца погасить не можем, но загородить его навесом в нашей власти. Вырубив лес, поджигая лес, посыпав лес химическим порошком, затопив лес водохранилищем, насадив новый лес, мы выступаем для их как сила почти что космического порядка.

* * *

В Японии группу туристов привезли на место, с которого открывался прекрасный вид на гору Фудзияма, и сказали, что автобус придет через два часа.

– Что же здесь делать два часа? – возмутились туристы. – Существует же программа.

– Да, – вежливо ответили японцы. – По программе с 9 до 11 часов запланировано любование.

* * *

Принято на могильных плитах соединять короткой черточкой две даты: родился – умер. Чаще всего в этом заключается непреложная, хотя и зловещая справедливость.

Но есть люди, для которых такой порядок вещей как бы не правомочен. Люди эти живут, хотя погребены. Так и хочется, чтобы на их могилах стояла одна только дата – дата рождения, а черточка соединяла бы эту дату просто со временем, просто с миром.

* * *

Я бы никогда не спрашивал про стихи – о чем они? Я бы скорее спрашивал – что в них?

* * *

Природа прекрасна. Но все же нетрудно заметить что лучшие картины, изображающие природу, обязательно имеют какую-нибудь черту человеческой деятельности: прясло, мостик, тропинку, церковный мостик.

* * *

Муравей заполз на обшивку доменной печи. (Или хотя бы на батарею парового отопления.) Огромное тело, которое внутри себя содержит тепло независимо от окружающей температуры. Оно излучает это тепло. Материал (с точки зрения муравья) не поддается никакой обработке. Муравей, возможно, отметит и найдет некую закономерность, цикличность в повышении и понижении температуры странного тела, а также будет отмечать отклонения от закономерности.

Поскольку самими муравьями такая вещь сделана быть ни при каких обстоятельствах не может, им останется только гадать о ее происхождении.

Возникнут разные версии, гипотезы и теории. Все они сведутся к двум вариантам:

1. Эта вещь возникла сама собой в силу геологических и космических причин.

2. Эту вещь соорудил некто помимо муравьев, кто умеет такие вещи сооружать.

Подозреваю, что муравьиная гордыня помешает им остановиться на втором варианте. Они будут придерживаться первого, будут множить теории и гипотезы, не имея сил преодолеть свой муравьиный кругозор.

А между тем, если бы они начали с того, что эту вещь построил некто, и стали бы пытаться изучить и понять строителя, то они более коротким путем постигли бы суть иной вещи.

* * *

Пролетел самолет. Какой? Один говорит – «биплан», второй – «ПО-2», третий – «кукурузник», четвертый – «двукрылый». А тетя Маша Пономарева говорит: «Да вот, с городьбой-то…»

Дело в том, что процесс тут односторонний. Тетя Маша, приобретя грамотность и некоторую культуру, может говорить «ПО-2» и даже «биплан». Но тот, кто уже говорит «биплан», никогда не скажет про самолет, что он «с городьбой». Грустно, что все тети Маши научатся в конечном счете говорить «биплан».

* * *

Нельзя к цветку в виде дополнения подвесить шуруп. Нельзя к нитке жемчуга на женской шее присоединить в виде подвесок канцелярские скрепки. Нельзя к слову «дворец» присоединить слово «бракосочетаний».

Объяснить, почему этого нельзя делать, тоже нельзя. Дело сводится к языковому слуху, ко вкусу, к чувству языка, а в конечном счете к уровню культуры.

* * *

Говорят: часто уезжая из Москвы, уединяясь среди природы, малолюдья, можно многое прозевать, например новинку кино, премьеру спектакля, вернисаж, интересное застолье, важное совещание, раков в писательском ресторане…

Но самая большая потеря – прозевать мысль. В Москве прозевать как раз легче всего. В одинокой аллее Карачаровского парка, если уж она мелькнет, ее ни в коем случае не прозеваешь.

* * *

Трудно представить себе космонавтов, летящих на корабле через космическое пространство и сознательно портящих свой корабль, сознательно разрушающих сложную и тонкую систему жизнеобеспечения, рассчитанную на длительный полет.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*