Максим Горький - Жизнь ненужного человека
А человек, за которым он следил, остановился у крыльца, ткнул пальцем кнопку звонка, снял шляпу, помахал ею в лицо себе и снова взбросил на голову. Стоя в пяти шагах у тумбы, Евсей жалобно смотрел в лицо человека, чувствуя потребность что-то сказать ему. Тот заметил его, сморщил лицо и отвернулся. Сконфуженный, Евсей опустил голову.
- Из охраны? - услыхал он негромкий, сиповатый голос. Спрашивал высокий рыжий мужик в грязном переднике, с метлой в руках.
- Да! - тихо сказал Евсей и в ту же секунду сообразил: "Не надо было сознаваться..."
- Опять - новый, - заметил дворник. - Всё за Курносовым ходите?
- Да...
- Так. Скажи там начальству - утром сегодня к нему гость приехал с вокзала, с чемоданами, - три чемодана. Не прописывали ещё в полиции - срок имеют сутки. Маленький такой, красивый, с усиками...
Дворник замолчал, несколько раз погладил метлой тротуар, забрызгал грязью сапоги и брюки Евсею, остановился и заметил:
- Тебя тут видно. Они тоже не дураки, вашего брата замечают. Ты встал бы в воротах, что ли...
Евсей послушно отошёл к воротам... И вдруг, на другой стороне улицы, увидал Якова Зарубина. С тростью в руке, в новом пальто и в перчатках, Яков, сдвинув набок чёрный котелок, шёл по тротуару и улыбался, играя глазами, точно уличная девица, уверенная в своей красоте...
- Здравствуй! - сказал он, оглядываясь. - Я тебя сменить пришёл... Иди в трактир Сомова на Лебяжью улицу, спроси там Николая Павлова...
- Ты разве тоже в охране? - спросил Евсей.
- На десять дней раньше тебя поступил... а что?
Евсей посмотрел в его сияющее чёрное личико.
- Это ты про меня рассказал?
- А Дудку - ты выдал?
Подумав, Евсей хмуро ответил:
- Я - после тебя. Я только тебе сказал...
- А Дудка - только тебе, - у!
Яков засмеялся, толкнул Климкова в плечо.
- Иди скорее, курица варёная!
И, помахивая тросточкой, пошёл рядом с ним.
- Это должность хорошая, это я - понимаю! Жить можно барином - гуляй, посматривай. Вот видишь костюмчик?
Скоро он простился с Евсеем и быстро пошёл назад, Климков неприязненно посмотрел вслед ему и задумался. Он считал Якова человеком пустым, ставил его ниже себя, и было обидно видеть Зарубина щегольски одетым, довольным.
"Донёс на меня. Если я рассказал про Дудку, так я - со страха. А он зачем?"
И, угрожая Якову, он мысленно воскликнул:
"Погоди! Еще увидим, кто лучше!.."
Когда он спросил в трактире Николая Ивановича, ему указали лестницу наверх; войдя по ней, он остановился перед дверью и услыхал голос Петра.
- Карт в игре - пятьдесят две... В городе, в моём участке, тысячи людей, и я знаю из них несколько сотен. Знаю, кто с кем живёт, кто где служит. А ведь люди меняются - карты всегда одни и те же...
Кроме Петра и Саши, в комнате был ещё третий человек. Высокий, стройный, он стоял у окна, читая газету, и не пошевелился, когда вошёл Евсей.
- Какая дурацкая рожа! - встретил Евсея Саша, упираясь в лицо ему злым взглядом. - Её надо переделать - слышите, Маклаков?
Читавший газету повернул голову, осмотрел Евсея большими светлыми глазами и сказал:
- Надо...
Возбуждённый, с растрёпанной причёской, Пётр спрашивал Евсея, что он видел, и чистил себе зубы гусиным пером. На столе стояли остатки обеда, запах жира и кислой капусты раздражал Евсею ноздри, вызывая острое чувство голода. Он стоял перед Петром и бесстрастным голосом рассказывал то, что сообщил ему дворник. С первых же слов рассказа Маклаков заложил руки с газетой за спину и, наклонив голову, стал внимательно слушать, пошевеливая светлыми усами. И на голове у него волосы были тоже странно белые, как серебряные, с лёгким оттенком желтизны. Чистое лицо, серьёзное, с нахмуренным лбом, спокойные глаза, уверенные движения сильного тела, ловко и плотно обтянутого в солидный костюм, сильный басовый голос - всё это выгодно отводило Маклакова в сторону от Саши и Петра.
- Дворник сам вносил чемоданы? - спросил он Евсея.
- Не сказал.
- Значит, не он вносил. Он сказал бы, тяжелы или легки. Вносили сами! - заметил Маклаков. И добавил: - Вероятно - это литература. Очередной номер.
- Надо сказать, чтобы не медля делали обыск! - проговорил Саша и скверно выругался, грозя кому-то кулаком. - Мне нужно типографию. Достаньте шрифт, ребята, я сам устрою типографию, - найду ослов, дам им всё, что надо, потом мы их сцапаем, и - у нас будут деньги...
- План не вредный! - воскликнул Пётр.
Маклаков посмотрел на Евсея и спросил его:
- Вы обедали?
- Нет...
Кивком головы указывая на стол, Пётр скомандовал:
- Ешь скорее!
- Зачем же угощать объедками? - спокойно спросил Маклаков, шагнул к двери, открыл её и крикнул: - Эй, обед...
- Ты попробуй, - гнусил Саша Петру, - уговорить этого идиота Афанасова, чтобы он дал нам типографию, которая была арестована в прошлом году.
А Маклаков смотрел на них и молча крутил усы. Внесли обед, и вместе с лакеем в комнате явился круглый рябоватый и скромный человек. Он благожелательно улыбнулся всем и сказал:
- Сегодня вечером в зале Чистова - банкет революционеров. Трое наших отправляются туда официантами - между прочими - вы, Петруша.
- Опять я! - вскричал Пётр, и его лицо покрылось пятнами, постарело, озлобилось. - За два месяца третий раз лакея играть! Позвольте же!.. Не хочу!
- Об этом вы скажите не мне!
- Соловьев! Почему именно меня всегда назначают лакеем?
- Похож! - сказал Саша, усмехаясь.
- Назначено трое! - повторил Соловьев, вздохнув. - Пива бы выпить?
- Вот видите, Маклаков, - заговорил Саша, - у нас никто не хочет работать серьёзно, с увлечением, а у них дело развивается. Банкеты, съезды, дождь литературы, на фабриках - открытая пропаганда...
Маклаков молчал, не глядя на него.
Заговорил круглый Соловьев, тихо и ласково улыбаясь:
- А я сегодня на вокзале девицу поймал с книжками. Ещё летом на даче заметил я её - ну, думаю, гуляй, милая!.. А сегодня хожу по вокзалу, готовых у меня никого нет, смотрю - она идёт с чемоданчиком... Подошёл, вежливо предлагаю - пожалуйте со мной на два слова. Вижу - вздрогнула, побелела и чемоданчик за спину прячет. А, думаю, милашка моя глупенькая, попалась! Ну, сейчас её в дежурную, вскрыли багажик, а там "Освобождение", последний номерок, и всякое другое вредное дрянцо. Отвёз девочку в охранное - что делать? Карасики не ловятся - и щурёнка съешь. Едет, личико от меня в сторону отвернула, щёчки горят, а на глазках слезинки. Но - молчит. Спрашиваю - удобно вам, барышня? Молчит...
Соловьев тихонько и мягко засмеялся, его рябое лицо покрылось дрожащими лучами морщин.
- Кто она? - спросил Маклаков.
- Доктора Мелихова дочь.
- А-а... - протянул Саша. - Я его знаю...
- Солидный человек, имеет ордена - Владимира и Анны, - сообщил Соловьев.
- Я его знаю! - повторил Саша. - Шарлатан, как все они. Пробовал меня лечить...
- Вас теперь один господь мог бы вылечить! - ласково сказал Соловьев. - Быстро вы разрушаетесь здоровьем...
- Подите к чёрту! - крикнул Саша. - Чего вы ждёте, Маклаков?
- А вот он поест...
- Эй, ты, глотай живее! - крикнул Саша Климкову. Обедая, Климков внимательно слушал разговоры и, незаметно рассматривая людей, с удовольствием видел, что все они - кроме Саши - не хуже, не страшнее других. Им овладело желание подслужиться к этим людям, ему захотелось сделаться нужным для них. Он положил нож и вилку, быстро вытер губы грязной салфеткой и сказал:
- Я - готов.
Распахнулась дверь, в комнату, согнувшись, вскочил вертлявый растрёпанный человек, прошипел:
- Тиш-ше!
Высунул голову в коридор, послушал, потом, тщательно притворив дверь, спросил:
- Не запирается? Где ключ?
Оглянулся и, вздохнув, сказал:
- Слава богу!
- Э, дубина! - презрительно прогнусил Саша. - Ну, что такое? Опять хотели бить тебя?
Человек подскочил к нему и, задыхаясь, размахивая руками, отирая пот с лица, начал вполголоса бормотать:
- И - хотели! Конечно. Хотели убить молотком. Двое. Шли за мной от тюрьмы, ну да! Я был на свиданиях, выхожу - а они у ворот стоят, двое. И один держит в кармане молоток...
- Может быть, это револьвер? - спросил Соловьев, вытягивая шею.
- Молоток!
- Ты видел? - с усмешкой осведомился Саша.
- Ах, я же знаю! Они решили молотком. Без шума - р-раз...
Он оправлял галстук, застёгивал пуговицы, искал чего-то в карманах, приглаживал курчавые потные волосы, его руки быстро мелькали, и казалось, что вот они сейчас оторвутся. Костлявое серое лицо обливалось потом, тёмные глаза разбегались по сторонам, то прищуренные, то широко открытые, и вдруг они неподвижно, с неподдельным ужасом остановились на лице Евсея. Человек попятился к двери, хрипло спрашивая:
- Это - кто?
Маклаков подошёл к нему, взял за руку.
- Успокойтесь, Елизар, это свой.
- Вы его знаете?
- Скотина! - раздался раздражённый возглас Саши. - Тебе лечиться надо...
- Вас под вагон конки толкали? Нет? Так вы погодите ругаться...
