Константин Паустовский - Колхида
- Ва, друг! - сказал слесарь.- Что тут было, когда вода пошла с гор! Инженер Габуния принес медный бюст и бросил его в горн и сказал сделать из этой меди втулку.
- Бюст? - спросил с недоумением Гулия.
- Ленина,- сказал таинственным голосом слесарь.- Говорят, он возил его с собой из Ленинграда в Тбилиси, а оттуда сюда, и ему его очень жалко.
- Что такое бюст? - снова спросил Гулия.
- Такой маленький памятник, это называется бюст.
Гулия покачал головой: ну да, он знает. Он видел бюсты. Гулия вспомнил статую женщины. Он помолчал и спросил:
- Ему было очень жалко?
- Очень, кацо.
Гулия взял ружье, дал слесарю в счет платы пачку сухих табачных листьев и ушел.
Два дня бродил он в болотах. На третий день он пришел в Поти, в духан "Найдешь чем закусить", и долго шептался с хозяином. Он притащил мешок с чем-то тяжелым.
Было солнечное утро, и духан приобрел праздничный вид. Картина Бечо лоснилась свежими красками. Их синие и желтые отсветы блестели в глазах у Гулии и хозяина. От этого их разговор казался очень веселым и хитрым.
Хозяин сопел и волновался. Он долго щупал мешок и качал головой. Потом вместе с Гулией он оттащил мешок в чулан.
К вечеру Гулия пришел в больницу навестить Габунию. Инженер уже ходил по палате, держась за стулья и стены.
Гулия вошел мягко, как кошка. Он остановился в дверях и низко поклонился Габунии. Стриженая его голова серебрилась сухой сединой.
- Гамарджоба, товарищ, - сказал он Габунии и вынул из-за пазухи большой сверток. - Прими от простого человека подарок. Кушай и будь здоров.
Габуния развернул тяжелый сверток. В нем был кабаний окорок, покрытый золотым жиром. Мясо чуть попахивало смолой.
- Спасибо, приятель! - Габуния протянул руку Гулии.- Ты еще не бросил охоту?
Гулия выпрямился:
- Нет, бросил. Это последний кабан. Когда ты спас меня от суда, я сказал себе: "Последнего кабана, какого ты убьешь в болоте, ты подаришь инженеру Габунии, сыну старого машиниста из Самтреди. Он сделал тебя человеком". Это - последний кабан. Смерть пришла болотам, и жизнь пришла людям. И еще я хотел тебе сказать: ты бросил фигурку, что была у тебя в комнате, в огонь. Тебе ее очень жалко?
- Конечно, кацо.
- Слесарь мне сказал то же самое. Ты не огорчайся. Когда ты сможешь ходить и будешь свободен, мы пойдем с тобой в болота на целый день, и я тебе покажу замечательную вещь. Болото прячет ее от людей. Я один ее видел.
- Какую вещь?
- Не торопись, посмотришь. Она лежит в болоте тысячу лет.- Гулия засмеялся.- Я был начальником над болотами, как когда-то князь Дадиани над Мингрелией. Я был болотный хозяин. Все, что находил в болотах, было мое. И эта вещь тоже моя. Я тебе ее подарю, раз ты так любишь фигурки.
Несмотря на расспросы Габунии, Гулия так и не сказал, что за вещь спрятана в болоте. Он только отрицательно качал головой.
Потом он ушел в духан. Там в этот вечер Артем Коркия, Бечо и несколько приятелей чествова-ли самого смелого человека в Поти - прораба Миху. Слухи о геройском поведении Михи во время наводнения передавались из уст в уста.
Когда Гулия вошел, Артем Коркия поднял к потолку самшитовый посох и крикнул:
- Что я слышал: ты уже продал свою охотничью собаку, кацо!
- Сегодня я продаю ружье, старый болтун,- сказал Гулия и сел к столику.- Зачем ружье рабочему человеку? Ему нужны умные руки.
БЕГСТВО
Полгода назад Лапшин поспорил с Невской из-за того, где лучше сажать новый сорт чая "белые волосы": на склонах холмов или в низинах. Лапшин настаивал, чтобы сажали в низинах, где кусты будут защищены от ветра. Невская требовала, чтобы чай был посажен на склонах холмов. Она доказывала, что в низинах чай может пострадать от холода.
Опытные посадки сделали и на склонах холмов и в низинах и стали ревниво следить за ростом кустов. Соревнование чайных кустов началось при общем пристальном внимании.
Но тут произошло столкновение Лапшина с инженером Габунией.
Лапшин решил на землях, осушенных главным каналом, посадить лимоны. Габуния резко восстал против этого. По его мнению, земля вдоль канала больше подходила для рами.
В спор вмешался Кахиани и послал доклад в Москву. Москва ответила, что сажать нужно рами.
После этого Невская заметила, что Лапшину следовало бы поехать на курсы по усовершенст-вованию ботаников. Лапшин обиделся и перестал с ней разговаривать. Самоуверенность этой женщины начинала его раздражать. Он искал повода, чтобы сказать Невской очередную колкость. Повод нашелся очень скоро.
Из консерватории пришло письмо о провансальском тростнике. Консерватория запрашивала, не растет ли этот тростник в Колхиде в диком состоянии и нельзя ли разбить вблизи Поти первую плантацию этого тростника. Лапшин повертел письмо и пожал плечами: зачем консерватории понадобился тростник? Он написал на уголке мелким почерком:
"Ответить: никакого провансальского тростника в Колхиде нет и не было".
Письмо попало в руки Невской. Она пришла к Лапшину, положила перед ним на стол письмо и круглый сухой стебель тростника и сказала:
- Вы ошиблись. Этот тростник растет здесь в диком состоянии. Вот образец.
- Да, но зачем им этот тростник?
- Как - зачем? Из него делают флейты, фаготы, альпийские рожки.
- У нас есть более серьезные задачи, чем заниматься свистульками.
- А музыка - это не серьезно?
- Много шуму из-за пустяков,- ответил Лапшин.- Вот все, что я могу сказать о музыке.
Невская покраснела. Как может говорить такие дикости человек, причастный к созданию в Колхиде новой природы, к этому грандиозному явлению, которое могло бы послужить темой для самой могучей симфонии!
Поздним вечером Лапшин пошел в духан "Найдешь чем закусить". Заведение это называлось духаном по старой привычке. Духан давно был превращен в кооперативную столовую.
У Лапшина началась бессонница. Он обвинял в ней банный климат Колхиды и дерзости Невской, вызывавшие у него, как он говорил, "нервную злость". Он зашел в духан выпить вина, надеясь после этого крепко уснуть.
В духане было пусто. Хозяин дремал за стойкой, как седая сова. Тусклые лампочки освещали картину Бечо.
Лапшин всмотрелся в нее. Как здесь все напутано! Разве у рододендронов бывают такие листья? Почему художники всегда перекраивают действительность по-своему и кому это нужно?
За дальним столиком Лапшин заметил Габунию и Невскую. Габуния окликнул Лапшина и пододвинул ему стул. Лапшин неохотно сел. Его тяготило присутствие Невской.
Чтобы завязать разговор, Лапшин сказал, усмехнувшись:
- Чем больше я смотрю на эту картину, тем больше возмущаюсь. Разве это лимоны? Пивные бутылки!.. А листья! Ведь это же осколки зеленой посуды... И пароходы никогда не входили в Рион, потому что им мелко, и растительные богатства в Колхиде будут совсем не так разнообраз-ны, как на картине. Я не понимаю, почему художникам разрешают переиначивать все так, как им взбредет в голову.
Габуния усмехнулся. Лапшин похолодел.
- А что же вы понимаете в этом, разрешите спросить? - сказал он голосом, показавшимся противным ему самому.- Что вы находите в этой мазне?
- Будущее,- ответил Габуния. - Кстати, вы Ленина и Писарева читали?
- Кое-что.
- Я вам напомню. - Габуния говорил медленно и неохотно.- Ленин говорил, что в самой элементарнейшей общей идее есть кусочек фантазии. Он говорил, что нелепо отрицать роль фантазии и в самой строгой науке. Не было бы фантазии - не было бы кольматажа, как не было бы и эвкалиптовых лесов в Колхиде.
Ленин ссылался на Писарева. Писарев писал примерно так: "Если бы человек не мог забегать вперед и созерцать в своем воображении в законченной картине то творение, которое только что начинает складываться под его руками,- тогда я решительно не могу себе представить, какая причина заставила бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни". Видите, я цитирую почти наизусть, а я боялся, что у меня от малярии пропадет память. Вот вам и ответ на вопрос. На картине Бечо - будущая Колхида. Я смотрю на эту картину, и мне хочется жить в той стране, какую написал Бечо. И я буду в ней жить.
- Прекрасно! - сказал Лапшин, бледнея.- С этим приходится согласиться. Но чем вы оправдаете непохожесть того, что нарисовано здесь, на стене, на подлинную действительность?
Невская подняла глаза на Лапшина.
- Чем? - спросила она. - А тем, что всякое творчество, в том числе и научное, начинается там, где кончается глупое и голое копирование окружающего мира. Природа производит, но не творит. Творит только человек.
Лапшин молчал. Он плохо понял Невскую.
В разгар спора в духан вошли два скрипача из городского сада. Они молча сидели за пустым столиком и осторожно пощипывали струны на скрипках.
