Чингиз Гусейнов - Магомед, Мамед, Мамиш
- Здравствуйте! - хозяйке.- Вот мы и сберегли ваш дом!
- Я на свадьбе была, не слышали разве? Ах, вот откуда эти звуки кларнета!..
- Но мы берегли и свой дом,- Гюльбала уже спустил-ся, а Рена никак не сойдет, прислушивается к разгово-ру внизу.- А вот так! И ваш, и наш!..- Рена осторожно спускается по ступенькам, боясь повернуться к хозяй-ке.- А это моя жена,- говорит он хозяйке.- Хотите, докажу, что этот дом и наш?
Хозяйка - женщина худая, курит чубук, и очень ей симпатичен этот парень, эта молодая пара; свои моло-дые в городе, на дачу не едут.
- Доказывай!
- Вот там в углу,- таинственно говорит Гюльбала,- есть могила!
- Что ты, что ты! - замахала рукой хозяйка и закаш-лялась.
- Чего вы боитесь? Плита, а ее песком занесло, там мой прадед лежит! Не верите?
- Верю, верю! - Хозяйка бледная стоит, а Гюльбала
уже жалеет, что сказал.
Весь день они провели здесь, хозяйка от страху их не
отпускала.
- Да я пошутил, откуда здесь могиле взяться? Шли по песчаной улице, а как вышли на асфальт, Рена остановилась у глинобитного дома с высоким тротуа-ром, чтобы выбить из босоножек песчинки.
- Я твоя жена, да? Гюльбала опешил:
- Так скоро? Рену обожгло;
- Но ты сам!
- Я же не мог иначе.
- Не жена? - жжет в горле.- Нет?
- Ну что ты! - тяжкое что-то навалилось и давит.- Конечно жена!
Горячо-горячо Рене, и слова сказать не может. И такая обида, так жаль себя! Гюльбала о чем-то рассказывал, а она как в тумане, какие-то люди, душная электрич-ка, не помнит, как сели и как сошли, что же дальше? Ах да!.. Он завтра позвонит, и они снова встретятся!.. Хасай поднял тогда на ноги всю милицию, Хуснийэ-ханум, хоть и привычная к неожиданным выходкам сы-на, чуть с ума не сошла!.. А Гюльбала уже не отчиты-вается перед родителями, он мужчина, и он будет еще часто-часто ездить на их бывшую дачу. Дела у Гюльбалы шли тогда неплохо, он работал в управлении метрополитена и помог Рене устроиться в одну из тамошних контор. Могла ли Рена даже помыс-лить, что ее медаль золотая ничего не значит, тем бо-лее для поступления на турецкое отделение! На другое утро после дачи телефонный звонок, а за миг до этого Рена проснулась и такую легкость ощути-ла в теле!.. Вскочила и на себя в зеркало, а в трубке го-лос Гюльбалы. Ну и пусть! Такая любого осчастливит! Что? Вот еще! Не ей за ним, а пусть он.
- Нет. Не могу. Не приду. Ничего со мной. Прекрасно. Нет-нет. Завтра тоже. Когда?.. Я бегу на работу, опаз-дываю.
Только трубку положила, новый звонок. Другой уже. А этот и вовсе чужой, сначала даже не сообразила, кто.
- Ах уезжаешь...- и на себя в зеркало. И ему гово-рит, и той, что в зеркале на нее смотрит,- На неделю? Только? Счастливого пути! - А когда положила труб-ку, та, что смотрела, добавила: - И больше можешь не звонить!
Удивительно, срезалась и на следующий год - и тема знакомая, и есть о чем писать: "Читайте, завидуйте!..", вольная тема. Но нет худа без добра, потом она будет рассказывать Гюльбале о красивом седом мужчине, безымянно легендарном, Гюльбала не придаст ее рас-сказам значения, потому что и сам любит иногда при-сочинить, тем более что ни разу рядом с нею никакого мужчину не видел.
Хасай любил неожиданно нагрянуть на подопечные объекты, это еще со времен Шах-Аббаса водится: шах переодевался, приклеивал длинную бороду - "А ну, погляжу, как народ мой живет, послушаю, что обо мне рассказывают" - и шел по базару, заглядывал в кара-ван-сарай, просто стучался к кому-нибудь и просился на ночлег. Хасай - не шах, но и ему доставляло удо-вольствие, когда он обходил подвластные ему учреж-дения: не ждали, а он тут как тут!
- Не туда, Хасай Гюльбалаевич, пожалуйста, сюда, здесь вам удобно будет! И суетливый начальник уступает ему свое крутящееся кресло, а Хасай отказы-вается:
- Это ваше место, а я тут с краю посижу.- И садится на обычный стул.- Вы хан, а я ваш гость. Тут же несут чай, а он сидит и смотрит, как работа идет. Так он нагрянул и в строительную контору метрополи-тена. Только собрался уходить, как в соседней комна-те, через стенку, послышался шум - это Рена забежала сюда после сочинения, еще не зная о провале. Хасай недоуменно посмотрел, на начальника: что, мол, за оживление в разгар рабочего дня?! Тот тут же выско-чил, чтобы узнать, в чем дело.
- Это наша работница, экзамены сдает, можете не беспокоиться.
- Потому что хорошо сдает? - Надо же и пошутить,
нельзя все время строго.
Уходя, Хасай заглянул в соседнюю комнату и увидел Рену. Щеки у нее горели, вся она разрумянилась, как только что испеченный чурек, а Хасай не обедал еще, проголодался.
- Хорошие (хотел сказать "чуреки печешь", но тот еще пристанет с рестораном) цветы выращиваешь! - сказал начальнику Хасай. Лицо ее показалось знако-мым. Где видел? Вспомнить не мог, а потом вдруг не-ожиданно и в самый неподходящий момент осенило; говорил по "внутреннему"; у Хасая правило: если ко-му из "верхов" не позвонит, считает день потерянным; "С Мамишем видел!" Чуть к тому не обратился: "Мамиш!" Вот потеха была бы!.. "Что-о-о-о? Мамиш?! Но вовремя проглотил слово.- Как я мог забыть?!" Ключи ведь у него в кармане, еще не потерян ключик!.. Через дня два позвонил туда в контору, спросил невзначай: "Кстати, а как ваша работница, поступила? - О кадрах забота. И, узнав, что срезалась, обрадовался, но в го-лосе огорчение: - Жаль, жаль... Пошли ее ко мне". И Рена пришла.
Уже давно просто азарт охотника, а тут словно впервые с ним такое, и даже чуть-чуть нервничает.
- Входите, входите...- И помощнику взгляд, а тому только знак подай: мол, не беспокой по мелочам. Он почувствовал, когда за руку ее у локтя взял, как она замерла, и с ним что-то давнее, думал, уже не испы-тает, до нее только дотронулся, и тянет еще раз кос-нуться и не отпускать эту руку, это плечо, усаживает ее, только не вспугнуть.
Рена тотчас узнала его, и ее охватил непонятный страх, но было почему-то приятно и голос его слышать, и взгляд его ловить. И тут же одолела испуг, почувство-вала себя легко и уверенно.
- А мы знакомы.- И тут же на "ты": - Помнишь?
- Да, я не забыла.
- И я. И очень рад встрече.- Но мужское достоинст-во прежде всего и племянник - родной.- А... Как Ма-миш? Видитесь?
- Нет.- И очень твердо. Почувствовала, что весть эта обрадовала Хасая.
- Что так? - спрашивает, а у самого душа поет. "Ка-кое тебе дело? Говорит "нет", и все!" А Рена почему-то обиделась: "Ведь вижу, что доволь-ны вы, так чего же расспрашивать?" И плечами пове-ла. А тут еще чай вносит секретарша и конфеты доро-гие, Хасай ведь готовился. И ему даже понравилось, что не нарушил законов мужской дружбы. Разве посягнул он на право племянника?! Потом он спросит у Мамиша: "Да, кстати!.." И еще спросит, прежде чем открыться всем: "А ты видишь ту, я как-то встретил вас..." Чтоб потом никакой недоговоренности, никаких обид. Никто ни у кого не отбивал, честная борьба, без обмана - Хасай такие вещи не любит, мужчина есть мужчина.
- Турецкое?! Сдалось оно тебе, боже упаси!
- Но...- попыталась она возразить, хотя не могла бы объяснить отчего; самые красивые девушки, с которыми она училась, особенно одна, из именитых, почему-то рвались на восточный факультет и именно на это отделение.
- Подальше, подальше от всего турецкого! Лучше на юридический! - Но к этому разговору он еще вернет-ся, когда она станет ему близким человеком.Только на юридический! -.И произнес торжественно: - "Пре-доставляется слово для обвинительного заключения прокурору Рене-ханум...- И заколебался, а потом, много-много дней спустя уверенно добавит: - Рене-ха-нум Бахтияровой!" И в зале тишина. А на скамье соб-ственный муж!
Но когда она пришла к нему в первый раз, как он ей сочувствовал.
- Ах, если бы я знал раньше!..- И с таким неподдель-ным участием.- У меня же много друзей в универси-тете. Особенно на юридическом.
Хасай говорил правду. До войны он учился на уско-ренных курсах историков, нужны были кадры, чита-лись лекции и по философии, и по юриспруденции, вы-дали диплом, приравненный к высшему, и это приго-дилось, когда Хасая, как комиссара, перебросили за Араке в сорок первом; Мамишу как-то попался учеб-ник по истории - сжатое изложение событий с древ-нейших времен и по наши дни, почти весь исчеркан-ный красным карандашом, где сплошной жирной ли-нией, а где пунктиром... Те, которые учились на этих ускоренных курсах, занимали теперь неплохие посты.
- Но ничего! И сейчас еще не поздно! И созрел план.
- Выйдешь, встань на ту сторону, жди. Откроешь, как подъеду, заднюю дверцу и сядешь. Поедем к моему Другу.
За рулем сидел Хасай. Рена легко вошла в эту таин-ственность, сидит в углу, стекло занавешено, не надо, чтоб его видели с нею. И радостно Хасаю: с полуслова его понимает! Так же она вышла раньше, и он велел ей идти за ним. Тихая улочка в центре. Хасай подо-ждал в подъезде и, когда она оказалась рядом, снова заволновался. Обнять, внести на третий этаж на руках, крепко прижать к груди... Но отпугивать нельзя! Друг уже обо всем знал, проводил их в столовую, и Рена за спиной, в высоком зеркальном стекле серванта увиде-ла, как друг - Хасаю: мол, во! Мировая!.. А Рена удивляется себе: ни скованности, ни робости, будто всю жизнь в этом кругу вращалась. - Ну вот, все будет в порядке!
