Николай Пирогов - Севастопольские письма и воспоминания
Лишь бы нас не покинули наши душевные силы и наша вера, а то, как-то предчувствуешь, отстоим [...].
No 19.
24 февраля [1855 г.]
(Подлинник письма No 19-в ВММ (No 15630), на двух страничках; конверт не сохранился.)
Слава богу, всякий день идет лучше. Вчера я ел с аппетитом тарелку супа куриного и жареного голубя. Продолжаю ещё брать морские ванны [...]. Хожу по комнатам, сижу пред камином; вчера в прекрасное утро выходил на балкон. Сон хорош. Вот тебе, моя душка, мой бюллетень. Если так пойдет, то скоро выйду, но спешить не буду.
Великие князья отсюда внезапно уехали ночью дня три или четыре тому назад. Говорят, будто императрица опять занемогла опасно (Вел. князья Николай и Михаил были вызваны в Петербург в связи с предсмертной болезнью Николая I (см. письмо П. от 1 марта, No 21).
Впрочем, все идет по-прежнему. Та же стрельба днем и ночью, на которую по привычке уже не обращаешь внимания. С недавнего времени неприятель пробует бросать к нам, говорят, из-за Малахова кургана, следовательно верст из-за шести, ракеты. Одна из них упала вблизи дома, где жили великие князья (в Сухой Балке); одна недалеко от Меншикова, у четвертой батареи; несколько в городе; одна в доме, где живет Сакен, который было загорелся, но его вскоре потушили; одна в доме рядом с домом, где лежат гангренозные больные, пробила потолок и , углубилась. в пол; в других местах врылись в землю на сажень, но повреждений значительных нигде не сделали.
Калашников выкопал часть этой ракеты, и она стоит теперь у нас. Целая должна быть длиною слишком в сажень. Наши на этих днях им подвели и взорвали контр-мину, так что их галерею взорвали на 16 сажень. Про англичан уже ничего не слышно, только про одних французов, которые действуют и работают. Но 14 февраля наши заложили новый редут, который должен обстреливать почти все английские редуты, а выше его еще другой; французы ночью сделали нападение, но я тебе, кажется, писал уже, как их отпотчивали [...].
No 20.
25 февраля 1855 г.] Севастополь.
(Подлинник письма No 20-в ВММ (No 15631), на двух страницах; конверта нет.).
Верный моему слову пишу и сегодня мой бюллетень. Верь мне, моя душка, что когда могу, когда усталость, занятия не отвлекают меня, то мне наслаждение писать к тебе и тебе рассказывать все, что у меня на уме. Ты еще, я знаю, думаешь, что я от тебя скрытничаю, тебя надуваю, но верь, это пустяки. Клянусь богом, у меня с тобой нет ничего скрытого и только то тебе не сообщаю, что, я знаю, ты не поймешь и потому тебе
будет совсем неинтересно знать.
Письмо о Меншикове можешь дать прочесть теперь всем. Я дождался, наконец, что этого филина сменили; может быть, и мы к этому кое-что содействовали; пора, пора; на место его едет Горчаков из Южной армии; покуда командует Сакен (М. Д. Горчаков (1793-1861)-главнокомандующий Дунайской, затем - Крымской армиями. Характеристика Г.- в дальнейших письмах П. из Севастополя (по Указателю).).
Я себя чувствую уже довольно крепким. Хожу по комнатам. Всякий день беру морскую ванну, съедаю две тарелки куриного супу и одного жареного голубя, одну чашку кофе. Вкус во рту стал гораздо лучше, также и ослизнение, но еще не совсем исправились.
Это письмо отправляю с флиг[ель]-адъют[антом] Шеншиным, который, кажется, в двадцатый раз уже катается из С.-Петербурга в Севастополь.
Из того письма, где я тебе описывал Меншикова, видно, что я правду говорил: он не годится в полководцы; скупердяй - верно, весь род такой; доказательство mad. Суза; сухой саркаст, отъявленный эгоист,- это ли полководец? Как он запустил всю администрацию, все сообщения, всю медицинскую часть. Это ужас! И взамен, что же сделал в стратегическом отношении? Ровно ничего. Делал планы, да не умел смотреть за исполнением их, потому что ему не доставало уменья на это; он не знал ни солдат, ни военачальников; окружил себя ничтожными людьми, ни с кем не советовался,- ничего и не вышло.
Он хотел было сыграть комедию и под видом мистицизма, что он молчит, но знает и скрывает многое, хотел бросить пыль в глаза; ему и удалось надуть некоторых дураков (с одним из таких, Апраксиным, я встретился на дороге), которые кричали, что без Меншикова Севастополь погиб. Но теперь все мы знаем, что Севастополь стоит совсем не через него, а malgre lui (Вопреки ему). Слава богу, я рад, что этого старого скупердяя прогнали. Он только что мешал.
Раненых здесь всякий день человек по десять бывает. Двое из моих врачей вчера возвратились из экспедиции в Козлов, куда я их посылал, и они двое только и были там операторами на 600 раненых (это - Каде и Беккерс). Прощай, мой несравненный ангел [...].
No 21.
1 марта. 1855. Севастополь.
(Подлинник письма No 21- в ВММ (No 15632), на двух страницах; конверт-без адреса; на оборотной стороне его - рукою А. А. Пироговой: "1 марта 55. Севастополь".)
Сегодня приводили войска и чиновников присягать императору Александру II. Итак, имя Николая I принадлежит уже истории. Я слышал подробности, но не верится (Подробности о смерти Николая I - слухи о самоубийстве царя. В литературе много свидетельств современников в подтверждение этих слухов. Из них очень ценен рассказ А. А. Пеликана. Дед его, директор Военно-медицинского департамента В. В. Пеликан следил за болезнью Николая I и по своему положению получал верные и обстоятельные сведения о ней. Кроме того он дружил с врачом Николая I Мандтом, который был частым посетителем у него в доме. Пеликан рассказывал дома, что Мандт дал яд желавшему покончить с собой Николаю. Пеликану-деду из-за этого пришлось даже перенести служебные неприятности. Когда при старике Пеликане товарищи его внука-студента говорили, что Мандт как врач не должен был давать царю яда, дед говорил, что "отказать Николаю в его требовании никто не осмелился; ему не оставалось ничего другого, как или подписать унизительный мир или покончить самоубийством" (А. А. Пеликан, стр. 120). В. В. Пеликан - близкий приятель Пирогова.
Определенное сообщение Пеликана подтверждается другим вполне осведомленным совоеменником смерти царя, Я. А. Чистовичем (1820-1875), профессором МХА и ее историком. Свидетельство это введено в литературный оборот лишь в 1948 г. академиком Е. Н. Павловским из неизданного дневника Чистовича (хранится в BMA). Говоря о "шарлатанской" системе "атомистики", Чистович заявляет, что ей "от всей души сочувствовал" Николай I, "заплативший даже жизнью за это сочувствие" (Е. Н. Павловский, стр. 200).
Рассказы Пеликана и Чистовича подтверждаются кратким, но решительным заявлением биографа Николая I, историка, ген. Н. К. Шильдера, знавшего очень многое из документов, недоступных другим историкам и, возможно, даже недошедших до нашего времени. На полях принадлежавшего ему экземпляра книги М. А. Корфа о 14 декабря 1825 г., против хвалебных отзывов Корфа о Николае как о рыцаре, герое и т. п., Шильдер отмечал: "враки, вранье, чистейший вздор, струсил, лукав, труслив", а против слов о том, что Николай "опочил смертью праведника", написал: "отравился" (Н. К. Шильдер, стр. 148 и cл.). Свод показаний о смерти Николая I и критический разбор их - у академика Е. В. Тарле (т. II, стр. 282 и ел.). Важное значение при оценке приведенных в наст. примечании фактов имеет выдвигаемое академиком Е. В. Тарле на первый план указание, что Николай I умер, когда дежурным врачом при нем был лейб-медик Мандт, остававшийся при больном императоре без третьих лиц. Лишь накануне Мандт уверял всех, что болезнь Николая не опасна, а во время своего последнего дежурства он вышел взволнованным и заявил, что император умирает. Другие известия о смерти Николая I у Н. П. Барсуква (т. XIII, стр. 384 и cл.).
Что касается судьбы самой мандтовской "атомистики" (или "мандизма", как ее называли современники), то в официальном ее разоблачении принимал деятельное участие П. "20 февраля нынешнего [18561 года состоялось высочайшее повеление: "Относительно производимых в Образцовом военном госпитале опытов над атомистическими способами лечения поручить особой комиссии из известных медиков военного и гражданского ведомств, по избранию министров военного и внутренних дел, строго исследовать, какие оказались результаты сего способа лечения и, смотря по удовлетворительности или неудовлетворительности оных по усмотрению их, или принять этот способ на совесть к руководству, или же вовсе отвергнуть оный". Членом комиссии от Медицинского совета министерства внутренних дел был П., вышедший к тому времени в отставку из МХА. Он был главным, вдохновляющим участником работ комиссии, он составил и ее доклад из пяти пунктов: "Комиссия работала целое лето. Пирогов перечитал со всем вниманием около 2000 скорбных листов Образцового госпиталя (со времени учреждения его в 1853 г. до закрытия в апреле 1856 г.), пересмотрел столько же скорбных листов в атомистическом отделении СПб. больницы чернорабочих, и на основании всего этого комиссия пришла к следующим заключениям: "... 4... атомистический способ отнюдь не может назваться выгодным ... 5. В основаниях атомистического метода нет ничего, кроме совершенного отрицания фактов, положений и законов современной науки. Правильный и точный анализ нормальных и болезненных процессов человеческого организма, необходимый для рационального врачебного действия, заменен в этом методе односторонними гипотезами о нервных явлениях организма, о прямых отношениях лекарств к отдельным органам и об усилении действия врачебных средств через продолжительное их растирание. Самое назначение одних и тех же лекарств в различных по свойству болезнях чуждо основательной критики и здравого смысла. При таковых недостатках рационального основания этот метод... оказывается крайне вредным. Убеждаясь сими выводами, комиссия по совести и крайнему разумению своему полагает, что так называемый атомистический способ лечения болезней не может служить для образованных врачей руководством. Надобно отдать справедливость Н. И. Пирогову: почти весь доклад комиссии подготовлен его трудами и написан его пером" (Е. Н. Павловский, стр. 201 и сл.).
