Фёдор Достоевский - Бесы
{112}
Ещё один пример значимости французского языка у Достоевского. Перевод («все направляются в Спасов») не передаёт буквального значения французской фразы: весь мир идёт в Спасов. То есть весь мир движется к спасению и в объятия своего Спасителя.
{113}
Нагорная проповедь (Мф. 5–7; Лк. 6, 17–49) открывается заповедями блаженства, которые Степан Трофимович, вышедший «на большую дорогу», имеет основания отнести к себе.
{114}
Откр. 3, 14–17. Степан Трофимович загадывает по Евангелию о будущем, и ответ на его вопрошание, пожалуй, содержится в строках, непосредственно следующих за приведёнными в романе: «Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся. Сё, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его» (Откр. 3, 18–21).
{115}
Ури — один из кантонов Швейцарии. Герцен, будучи лишённым в 1851 г. прав состояния и потеряв возможность вернуться в Россию, принял швейцарское подданство, став гражданином кантона Фрейбург (12, 319).
{116}
Известно два варианта главы «У Тихона»: 1) корректурные гранки декабрьской книжки «Русского вестника» 1871 г. с обильной авторской правкой на полях (пятнадцатая гранка отсутствует); 2) список А. Г. Достоевской — копия, сделанная с неизвестной рукописи и не доведённая до конца. По списку А. Г. Достоевской в публикуемом тексте, подготовленном редколлегией академического Собрания сочинений в 30 т., восстанавливается текст утраченной гранки. Два варианта отличаются существенными разночтениями; наиболее важные для понимания смысла романа варианты текста приводятся в примечаниях.
Прототипом, прообразом для своего героя Достоевский избирает святого Тихона Задонского, епископа Воронежского и всея России чудотворца[329]. Такой выбор в высшей степени не случаен. Святитель глубоко родствен Достоевскому и по типу личности, и по типу творчества. Св. Тихона никак нельзя причислить к тем, о ком в монастырях говорят: «Свят, но неискусен»; обладая личной святостью и чистотой как бы изначальной, не проходившей через искус и испытание, соблазн и падение, такой монах зачастую не может служить руководителем для других, ибо сам не испытал опасностей дороги. Св. Тихон, как свидетельствует его жизнеописание, искушался и сомнением в подвиге христианском, и помыслами превозношения, и плотскими помышлениями, и самым страшным для христианина смертным грехом — унынием. Из перечисленного очевидно, что Достоевский выбрал самого подходящего наставника для своего героя. Слова, в которых характеризуются писания св. Тихона, во многом можно применить к произведениям Достоевского: «Святой Тихон пишет о самых глубоких тайнах христианства со святой простотой и сыновним дерзновением. Он сын, он друг, и ему всё открыто Христом Спасителем; и не только открыто, но дано перечувствовать, пережить и выстрадать. Оттого такая сила убедительности слов его, оттого такая власть увещания его. От творений святого Тихона истекает великое сострадание и бесконечная любовь к заблудшим малым сим, о которых нет воли Отца Небесного, чтобы погиб хотя бы один из них»[330]. Сам метод писателя и святого сходен: через реалии видимого мира восходить к нетленной реальности мира горнего, в событиях повседневных и бытовых прозревать их нетленные прообразы. В 1777–1779 годах св. Тихон создаёт труд «Сокровище духовное, от мира собираемое». «Здесь в 157 коротеньких статейках излагаются размышления о Божьей мудрости и выводы по поводу различных явлений, предметов, нечаянных встреч и случаев из жизни святителя. От мира видимого к миру невидимому идёт аналогия. От тленного мысль переносится к нетленному. Святитель видит солнце, думает о Солнце вечной правды; видит стадо, вспоминает об овцах и козлищах Евангелия; слышит фразу: “воротись, не туда пошёл”, говорит о том, чтобы шли туда, куда зовёт слово Божие. “Яко пчела сладкий мёд от цветов скоро увядающих собрал еси, отче, от тленного мира духовное сокровище, им же всех нас услаждаеши”, — поёт канон»[331].
Рассказ жизнеописания об искушениях святителя показывает, что, создавая образ Ставрогина, Достоевский, очевидно, прямо ориентировался на некоторые события жизни Тихона. «Святитель по характеру своему был горячим, раздражительным и склонным к превозношению. Много должен был он потрудиться, чтобы переломить в себе эти качества. Горячо взывал он о помощи к Господу Богу и стал преуспевать в кротости и незлобии. Когда слышал, проходя мимо, как иной раз издевались над ним монастырские служки или даже сам настоятель, говорил сам себе: “Так Богу угодно, а я достоин этого за грехи мои”. Раз сидел он на крылечке келии и мучился помыслами самомнения. Вдруг юродивый Каменев, окружённый толпой мальчишек, неожиданно подбежал к нему и ударил по щеке, шепнув на ухо: “Не высокоумь!” И дивное дело, сейчас же почувствовал святитель, как бес высокоумия отступил от него. В благодарность за это положил святой Тихон выдавать юродивому ежедневно по 3 копейки.
Большую борьбу имел святитель с плотью и с грехом уныния. Как только укреплялось его здоровье — начинала бунтовать плоть, когда слабели его силы — слабел и дух, и нападали тоска и уныние. Но и тут и там святитель, укрепляемый Божьей помощью и благодатью, выходил победителем. Один раз за литургией, по попущению Божию, напали на него нечистые помыслы. Тогда святитель начал очищать горящую восковую свечку и, незаметно для окружающих, вложил пальцы в огонь; от нестерпимой муки погас внутренний пламень. Крестообразно простираясь на земле, святитель горячо молился, чтобы Господь укротил ярость плоти, и молитва его была услышана.
Самым тяжёлым искушением была безотчётная тоска и уныние. В такие минуты кажется, что от человека отступает Господь, что всё погружается в непроглядный мрак, что сердце каменеет, а молитва останавливается. Возникает ощущение, что Господь не слышит, что Господь отвращает Лицо Своё. Такое безблагодатное состояние невыносимо тягостно, так что иноки в такие периоды переходят из одного монастыря в другой, а часто и совсем оставляют иноческий подвиг. Святитель боролся с приступами уныния различными средствами. Или работал физически, копая гряды, рубя дрова, кося траву, или уезжал из монастыря, или усиленно трудился над своими сочинениями, или пел псалмы. Часто помогало в такие минуты скорби общение с друзьями»[332].
Тихон не осуждает героя, но самим его существованием, его борьбой и победой судится Ставрогин. Интересно, что в исповеди Ставрогин подчёркивает свою способность сдержать и преодолеть всякую страсть, всякое искушение силой своей собственной воли. Тихон, сознавая немощь свою, одолевает искушения силой Господней — и выходит в конце концов победителем. Ставрогин не минует ни одного искушения; несмотря на свою мощь, он падает всякий раз, хотя всякий раз сознаёт, что был бы способен удержаться.
И тому, и другому свойственны видения. Но если Ставрогину является бес в многообразных личинах своих, «легион», то Тихон сподобляется видеть Христа: «Глядя на висевшую перед ним картину распятия и духовными очами созерцая крестные муки Спасителя, святой вдруг увидел, что Христос, израненный и окровавленный, сходит с Голгофы и идёт к нему. Святитель в трепете, великой скорби и неизглаголанной радости упал к Его ногам. “Радуйся, яко телесными очами видети Христа сподобливыйся, радуйся яко пречистым стопам Его поклонился еси, радуйся яко спасительные Его язвы облобызал еси”, — воспевает это событие акафист»[333]. В свете этого события жизни св. Тихона глубже может быть осмыслен эпизод, сохранившийся в списке «Исповеди», сделанном А. Г. Достоевской — о том, как Ставрогин ломает Распятие из слоновой кости, захватив его со стола Тихона, и потом предлагает за это деньги. «Он вдруг оборвал, как бы стыдясь продолжать и считая унизительным пускаться в объяснения, но в то же время с видимым страданием, хотя и бессознательно, подчиняясь какой-то необходимости остаться, и именно для объяснений. Замечательно, что ни слова о том, что было им давеча высказано в объяснение конфискации второго листка, не было уже более повторено во всё продолжение дальнейших речей, даже как будто и забыто с обеих сторон. Меж тем он остановился у письменного стола и, взяв в руки маленькое Распятие из слоновой кости, начал вертеть его в пальцах и вдруг сломал пополам. Очнувшись и удивившись, он в недоумении посмотрел на Тихона, и вдруг верхняя губа его задрожала, словно от обиды и как бы с горделивым вызовом. — Я думал, что вы мне что-нибудь в самом деле скажете, для того и пришёл, — проговорил он вполголоса, как бы сдерживаясь изо всех сил, и бросил обломки Распятия на стол». И далее, после признания Ставрогина, что ему будет легче, если Тихон его простит: «— С тем чтобы и вы меня также. — За что? — обернулся Ставрогин, — что вы мне сделали? Ах да, это ваша монастырская формула. Дурное смирение. Знаете, эти все ваши монастырские формулы даже совсем не изящны. Но вы в самом деле думаете, что они изящны, — фыркнул он раздражительно. — Я не знаю, зачем я здесь, — прибавил он вдруг, оглядываясь. — Да, я у вас сломал… Что, эта штучка рублей двадцать пять стоит? — Не беспокойтесь, — сказал Тихон. — Али пятьдесят? Почему мне не беспокоиться? За что я буду у вас ломать, а вы мне прощать убыток? Возьмите, вот пятьдесят рублей, — вынул он деньги и положил на стол. — Ну, не хотите взять сами, возьмите на бедных, для церкви… — раздражался он более и более».
