Николай Некрасов - Мертвое озеро
Светская тема, в частности описание быта и нравов барского особняка, принадлежащего старой аристократке (главы XXXIII--XXXVI части седьмой),-- предмет, далекий от непосредственных наблюдений как Панаевой, так и Некрасова. Отчетливые переклички в этих главах с воспоминаниями И. И. Панаева (см. выше, С. 263), по-видимому, восходят к устным рассказам будущего мемуариста, слушателями которого с середины 1840-х гг. с одинаковой степенью вероятности могли быть и Панаева, и Некрасов. Однако авторство Некрасова представляется более вероятным. В его пользу говорит прецедент: устные рассказы Панаева отразились в "Трех странах света", в главах, несомненно принадлежащих Некрасову (см.: наст. изд., т. IX, кн. 2, с. 348--349).
Анекдоты о Нащокине и Н. А. Самойлове, вошедшие в главу XXXIII части седьмой "Мертвого озера" (см. об этом выше), могли быть известны и Панаевой, и Некрасову, но ввел их в роман скорее всего Некрасов, который был приятелем Куликова, близкого к источнику анекдотов -- московской театральной среде (эти же анекдоты Некрасов мог слышать и от М. С. Щепкина).
Панаевой скорее всего принадлежит часть четырнадцатая романа, в которой изображаются обитатели подмосковной дачи {Летом 1845 г. Панаевы и Некрасов жили возле подобной дачи в Соколове (см.: Панаев, с. 209; Анненков, с. 257). Здесь отдыхал в это лето и Щепкин (см.: наст. изд., т. VII, с. 602). Ранее в Соколове жил на даче Нащокин (см.: Михаил Семенович Щепкин. 1788-1863. СПб., 1914, с. 386).} и которую предполагалось перепечатать под заглавием "M-lle Annette", с подзаголовком: "Повесть" и за подписью: "Н. Н. Станицкий" в томе шестом сборника "Для легкого чтения" (СПб., 1857) (см.: С, 1857, No 4, отд. IV, с. 60) {См. также: Чернышевский, т. IV, с. 581.}. Повесть в печати не появилась, хотя причины для цензурного запрещения не было. Тем не менее извещение в "Современнике" можно рассматривать как указание на то, что часть четырнадцатая "Мертвого озера" была написана, по-видимому, Панаевой {Если это действительно так, то этот текст после соответствующих переделок мог перейти в "Мертвое озеро" либо из романа "Актриса", либо из части второй повести "Пасека" -- произведений, обещанных автором, но, по-видимому, незавершенных (см. выше).}.
Прямые и косвенные приметы авторского участия Некрасова обнаруживаются, таким образом, почти в каждой части романа {Важнейшие данные для атрибуции дают лексико-синтаксические сопоставления, но они составляют предмет специального исследования и не могут войти в состав данного комментария.}. Этому заключению, правда, противоречит то обстоятельство, что на титуле "Мертвого озера" фамилия "Н. Н. Станицкий" значилась первой. Но это было сделано, по всей вероятности, для популяризации нового имени, последовательно осуществлявшейся в "Современнике" в 1849--1851 гг. и опережавшей возможности автора.
Наблюдения над историей журнального текста (см. выше, с. 249--255) согласуются с предположительным заключением о почти единоличном участии Некрасова в написании "Мертвого озера".
Когда в конце 1848 г. в "Современнике" было объявлено, что в следующем году, кроме продолжения "Трех стран света", появятся два романа Н. Н. Станицкого -- "Актриса" и "Озеро смерти" (последний в соавторстве с Некрасовым) (см. выше), это означало, что "Актриса" должна была увидеть свет ранее, ибо "Озеро смерти" заняло бы все номера журнала после майской книжки, в которой завершилась публикация "Трех стран света". Последовательность работы, следовательно, могла быть только такая: пока Панаева пишет "Актрису", Некрасов работает над первыми частями "Озера смерти". Таким образом, подтверждается сделанное на основании других наблюдений предположение о том, что части первая и вторая, напечатанные в январской и февральской книжках журнала, принадлежат Некрасову. Далее же, когда авторам пришлось подготавливать текст к каждой новой журнальной книжке, справиться с этим мог только Некрасов. И не случайно в периоды особой загруженности Некрасова текущими журнальными делами объем публикуемых фрагментов резко сокращался. Панаева не могла подменить Некрасова.
7
У любителей занимательного чтения -- для них в первую очередь было предназначено "Мертвое озеро" -- роман имел несомненный успех.
С удовольствием прочитал роман пятнадцатилетний Н. А. Добролюбов. "Превосходная вещь",-- отозвался он в дневнике о первых частях романа (августовская запись 1851 г.). Сентябрьская запись о части шестой: "Эта часть "Мертвого озера" особенно хороша" {Добролюбов Н. А. Дневники. 1851--1859. 2-е изд. М., 1932, с. 48.}. Добролюбов не согласился со своей знакомой А. Ф. Щепотьевой, которая "хвалила "Полину Бутлер", "Ветку фуксии", "Семейную тайну", бранила "Вечного жида", "Парижские тайны", "Мертвое озеро", восхищалась "Тремя мушкетерами"" (Добролюбов, т. VIII, с. 425). "Прекрасный роман", -- таково общее впечатление Добролюбова (январская запись 1852 г.) {Там же.}. Примечательно, что с годами это впечатление не изгладилось. В одной из своих последних статей, во "Внутреннем обозрении" "Современника" (1861, No 8), Добролюбов указал на верное изображение провинциального театра в романе "Мертвое озеро", заметив, правда, что ранее оно казалось ему не вполне правдоподобным (см.: Добролюбов, т. VII, с. 96).
Из двух известных писательских откликов один, посвященный одновременно "Мертвому озеру" и "Старому дому" (роман В. Р. Зотова, печатавшийся одновременно в "Отечественных записках"), принадлежит Тургеневу. "Удивляюсь, -- иронизировал Тургенев в письме к А. А. Краевскому от 27 июля 1851 г., -- "когда прекратятся знаменитые два романа: "Мертвый дом" и "Старое озеро"?" {Тургенев, Соч., т. II, с. 32.}.
Другой отзыв принадлежит Толстому, ознакомившемуся с романом через несколько лет после его публикации. Отзыв Толстого, не предназначенный для печати, был негативным и односложным (дневниковая запись от 27 ноября 1857 г.) {См.: Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. и писем: в 90-та т., т. 47. М., 1937, с. 164.}.
Печатные отклики на "Мертвое озеро" также очень немногочисленны. Подробно роман был рассмотрен лишь в "Москвитянине" -- в девяти рецензиях (на каждую часть романа, кроме десятой) Ап. Григорьева.
В первой рецензии Ап. Григорьев предсказывает, что роман "протянется на целый год". К таким романам Ап. Григорьев относится настороженно -- как к произведениям по большей части ремесленным,-- по "из уважения к дарованию одного из соавторов" -- Н. Станицкого -- выражает готовность "преимущественно обращать внимание на хорошие его ‹"Мертвого озера"› стороны, если таковые будут" (М, 1851, No 5, с. 78, 79) {Ап. Григорьев познакомился с Панаевой в начале 1840-х гг., встречаясь с нею в доме В. С. Межевича.}.
В "живом" характере Ани, каким он предстает в первой и второй частях романа, Ап. Григорьев находит сходство с героиней романа Панаевой "Пасека". Отмечая в романе "и ум, и наблюдательность, и даже талант", он относит эти качества, по-видимому, лишь к Панаевой. Но все это, по мнению Ап. Григорьева, "потрачено задаром", ибо на первый план выступают "лица с ярлыками на лбу" -- "два молодых, разумеется, невинных существа" (Аня и Петруша), "старик, разумеется, с сумрачным видом, с неистовыми страстями" (Федор Андреич), "идеальное лицо немца" (учитель музыки) (там же, с. 80, 77--78).
Ту же "смену самых обыденных пошлостей или приторного идеализма с очерками смелыми, живыми, новыми, с частностями, из которых многие, в полном смысле, прекрасны", Ап. Григорьев констатирует и в следующих частях. Так, отношения между прачкой и ее мужем "очерчены прекрасно"; "все сцены закулисного быта отличаются необыкновенною правдою"; Орлеанская "в особенности обрисована удачно"; рассказ Остроухова о том, как он сделался актером, "превосходен"; "Любская точно так же хорошо очерчена в романе"; картина провинциальной театральной жизни -- несмотря на некоторые переклички с водевилем "Лев Гурыч Синичкин" (Ноготкова -- Сурмилова, Калинский -- граф, покровительствующий искусствам) (М, 1851, No 6, с. 284--288) -- "яркое и нисколько не карикатурное изображение" (М, 1851, No 8, с. 414). Но все это сочетается с "ходульностью в характеристике Мечиславского", а смерть Мечиславского -- "мелодрама и самая плохая, самая дикая ‹…› все становятся на ходули" (М, 1851, No 6, с. 288; No 7, с. 418).
Ко времени появления части шестой Ап. Григорьев приходит к выводу: "роман ‹…› пишется приемами", от книжки к книжке, и именно поэтому в нем нет "внутренней связи" и единой "психологической задачи"; "запас наблюдений авторов уже истощился ‹…› начинается уже рутинерский труд…". В подтверждение этой мысли указывается на заимствование из французской литературы: Алексей Алексеич и Иван Софроныч созданы по образу и подобию Дагобера, героя романа Э. Сю "Вечный жид", -- та же "моральная основа характера", тот же "пошлый комизм, основанный на одних только ни из чего не выведенных странностях" (М, 1851, No 9, с. 194--195) (в одной из предыдущих рецензий Ап. Григорьев отметил еще одну заимствованную деталь -- неистовая любовь Федора Андреича к Ане напоминает страстное влечение Полидори к Сесили в романе Сю "Парижские тайны" -- М, 1851, No 5, с. 79).
