Михаил Салтыков-Щедрин - Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе
Наш губернский день
Впервые, без главы III («Перед вечером»), — в журнале «Время», 1862, № 9, стр. 5-43 (ценз. разр. — 14 сентября). Глава III (под измененным названием «После обеда в гостях») впервые — в журнале «Современник», 1863, № 3, стр. 163–174 (ценз. разр. — 14 марта). Подпись: Н. Щедрин.
Сохранилась черновая рукопись очерка. Текст полный, очень близкий к печатному. Заглавие отсутствует. Нет еще и будущих названий первых двух глав — «У пустынника» и «Обед». Они обозначены цифрами I и II, но следующие две главы, кроме порядковых цифр III и IV, имеют и названия— «Перед вечером» и «На бале». Сохранилась также полная корректура всех четырех глав очерка в гранках журнала «Время», где он имел заглавие «Четыре момента дня». Надпись карандашом на первой гранке, над текстом: «Ст<атс> сек<ретарь> Головнин» свидетельствует о том, что очерк восходил на рассмотрение к высшему руководителю цензурного ведомства министру народного просвещения А. В. Головнину. Документы этого рассмотрения неизвестны. Очерк появился в журнале с рядом изменений и сокращений и без главы III — «Перед вечером», — предметом сатиры в которой была деятельность губернских органов политического надзора самодержавия — всемогущего III Отделения. Спустя полгода Салтыкову удалось, однако, напечатать эту главу в «Современнике». На гранках набора этой публикации имеется помета: «2 корр<ектура> 21 февр<аля> <1863 г.>» и вписано новое заглавие: «После обеда в гостях».
В конце 1862 года, подготавливая издание сборника «Сатиры в прозе», Салтыков ввел в него «Наш губернский день» в его журнальной редакции, то есть без главы III («Перед вечером»), еще находившейся в это время под цензурным запретом. А летом 1863 года, составляя другую книгу — «Невинные рассказы», Салтыков ввел в нее, в качестве самостоятельного очерка, с измененным названием, и главу III, поскольку она к этому времени была напечатана в «Современнике» и, таким образом, получила цензурную апробацию.
В таком расщепленном виде «Наш губернский день» и прошел через все прижизненные издания сочинений Салтыкова. Первоначальный авторский замысел, разрушенный царской цензурой, был восстановлен лишь в 1934 году Б. М. Эйхенбаумом[292]. Текст настоящего издания повторяет эту реконструкцию с устранением из нее некоторых мелких ошибок и неточностей.
Очерк «Наш губернский день» («Четыре момента дня») насыщен острообличительным материалом, связанным со службой Салтыкова в Твери, на посту вице-губернатора, и мог быть задуман как произведение, предназначенное для обнародования лишь после того, как в начале 1862 года писатель расстался с службой и уехал из Твери. Точные даты и место написания очерка неизвестны, но скорее всего он был написан летом 1862 года в подмосковном имении Салтыкова Витеневе.
«Наш губернский день» — сатира на продолжавшуюся, уже в обстановке начавшейся общественной реакции, политику «правительственного либерализма». Салтыков показывает отношение высших губернских властей, гражданских и духовных, к «новым веяниям» из петербургских сфер. И архиерей, глава епархии («пустынник»), и председатель казенной палаты (штатский «генерал Голубчиков»), и жандармский штаб-офицер («глуповский полковник») и сам губернатор — все они подходят к проводимым и ожидающимся новым реформам, ставшим неизбежными после отмены крепостного права, с точки зрения узколичного своекорыстия, опасаясь, как бы им не лишиться «жирного пирога», а то и места.
Вместе с темой растерянности губернского начальства перед новыми реформами еще более сильно звучит в очерке другая тема — бесплодности всяких реформ на глуповской почве. В заключительной части очерка эта важная для идейной позиции писателя мысль излагается без всякого цензурного камуфляжа. «Что нового произошло? — пишет Салтыков. — Ничего. Какие вторглись в нашу жизнь новые идеи? — Никакие. Какие такие реформы гложут нас и заставляют ежечасно бледнеть? — Никакие».
Вскоре после появления очерка в печати на него откликнулся В. Ржевский (Василий Заочный) в «Северной почте» (1863, № 27, 1 февраля). Один из самых ожесточенных противников Салтыкова в реакционно-дворянской публицистике 60-х годов, Ржевский дал резко отрицательный отзыв о произведении, общественно-политическое значение которого он хотел бы свести к нулю.
Авторы рецензий на сборник «Сатиры в прозе», H. H. Мазуренко в «Народном богатстве» (1863, №№ 256 и 258, 24 и 27 ноября) и Е. Н. Эдельсон в «Библиотеке для чтения» (1863, № 9), выразили иную точку зрения, отметив очерк как произведение, верно отражающее процессы, происходящие в растревоженном реформами русском обществе.
…как бы не покачнуться ни направо, ни налево и не выронить из рук спасительного шеста? — На эту тему в журнале «Искра» (1862, № 21, 8 июля) была помещена карикатура Н. Степанова, изображающая либерала-эквилибриста с шестом в руках, отыскивающего «благоразумную средину».
…«без тоски, без думы роковой»… — строка из стихотворения А. Н. Майкова «Fortunata».
…«в боях домашних поседелый»… — перифраза пушкинского выражения «в дружинах римских поседелый» из «Египетских ночей» (гл. V).
«Я». — В этом перечне высших губернских чиновников «я» рассказчика означает вице-губернатора, то есть должность, которую занимал в Твери, а раньше в Рязани, сам Салтыков, что, однако, не дает основания отождествлять его с «я» рассказчика.
Есть у нас приятель, который слывет между нами под именем пустынника. — В образе пустынника Салтыков вывел священнослужителя, сатирически изображать которого запрещалось духовной цензурой. Об этом свидетельствует ряд черт и намеков в тексте очерка: пустынник «любит прибегать к славянским оборотам речи», обучает собирающихся у него в доме мальчишек церковному пению, сам то и дело «дрожащим старческим голосом» затягивает псалмы (см. прим. к стр. 388, 391, 393). Он занимает видное место в губернском обществе: с предместником нынешнего губернатора «хлеб-соль важивал» (стр. 393), нынешний губернатор, а вместе с ним и вся губернская «аристократия» не избегают его хлебосольного дома (стр. 387). Пустынник в разговорах противопоставляет себя гражданскому начальству, намекая при этом, что его возможности отнюдь не ниже гражданской власти, а в иных случаях и выше ее («Ну, я с своими-то справлюсь… вот вы-то, гражданские, что будете делать?»). Все это указывает на то, что в образе пустынника Салтыков вывел в очерке архиерея, главу местной епархии.
…веселие есть Руси пити и ясти… — несколько измененные слова князя Владимира из «Повести временных лет» («Повесть временных лет», ч. 1. Текст и перевод. Подготовка текста Д. С. Лихачева, изд. АН СССР, М. — Л. 1950, стр. 60).
При-и-ди-те поклони-и-и-и-мся! — Пустынник напевает «Хвалебную песнь Давида» из псалма 94 (ст. 6).
Малахай шелковый. — Здесь это обозначает архиерейскую рясу.
Жеребцы стоялые, дворовые подпустынники— так непочтительно Салтыков называет монахов и архиерейских служек.
…подобно древним иудеям, на реках Вавилонских седящим, приходится обесить органы своя… — Перефразированная цитата из псалма 136 (ст. 1–2). «Обесить органы своя…» — повесить (на вербах) свои арфы (церковнославянск.).
Яко изчезает дым, да исче-е-езнут!.. — слова из псалма 67 (ст. 3).
Прислужник в длинном кафтанчике — архиерейский служка в подряснике.
Мерзоконаки и Лампурдос — намек на греческое происхождение ряда богатейших откупщиков (см. прим. к стр. 74).
…когда велено было женские училища везде заводить? — См. прим. к стр. 457.
Наш глуповский полковник. — Печатая в 1863 году в «Современнике» главу «Перед вечером» (под заглавием «После обеда в гостях»), Салтыков вынужден был внести в текст ряд изменений цензурного характера. В частности, «глуповский полковник» превратился в «доброго и милого приятеля Семена Михайлыча Булановского». Рукописи очерка и корректурные гранки позволяют восстановить авторский замысел, что особенно необходимо в данном случае, так как замена «полковника» «добрым и милым приятелем Семеном Михайлычем Булановским» по недосмотру цензуры была проведена непоследовательно: и в публикации «Современника», и во всех прижизненных изданиях в двух случаях остался «полковник».
В сатирическом портрете Булановского — главы «губернского надзора» — нашли отражение черты одного из хорошо известных Салтыкову «деятелей» органов политического контроля самодержавия — жандармского штаб-офицера в Твери, полковника И. М. Симановского. Он осуществлял, в частности, негласный надзор за самим Салтыковым и посылал о нем секретные донесения в Петербург. Сатирическое выступление против жандармов — «опричники», «масоны» (стр. 408–409), редкое даже у Салтыкова, — немедленно привлекло к себе внимание III Отделения. Через несколько дней после появления в свет очерка Салтыкова в III Отделении была уже подготовлена специальная «Записка» о нем, датированная 6 апреля 1863 года. В записке сообщалось, в частности, по поводу фигуры Семена Михайлыча Булановского: «Как Салтыков был несколько лет вице-губернатором в Твери, то с первого раза, при чтении этой статьи, родилась мысль, не описан ли тут тверской жандармский штаб-офицер. В самом вымышленном имени Булановского сквозит имя Ивана Михайловича Симановского. Кроме того, в описании наружности, манер, разговора и суждения нельзя не узнать полковника Симановского…» Затем давалась подробная характеристика образа Булановского сопоставительно с его прототипом, а потом следовало раскрытие еще одного «портретного» намека— о начальнике Московского жандармского округа (ему была подчинена Тверь) С. В. Перфильеве: «Между прочим, Щедрин сказал слова два об окружном генерале в Москве. В этих немногих словах почтенный Степан Васильевич Перфильев очеркнут в более неприятном виде, чем Симановский» (Центральный государственный архив Октябрьской революции, ф. 109 (III Отд.), оп. la (Секретный архив), ед. хр. № 1993). Возможно, до Салтыкова дошли какие-то слухи о недовольстве III Отделения или самого Симановского прозрачностью псевдонима, и, включая очерк в сборник «Сатиры в прозе», он изменил фамилию «Булановский» на «Стопашовский».
