Евгений Витковский - Земля святого Витта
А Селезень была ко всему тому еще и бобриной вотчиной. Плотину на ней, понятно, ни один сумасшедший бобер заложить не пробовал, разнесло бы плотину слева налево, на берег да в озеро, а справа направо, на берег да в Рифей-батюшку, - но служила Селезень бобриным семьям - и Кармоди, и Мак-Грегорам, и даже захудалым озерным О'Брайенам - излюбленной променадой: особенно любили толкаться в двутечной реке бобриные старушенции, как всех трех основных родов, так и вовсе безродные. И хотя переправа у Нежности была единственным местом, где плоскодонным лодкам дозволялось нарушать спокойствие бобриной першпективы, старушенции взять этого в толк не могли, а что более вероятно - не хотели. Оттого, бывало, доходило и до беды.
Лет более десяти тому назад процветал на переправе молодой, весьма искусный лодочник, уроженец Лисьего Хвоста - Астерий Миноевич Коровин, в молодости красавец и выпивоха, в зрелые же годы превратившийся в "аведькогдатобылкрасавца", да еще из-за приключившейся с ним однажды беды прозванный недругами "Гондол Гондолыч". Случилась с ним такая незадача по делу житейскому, хотя, что для Киммерии большая редкость, очень пьяному. А уж что всего обидней - сам-то Астерий был трезвей миусского рака на выпасе. Получилось так: женился какой-то корзинщик из Левой Нежности на корзинщице из Правой, то ли наоборот, но это не важно; свадьба была широкая, киммерийская, с двумя пудами арясинских кружев, через обручальные кольца пропущенных, с венчанием в Киммерионе, на острове Великий Поклеп, катанием на трамвае с Лисьего хвоста до Рифейской Стрелки и обратно, - а это все ж таки тридцать пять верст в один конец, в другой конец, в обратный, конечно, меньше, ибо, Хвоста не доезжая, сошли нежностевские поезжане с трамвая у Миноевой Земли, добрались до переправы на Земле Святого Эльма, и поехали на лодках пропивать жениха невесте сразу и в Правую, и в Левую Нежность. Традиция пропивания именно жениха была не киммерийской, завели ее триедские сектанты без году неделя (киммерийская, впрочем, неделя, в которой двенадцать дней), но в Нежностях она прижилась: до Триеда можно было из Левой посуху за день дойти, а до Киммериона - хоть и меньше часа - нужно было плыть по реке, набитой красной рыбой, сплавным железным кедром и вечно качающими права бобрами - по Рифею-батюшке.
Свадьба гудела и гремела, вот уж невеста побежала сквозь кусты от жениха, вот уж и догнать бы ему ее, да увернуться, да побежать бы от нее самому, чтоб догнала и всякое положенное матриархатными обычаями Триеда над ним бы учинила, - но тут жених по тому самому очень уж пьяному делу все перепутал, да и полез не в очередь на колокольню рифейским соловьем свистать, не подумав, что никакой колокольни ни в Правой, ни в Левой Нежностях отродясь не бывало.
Прочие гости на свадьбе оказались не трезвей жениха и все как один на колокольню за ним полезли - то ли свистать возжелали единым соловьиным бульканьем, клыканьем и пленканьем, то ли просто хотели жениха с колокольни снимать, то ли еще чего другого хотели, а то и всего сразу. Некоторые приезжие киммерионцы с Эльма, Хвоста и Дерговища в ужасе протрезвели и заголосили, глядя на то, как мужская половина Нежностей с малой примесью женской половины лезет прямо под облака по никогда и никем не построенной колокольне, да к тому ж еще цокает, присвистывает, дудки разные изображает словом, пробует свою соловьиную силу. Лезли они так, лезли, но поскольку путь их нигде окончиться не мог (ну, отродясь не было там колокольни, хоть убей!), то в конце концов одной кучей на голосящих эльмовцев и хвостян так и осыпались; поверх же кучи уселся мягким на мягкое никак не пострадавший жених, уже вовсю рассвиставшийся и расщелкавшийся.
Понять произошедшее взялся бы не всякий киммериец, внешний русич и вовсе бы голову сломал: как это вот можно взять да и навернуться с колокольни, которой никогда не было, - да глядишь и не будет никогда. Но на западном берегу Рифея, выше Римедиума, еще не к такому нежностевские поселяне привыкли, - да и нам бы, читатель, привыкнуть пора, наглядевшись на речку Селезень, где вода течет сразу и туда, и обратно. Потому нечего осуждать Астерия Коровина, жившего той порой в Нежности-на-Селезни исключительно ради крепкого и немалого заработка, - повел Астерий себя в тот раз неправильно. Только-только расползлась куча мала гостей, ставших жертвой любви к народным обычаям соловьиных свистаний, как решил перевозчик наиболее побитым гостям из Левой Нежности (а беда приключилась в Правой) помочь, отвезти через речку домой, чтоб вправили то, что вывихнуто, наложили гипс или что другое на все, что поломано, а кому совсем плохо - везли бы того прямо к дежурному батюшке на Святого Эльма (чтобы, не приведи Господи...). Но, как случается и на Руси, и в Киммерии, проявил избыточное рвение, отягченное отсутствием умения. Впрочем, у кого нашлось бы умение не только загрузить лодку двумя дюжинами частью орущих от боли, частью и вовсе сомлевших от побитости, да и от перепитости левых нежностян, не только потом доставить их к противоположной пристани, - но как во время переправы не въехать рулевым веслом по затылку никакой прогуливающейся вдоль речной першпективы бобриной старушенции?
Через полчаса после описанных событий к бобриному травмопункту между островами Горностопуло и Касторовым приплыла толпа старух-бобрих, под все подмышки поддерживавшая одну, самую, кажется, древнюю из всех бобриху: на темени ее красовалась изрядная рваная рана. Старухи грозно щерили от природы красные зубищи и всем своим видом говорили: "Отстоим наших лучших, наших драгоценнейших и возлюбленнейших матриархов! Даешь эмбарго на поставку железного кедра в Киммерион! Долой угнетателей, развративших бобровую молодежь сладенькими каштанами!" Пострадавшая, как назло, оказалась из богатых Мак-Грегоров, к тому же такая стервища, что гнев прочих бобров проистекал, похоже, не из того события, что лодочник ее веслом угостил, а из того, что не прибил ее сразу и вчистую, - тогда, быть может, сошла бы эта беда за несчастный случай. Но - увы! - крепкая оказалась перечница. Старуху обслужили, вынули из ее раны две киммерийских пяди Астериева весла, отвезли домой и принесли извинения от имени архонта. Ну, а карьере Коровина вместе с длинным заработком на перевозе через двуснастную Селезень пришел конец.
7
Другая нелепость - будто я, Астерий, узник.
Х.Л. Борхес. Дом Астерия
Киммериец без работы не останется - такая традиция за тридцать восемь столетий сложилась сама по себе. Киммериец-лодочник не останется без работы тем более, мостов в Киммерионе много, но не чересчур, некоторые острова иначе как вплавь недостижимы вовсе: Высоковье, к примеру, где монастырь Святого Давида Рифейского, покровителя офеней, - или остров Ничье Урочище, или еще некоторые, к которым мосты строить или ни к чему, или дорого, или вовсе невозможно. Никогда и никто не пробовал строить мост к Земле Святого Витта, хотя добираться туда нужно часто и многим: банные дела у одних, исторически-почитательные для визита на знаменитое кладбище - у других, а очень часто у одного итого же посетителя Земли Святого Витта оба этих дела сочетаются, - ежедневно ездит на остров еще и три десятка торговцев мылом, другие три десятка торговцев мочалом-люфой да и много еще кто, - а собственной лодкой для переправы городская гильдия лодочников никому здесь пользоваться не позволит: с монопольными делами в Киммерионе издревле строго. На своей лодке хочешь плавать - катайся на топкий западный берег Рифея по ягоды: по клюкву там, по бруснику, по бокрянику. Это - пожалуйста, там на переправах постоянные лодки держать нет выгоды, хотя гильдия квасоваров, бывает, за ягодой спецрейсы фрахтует. Гильдия лодочников в Киммерионе хоть и не из самых богатых, не из самых прославленных, да только поди обойдись без нее на сорока островах, - так что она своих членов бережет и трудоустраивает. А Коровин был самым что ни на есть облажавшимся членом. При его-то мастерстве! С хлебной Селезни!..
Так вот и попал Астерий Миноевич на Саксонскую набережную. Место здесь было тоже хлебное, но, стыдливо говоря, средней хлебности. Переправ с Караморовой стороны на Землю Святого Витта существовало три, да еще была четвертая, со стороны острова с непонятным даже для киммерийского слуха названием Мох-Лох, но та не очень регулярно работала. Астерий временно подменил знаменитого алкаша Доя Доича, управлявшегося на средней из трех переправ (называлась она "линия Саксонская-Баннопокойная"), но уже через три киммерийские недели временная прихворнутость Доя Доича сменилась вечным здравием на Сверхновом Кладбище северней Римедиума; и то правда, что нельзя катар нижних и верхних дыхательных путей лечить кедровым скипидаром внутрижелудочно. Вечная память Дою Доичу, холостому алкашу. Гильдия добилась, что и переправа его, и даже большой, старый дом на Саксонской перешли к Астерию.
