Андрей Юрьев - Те, кого ждут
Клавдия еще виднелась, но уже совсем неразличимым пятном:
- В том, что влюбился. И влюбился без памяти.
Владов встал и начал выбираться наощупь. Где-то впереди должны были оставаться постель, вода и запас сигарет. Этого отнять было невозможно.
Куда-то вошел, кого-то ждал, никого не дождался, вышел.
Посреди Даниила что-то хрустнуло. Вверху Даниила зашумело. В передней части Даниила приоткрылось. Появилась картинка. Несколько зыбкая, но весьма правдоподобная.
- Я никуда не добрался, что ли? - прогудел Даниил, разглядывая стол, заставленный бутылками, тарелками и чем-то незнакомым. Это Клава-то разбитная? Как раз сбитная. Сбитная, но пышная. В карих грустинках: "Чего уж! С кем ты еще поделишься? Так ведь? Мы одни ее и знаем. Валяй".
- Мы же столько раз об этом говорили, что рано или поздно третий станет лишним. Ей хотелось оставить все как есть. Я - для праздника, для праздника души и тела, он - для будней. Я просто представил однажды: уйду я - и это станет отлучением ее от церкви моей души. Уйдет она - и мир отлучит ее как изменницу. И не в этом даже дело. Дело во мне и в ней. Дело - между. Между нами. Копилось, копилось, и раз потом! Мне сон был. Смертобойный сон. Из таких, которые как наяву. Из тех, которые не надо осмысливать, обдумывать. Которые как готовый ответ на загадку, которую наяву не можешь разгадать. Дело не в том, что мне это снилось, дело в том, что это был ответ.
НЕОЖИДАННЫЙ ОТВЕТ
Даниил топтался. Не то что открыть дверь страшно - за ручку даже не возьмешься. Хрупкая и ломкая, из пузырчатого стекла. Глянул на повестку. Нет, нельзя уклоняться. С такими титулами не шутят. Как войти-то? "А ты иди как есть", - раздалось, и, - "нет, сынок, я тебе не помогу, здесь ты сам. Только запомни: все, что в тебя запало, за Дверью окажется перед твоими глазами".
Владов не стал открывать Дверь. Владов раскрылся сам.
Мимо пронеслись, толкаясь, какие-то резвуны с рюкзачками, ранцами и дипломатиками. "Где у вас учительская?" - схватил Владов за плечо отставшего парнишку и обомлел. "Не может быть, чтоб ты не знал", - попятился Данилка, "не позорься!". Владов, опасаясь оглядываться, зашагал вверх по лестнице на знакомый этаж. "Перемена, что ли?" - собрался спросить у странного охранника в огненной накидке, но тот почтительно склонился, и Владов, пробираясь сквозь толчею расшалившихся малолеток, вошел в класс. "Так я и знал!" ахнул Владов, оглядев оставленных после занятий. - "Я же предупреждал! С каждого теперь спросят!". "Зато у нас новенькая", - наперебой загалдели великовозрастные неучи, - "не так обидно!". "Здравствуй", - улыбнулся от заоблаченного окна сияющий старец, и Данилка хотел броситься к его ногам, но: "Здравствуйте", - от стены, испещренной огненными строчками, приблизился вовсе никогда не умиравший. "Так это", - Даниил расправил на похолодевшей ладони повестку, - "судилище или училище?". Тот, кому и не суждено было умирать, веско произнес: "Вам решать. Или мы - ваш ответ, или мы - ответ вам". "Довольно неожиданно", - пробормотал, насупясь, Даниил Андреевич Владов, вполне живой человек, но тут различил, что по классу веет что-то ободряющее всех и каждого, и, собственно, никто уже ни в чем не сомневается. В чем все еще сомневался Владов, так это в том, как может получиться, что надписи на стене высвечиваются на никому не понятном языке, но при этом каждый из присутствующих, - надо заметить, что прогульщиков не оказалось, каждый по-своему понимает данные, условия и поставленный вопрос. Однако же никто больше не сомневался, и стопка исписанных листов на столе у окна росла и росла. "Я понимаю, что я не вновь зачисленный, напротив, я просто долго не отвечал урока, но почему", - Даниила перебили. Все трое разом. В один единственный голос: "Мы - только Основатель и Попечитель. Если ты однажды осмелился начать оценивать, так принимай их решения". Владов открыл классный журнал. "Ты не подумай", - растерянно бросил Даниил насмешливо поклонившемуся Сашке, - "я знаю кто. Мне надо знать, под какой фамилией". Пока все шушукались и подхихикивали, Даниил шел между парт, подошвы опуская приглушенно, и конечно! Зачем же отвлекать? Пусть соберется с мыслями. "Она что, с Сицилии?" - выкрикнула Марина. "Дура! Где ты видела рыжую сицилийку?" - и Милош запустил в Марушку томиком Данте. "Вот так живешь-живешь с человеком, и на тебе - подвох! Вместо педофила - геронтофил!" - и Милош получил от Марины в затылок очередь лимоновских "Лимонок". "Не перевирай насчет подвоха, черная!" - затряслась Лариса. - "По владовскому оригиналу: прежде чем предаться радостям любви, принюхайся - здесь может быть подвох!". "Мои сеансы явно не пошли ей на пользу. Да, ми-лоч-ка?" - и Леночка, наморщив носик, - "что? Наконец-то истинная арийка? Или Прибалтия? Или...". "Шумят все. Не могу сосредоточиться", - и Зоя придвинула Владову разграфленные листы. - "Подскажешь?". Владов опять никак не мог надышаться этим ее яблочным, настоянным, но: "Нет. Нужен твой ответ. Только твой. Никак не мои подсказки", - и что ж ты! Опять на коленях томик Ахматовой! "Ты списываешь?" - а перед ней венчальная корона и владовские письма! "Мне задано подвести итог и сделать выбор, а я не знаю даже! Тут столько дат, столько событий! И как их сравнивать?" - а Владов никому в глаза так прямо не смотрел! "Кто во снах высасывает твою кровь? Кто во снах является тебе зеленым огнем? Все ты знаешь. Все просто. Как живешь, так и решай", - и тянут за рукав. "Простите меня! И меня! И нас!" - и Владов присматривается к веренице лиц. "Да что вы! Я сам виноват перед вами! Да когда это было! Конечно...", - в лоб целует, плеч касается, крестит исчезающих из памяти. Вдруг, сбивая с ног, все к выходу. "Что?" - и Владов рыщет среди всех, с кем успел когда-либо сродниться. - "Где ты? Зоя!". И Трое уже приближаются, что ж так грустят? "Вы всех освободили", - взвесил на ладони пуд листов - кто из Них? Кто из Них Троих решил за Всех? "Вы всех освободили. Что ж, Мы в вас не ошиблись", - и на крыло печать прикосновением поставил. "Я... Мне... Я не могу без нее! Прости меня, но святые дары одному - это кара!" - и Владов что-то лица своего никак не найдет. Совсем расслезилось. Только переглянулись, и на стене вспыхнули буквы: "Может быть... Когда-нибудь... Мне надо убедиться". "Да уж... И решено-то на троечку, и не в твою пользу". "Но как же! Разве я не стою, чтобы!" - и Владов опрометью бросился в окно.
Взглянул вниз. Ничего особенного. Черная земля. Голубые реки.
Взглянул вверх. Ничего особенного. Голубое небо. Черное солнце.
БЕСПЕЧНЫЙ ЕЗДОК
"Вот так вот, да? Поезжай один?! Вот и поеду!". Почему бы и не поехать за тридевять земель обустраивать довольство близких? Тебя ведь никто не ждет в эти три дня? И ты не назначал свиданий долгожданным. Что тебя держит?
Ненасытный рюкзак все никак не хотел наполняться - и Владов рылся в требухе шкафов: что еще скормить этому кожаному захребетнику? Блэйк, Новалис, Ницше - это ясно, это как всегда, "Доверие"? Нет, после, сверху, "что - сверху?" - сердце остановилось, чуть не слетев с обрыва, и Владов замер, никак не узнавая: "Откуда? Я же сжег!". Просто кусок льняного полотна со стойками, вытачками и стежками, но воротник! Слева, у самой кромки, вечно теснившей сонную вену - полукружье разрывинок и почти истаявшая тень розоватой помадки... А Зоя ведь шептала: "Господи, какие дураки! Сверху, снизу, между! Да ты уже мне в кровь влился! Я просто стану сейчас твоей кожей, твоей белоснежной кожей!" - и Владов влился в распахнутую полость рукава.
Взвесил на ладони стопку макетных листов. "Я доверяю вам в последний раз", - усмехнулся, глянув на обложку: поверх орнаментальных излишеств тиснения название покоилось рублено, ровно и ясно. Только вот вокруг этой прямодушной белизны мерцали золотистой изморосью, вонзаясь во мглу, готически ссеченые обводки. Владов, как это всегда случалось, раскрыл Сашкину книгу наугад. Раскрылось: "Что нас здесь держит? - привычка и страх"[6], - и Даниил шагнул на ослепший проспект.
Что-то Владову, конечно, нравилось. Что-то Владову нравилось в них. Что-то Владову нравилось в этих поездках. Что?
Иногда ему входилось внутрь вагона. Иногда его вносило. Иногда его вносили - и осторожно складывали с плеч лицом вниз в предназначенное место. На полке, как назло, никогда не оказывалось ни приятных собеседников, ни милых собутыльниц, и Владову поневоле приходилось приглядываться к сокупникам? сокупейникам? совокупникам? Фу ты, черт, как их назвать? Какие еще "попутчики"?! Что вы несете? С чего вы взяли, что Владову с ними "по пути"? "По путям" - это да, но! Кто-то рвался из чернохолмской глухомани к белореченским светлицам; кто-то, откопав в душе причудливый самородок, мечтал сбыть его втридорога белореченским оценщикам; кто-то просто свыкся с необходимостью хоть изредка появляться перед лицом родни - кровной или сводной... Один только Охтин никогда не был вполне уверен в том, что из очередной поездки выйдет толк, один только Владов, высаживаясь в Троицке, надеялся обессмертить листы истории сердец, и вообще: Даниил Андреевич Владов - только один.
