Наум Фогель - Капитан флагмана
- Про того, кто этот корявый шов варил, не спрашиваю. Сам узнай и поговори с портачом. Если я поговорю, плохо будет.
- Новичок варил.
- Ты это кому другому скажи, Василий Платонович.
Джеггерс задал еще несколько вопросов и ушел, заявив на прощанье, что очень доволен знакомством со знаменитой бригадой.
Во время обеденного перерыва Гриша предложил бригадиру:
- Пошли на реку, дядя Вася, искупаемся, посидим у воды. До начала работы минут сорок.
Скиба несколько секунд помолчал, глядя на Таранца, потом вздохнул:
- Ладно, пойдем, студент.
Пробираясь по мостикам мимо громоздящихся на тележках законченных и только начатых кораблей, они направились к блестевшей неподалеку Вербовой.
10
Небольшая отмель между двумя причалами. Белый песок звонко хрустит под ногами. Голубоватые волны Вербовой игриво набегают на берег и откатываются, оставляя влажный след.
Григорий задумчиво набирал полную пригоршню песка и пропускал его между пальцами.
О том, что он рано или поздно попадет в бригаду Скибы, Таранец знал. Только не знал, что так быстро подружится он, студент вечернего литфака, и знатный бригадир судосборщиков стапельного цеха. Скибу восхищало мастерство Таранца. Он гордился, когда слышал по радио или читал в газете его стихи, словно это не Григорий Таранец, а он, Василий Скиба, сочинил их. А когда Гриша подарил бригадиру свой первый сборник с автографом, тот расчувствовался до слез. Впрочем, они всегда удивлялись друг другу. Григорий не мог понять, как это бригадиру удается организовывать работу бригады так, что день был всегда заполнен под самую завязку, как говорил мастер. А Скиба не мог постичь, как удается Григорию из простых, на первый взгляд, обыденных слов составить песню, да еще такую, что и в клубе самодеятельный хор поет, по радио исполняют и по телевидению.
Да, Скиба любил Таранца. Хотя в характере этого молодого человека много было непонятного ему.
- Что-то у этого парня не так, как у всех, - вырывалось порой у бригадира. - Чем-то он мне норовистого жеребца напоминает... И телом хорош, и в работе вынослив, а вдруг задурит невесть отчего - и нету с ним никакого сладу: то понесет очертя голову, то выбрыкивать начнет. То вдруг так шарахнется в сторону, что оглобли - в щепки.
Григорий мог работать. С огоньком. И хватка у этого парня ко всему в судосборке была его, скибовская. Приглянется к чему-нибудь новому, потом возьмется - и горит работа под руками. Нравилось это Скибе. А вот что мог ни с того ни с сего задурить, мастеру нахамить, деньгами пылить на купеческий манер, не нравилось. Рабочий человек должен всегда в себе самостоятельность иметь. А у Григория - все под настроение. Хорошее настроение - ладится. Чуть испортилось - и прет из него дурь. Такая дурь, что иногда в морду съездить хочется. А больше всего не нравилось Василию Платоновичу, что студент, как он величал Таранца, к рюмке любил прикладываться. Рабочий человек во всем должен меру знать. Бывает, что и выпить не грех, а только и тут надо себя "шануваты", нет ничего легче, как из-за этой выпивки свою честь унизить.
Особенно пренебрежительно относился Григорий к гонорарам, которые получал за свои стихи. Сорил он этими деньгами так, что Скибу зло брало. Не за то, что тратит, а за то, как тратит. За ухарство. Безотчетную удаль и такую нетипичную для рабочего человека лихость.
- Дурные это деньги, Василий Платонович, - оправдывался Таранец, когда Скиба начинал выговаривать. - Если б сказали: заплати, Гриша, чтоб твои стихи напечатали, ей-богу, заплатил бы. А тут мало того что напечатали, так денег еще отвалили вон сколько. Счет у них там на строчки идет. А они ведь разные - строчки эти. Над иной и день, и два бьешься так, что голова трещит. Такая строчка дорого стоит... Но ведь бывает, что найдет вдруг на тебя, и ты за полчаса тридцать, а то и сорок строчек отгрохаешь. А за них по той же цене платят, как и за ту, одну-единственную, над которой ты два дня до одури в голове бился... Они там не учитывают, какая строчка с меня семь потов согнала, а какая играючи, сама собой выскочила. Вот и выходит - дурные это деньги. Ну и отношение к ним соответствующее.
Однажды Василий Платонович пригласил Таранца в гости, на день рождения своего младшенького, которому четыре стукнуло. Не только его пригласил. Всю бригаду. Пришли. Приоделись и подарки прихватили - кто какой. А Григорий приплелся в будничном - синие легкие брюки, рубашка штапельная в крупную клетку с короткими рукавами. Жарко ведь, чего же выряжаться. И подарок приволок - ни на что не похоже: двухколесный никелированный велосипед, на который имениннику дай боже взгромоздиться через годика три-четыре. И конфет - целый куль. Сколько сортов было в магазине, столько и взял. Вывернул их на стол горой. Скиба взял одну, развернул, откусил и только плечами пожал. Сказиться можно. Семь с половиной килограммов! Вот шалопутный!
- Я вчера гонорар получил, Василий Платонович, - рассмеялся Таранец. За журнальную подборку... Двести двадцать рублей отвалили. Что же ты мне прикажешь, дядя Вася, с этими деньгами делать? Костюм купить шик-модерн или ребят коньяком так накачать, чтобы всем скопом - и я в том числе - в вытрезвитель попали? Вот я и решил велосипед твоему пацану купить...
- Если достались по закону, не ворованные, к ним надо с уважением. Это краденые можно, как ты говоришь, не жалеючи, а те, которые по ведомости получены... Нет, нема у тебя, Гриць, настоящего уважения к деньгам. Ну лишние они тебе сегодня, так завтра могут понадобиться. Положил бы на сберкнижку. Конечно, бога себе из денег делать не надо, однако и швырять, как ты их швыряешь, тоже не пристало. Ты ведь рабочий человек, Гриць.
- Не разберу я, кто такой сейчас, - усмехнулся Григорий. - Родился и вырос на селе. Крестьянин, выходит. Работаю на заводе - рабочий будто. В институте учусь, пишу стихи, недавно вот в Союз писателей рекомендовали. Значит, интеллигент.
- Рабочий ты, - убежденно сказал Скиба. - Когда у человека выбор есть, он всегда самое почетное выбирает. На рабочем человеке земля держится. Он всех ценностей созидатель.
Григорий усмехнулся:
- Здорово ты говоришь, Василий Платонович. Прямо как по книжке шпаришь.
Скиба нахмурился:
- Как могу, так и говорю... Ты уж извини, если у меня одно к одному не так подгоняется. Одни по-простому говорят, другие, как ты, например, корифеи словесного дела. А только в слове самое главное, чтоб оно понятно было. Я ведь понятно говорю?
- Понятно, Василий Платонович. Куда уж понятнее.
- То-то же.
"Нет, с вывихом этот парень все же, - думал иногда Скиба. - Никогда не знаешь, что он отчебучит. Вот вздумал жениться. Взял намного старше себя и какую-то непутевую". Когда Скиба узнал, что Григорий у нее третий, отказался на свадьбу прийти.
- Ты уж извини, а только не лежит у меня душа к твоей будущей подруге жизни. Не лежит - и все тут. И против я этой женитьбы. Понимаешь, против.
- Почему, Василий Платонович? - удивился Таранец. - Женщина она видная из себя, красивая, культурная... А что актрисой работает...
- Да не работа ее не нравится мне, а сама она. И сдуру ты это надумал... Жениться на ней. Бросил бы, пока не поздно. Она же из тебя кудель сделает и будет ниточки вить. Давай откажись, пока не поздно.
Таранец вздохнул.
- Не могу, Василий Платонович, - произнес он с какой-то тихой грустью. - Во-первых, я слово дал, а во-вторых, - это вам только, как родному отцу, - ребенок у нее будет.
- Вот оно что, - протянул Скиба. - Тогда, конечно... А только скажу я тебе все равно: противно, когда битая бабенка молодого парня таким вот манером в загс тянет. В общем, не стану хаять ее, невеста она тебе и, по всему видать, женой станет. Хоть не время, а станет. Но я так думаю, что лучше бы тебе на ком-нибудь из наших заводских девчат жениться. Вон какие пригожие у нас работают. Нет, на вечерку вашу я не пойду. Извини уж. Хитростью она тебя берет. Коварством. И боюсь, если я малость выпью, скажу об этом при всем народе. Нехорошо получится. Лучше дома посидеть мне, пока вы там будете коньяки хлестать и кричать "горько". У меня что на уме, то на языке. И не обижайся.
Григорий сказал, что не обижается, хотя и было ему очень обидно.
А потом вышло все, как Скиба предсказывал.
..."Черт меня дернул сегодня за держак взяться, - думал Григорий. - И шва того меньше метра сварил. И место неброское. А этот англичанин увидел".
Скиба разулся, выкопал в песке небольшую ямку, подождал, пока она заполнится теплой водой, и опустил в нее ноги. Посмотрел на Таранца.
- О чем задумался, Гриць?
- О ничтожестве всего сущего на земле, - помолчав немного, замогильным голосом произнес Григорий.
- Язык у тебя сегодня какой-то поповский.
- Ничего ты, дядя Вася, не понимаешь, - произнес Таранец, продолжая просеивать песок между пальцами. - Работаешь, можно сказать, без передышки и смену, и полторы. А для чего, собственно говоря?
