Александр Шеллер-Михайлов - Над обрывом
— Благодетельница, виновата! Язык мой — враг мой! Может, вы и не знаете ничего про Полю!
Мухортова махнула безнадежно рукою.
— Все, все знаю!
— Ну, так вот не беспокоится ли Егор Александрович, что она-то не пристроена? Ведь это бывает. Конечно, не ему на ней жениться, не помеха она ему при свадьбе, а все же, пока не пристроена она, сердце-то по ней и сохнет. Добр он! Была бы чужемужняя жена — дело другое было бы, отрезанный ломоть…
— Это правда, конечно, — в раздумье согласилась генеральша.
Ей самой приходила в голову эта мысль.
— Вот Данило Волков, камердин Егора Александровича, я думаю, в ногах бы вывалялся, чтобы жениться на ней.
— Ты полагаешь? Но он же, вероятно, все знает?
— Ах, благодетельница, это вы по своим благородным чувствам рассуждаете, а ему что, что он знает? В их сословии это ни за что не считается. Просто так себе: тьфу!.. Да и то сказать, чего же тут такого? Не с мужиком каким-нибудь жила, а барин приласкал, так ведь это за счастье он почитать должен, потому и ее, и его не оставят господа.
— Ах, разве я кого-нибудь обижала! — воскликнула с чувством Мухортова. — На меня-то уж роптать люди не могут! О, нет…
— Что и говорить! Что и говорить! Благородные люди такой жизни были бы рады! Как у Христа за пазухой живут!
Софья Петровна помолчала и потом спросила:
— Так ты думаешь, что Данило был бы согласен?
— Ничего я наверное, ангел вы наш, не знаю, потому не мое это дело. Что мне в чужие дела соваться? Меня бы не обижали, а я человека не трону. Живи он, как знает… Но думаю я по своему глупому рассуждению, что должен бы Данило только радоваться и бога благодарить за такое счастие.
Генеральша вздохнула.
— Надо будет с Еленой поговорить…
— Благодетельница, только не выдавайте вы меня, что я это говорила, — сказала Агафья Прохоровна униженным тоном. — Не любят люди, чтобы в их дела чужие нос совали. Может быть, у нее свои планты есть. В чужую душу не влезешь…
— Ах, что ты глупости говоришь! Стану я рассказывать!
— Тоже понимают ведь, что пока Пелагея не замужем, будет она в руках Егора Александровича держать. К чужемужней жене сердце-то его сейчас охладеет…
Агафья Прохоровна поспешила оставить Мухортову одну и, пробираясь в странноприимный покой, не утерпела, забежала к Даниле Николаевичу Волкову.
— Готовьте дары-то, да на свадьбу зовите, — бойко сказала она ему, заглядывая в его комнату.
— А что, Агафья Прохоровна? — торопливо спросил он, соскакивая с дивана, где лежал с газетой в руках.
— А то же, что у генеральши речь пойдет с Еленой Никитишной о вашем бракосочетании, — ответила Агафья Прохоровна, приседая в дверях. — За хлопоты-то сумейте по обещанному отблагодарить.
— Мы свое слово держать умеем, — развязно ответил он. — Как же разговор-то у вас вышел?
— Ну, после, а то еще шпионы выследят, дело напортят, — ответила она, быстро удаляясь от дверей с поднятой гордо головой.
Софья Петровна, между тем, глубоко раздумывала о словах Агафьи Прохоровны. Ей самой не раз приходили эти мысли в голову. Действительно, Егор Александрович бросит тотчас же Полю, как только она сделается чьей-нибудь женою. Не станет он делиться ею с лакеем. Фи! Этого только недоставало! Это, вероятно, понимают и Поля, и Елена Никитишна. Уж и точно, не думают ли они прибрать к рукам Жоржа? Надо похлопотать, как бы сбыть девушку. Ах, как все это скучно, несносно!
Не прошло и получасу после ухода Агафьи Прохоровны, как уже в будуаре у Мухортовой шел разговор с Еленой Никитишной.
— Я с тобой, Елена, хотела поговорить о Поле, — сказала Софья Петровна. — Ужасно беспокоит меня ее положение.
Елена Никитишна махнула безнадежно рукой.
— Уж и не говорите, сама я ночей не сплю! Докуролесила девчонка до того, что хуже и быть не может…
— А что? — с испугом спросила генеральша.
— Известно, что! Оба молоды, матерью, пожалуй, будет.
— Елена, что ты говоришь! — с ужасом вскричала Мухортова. — Это ужасно, ужасно!.. И скоро?
— Не знаю, ничего не знаю! От нее ничего не допытаешься, а вижу, что дело не ладно.
— Боже мой, этого только недоставало! Незаконный ребенок! Это ужасно!.. А я думала пристроить бы ее за кого-нибудь…
— Пристроить! Вон и жених есть, да разве с нею сговоришь!..
Елена Никитишна опять махнула рукой.
— Жених? Кто это? — полюбопытствовала генеральша.
— Данило сватается.
— Данило? Что же, он человек трезвый, порядочный…
— Да ей-то все равно, кто ни сватайся, хоть принц заморский, все равно не пойдет.
Софья Петровна покачала укоризненно головой.
— Ах, Елена, Елена, разве можно так говорить. Разве девушка понимает что-нибудь в этих делах! Надо уговорить, резоны представить. Ведь и все мы почти всегда не по своей воле шли замуж. Разве я по своей воле, по страсти шла? Так я не она!.. Если бы волю-то нам дать, так мы бы… Да вот она сама пример: дали мы волю, и что вышло?
— Знаю я, сама знаю это! Да нынче насильно-то к венцу не потащишь…
Мухортова пришла в ужас.
— Ах, что ты, что ты, Елена! Разве можно такие слова говорить: насильно! Да я первая возмутилась бы! Надо убеждением подействовать! Надо резоны представить! А то насильно, вот выдумала. Совсем ты стара становишься, тоже из ума выживаешь! Насильно!..
Генеральша была возмущена.
— Говорила я с ней, да разве ее уговоришь, — ответила Елена Никитишна.
— Ты говорила уже?
— Да так, стороною, — пояснила Елена Никитишна, уклоняясь от прямого и откровенного ответа.
Она уже несколько раз пробовала усовещевать «девку», под влиянием какого-то смутного страха, чуя, что в доме делается что-то неладное. Практический смысл прямо подсказывал ей, что нужно ковать железо, пока оно горячо, что теперь еще можно «сорвать» что-нибудь с господ на приданое, а что после, может быть, будет уже поздно. Сорвать можно было, только выдав Полю замуж; обеспечивать судьбу обольщенной девушки, не выдавая ее замуж, — этого еще не случалось в практике мухортовских господ и дворни и, кроме того, просить об этом было неловко, так как подобная просьба могла быть принята за недоверие к господам. И на воле у Елены Никитишны остались понятия и взгляды крепостной.
— Ну, и что же? — продолжала расспрашивать Софья Петровна.
— И слушать не хочет! Вот уже истинно нажили горе! Конечно, если бы сам Егор Александрович ей сказал, может быть, она и согласилась бы.
Генеральша ухватилась за эту мысль. Действительно, это было проще всего. Он должен уговорить эту молодую девушку и загладить свой проступок.
— Я с ним поговорю…
— Не станет только он ее уговаривать! — с сомнением возразила Елена Никитишна.
— Ну, вот еще выдумала! Должен же он понять, что надо уладить это дело… Наконец, я мать, я могу ему приказать… Ты, с своей стороны, Елена, постарайся разъяснить ей ее положение, а я поговорю с Жоржем… Надо кончать скорее!..
— Ах, девка, девка, сколько она хлопот наделала! — вздохнула Елена Никитишна.
— Ну, не горюй, Елена, что делать! Авось, все уладится!.. Поверь, что я постараюсь сделать все, зависящее от меня… Ну, а ты помоги со своей стороны…
Генеральша милостиво отпустила Елену Никитишну и твердо решила переговорить с сыном. В последнее время он как будто избегал разговоров с матерью, и генеральша совершенно не знала его- планов относительно будущего. Она знала только, что он для чего-то просматривает «противные» отчеты по имению, и не понимала смысла этих занятий. Чего уж просматривать старые счеты, если стоишь на краю пропасти?..
Улучив удобную минуту, она пригласила сына к себе на половину и сказала ему:
— Жорж, мне нужно серьезно поговорить с тобою…
Он не без удивления взглянул на нее, но тотчас же заметил:
— Я очень рад, потому что и мне нужно поговорить с тобою.
— Я насчет Поли, — начала генеральша, когда Егор Александрович опустился в кресло около ее кушетки.
— Насчет Поли? — с еще большим удивлением спросил он. — Что такое случилось?
— Кажется, ты должен бы знать лучше меня, в каком она положении.
— А, — со вздохом проговорил Мухортов. — Я знаю… то есть подозреваю… этого нужно было ждать…
— Меня огорчает, мой друг, твое равнодушие, — сказала с упреком мать.
— Почему ты знаешь, что я равнодушно отношусь к этому? — спросил он. — Но воротить прошлого нельзя, и сколько бы я ни волновался, поправить дела тоже нельзя!
— Нужно поправить! — тоном строгого наставника заметила генеральша, делая особое ударение на слове «нужно».
Потом она прибавила:
— Да, нам надо позаботиться о ее судьбе и о судьбе ее ребенка… твоего ребенка… Это наш святой долг!..
— Я именно это и хочу сделать, но прежде всего мне нужно привести в порядок наши собственные дела, — сухо ответил сын.
