Даниил Гранин - Сад Камней
Вкусовой набор этих рыбешек, и рыбиц, и улиток, и прочей водяной живности с их тончайшими оттенками запахов, сладости, сочности, пряности следовал в определенном порядке.
- Морская симфония! - восклицал Сомов. - Гастрономическая мелодия!
И в самом деле, это больше всего походило па музыку. Старик повар был дирижером, его помощники - оркестрантами. Сверкали ножи, шипело масло, шлепались рыбьи тела, лилась вода, и все это сопровождалось ритмичными движениями, согласованными, как в оркестре. Я никогда не представлял, что можно так красиво потрошить рыбу, валять ее в сухарях, вертеть над огнем. Видимо, и впрямь, когда работает мастер, - это красиво.
Где-то на пятнадцатом блюде я изнемог, отвалился. Весь сыт, а глаза голодны, как говорят: "Есть не может-ся, а отстать не хочется". А тут и обидеть не хотелось. Чувствовалось, что хозяева старались уже не корысти ради, они, как артисты, вошли в раж, они делали все, что могли, чтобы оживить, подстегнуть наш аппетит. Наконец был устроен перерыв с зеленым чаем и фирменным киселем.
- Вот это чудо, я признаю, - сказал Сомов, утирая пот.
- Какое ж тут чудо, обычный хороший ресторанчик, - сказал господин Т. - До войны таких было еще больше. Ах, если бы вы приехали к нам двадцать с лишним лет назад, когда Токио был в развалинах, вы бы согласились, что произошло чудо. Они продолжали спор, начатый на приеме, а может, еще раньше. Речь шла о пресловутом японском чуде. Насколько я мог понять, господин Т. убеждал Сомова, что нынешнее процветание Японии можно объяснить лишь психологической пружиной, которая распрямилась в японской нации. Духовная энергия народа породила невиданный скачок экономики. За короткий период страна вышла на второе место в мире среди капиталистических стран. Любые объективные причины не выясняют до конца то, что произошло, ведь и другие страны имели те же возможности.
- Но мы же с вами знаем, что чудес не бывает, - благодушно сказал Сомов.
- А вспомните, что вы мне говорили в первые дни приезда. Как вас поразил Токио, а по дороге на завод Ниссап - наш индустриальный пейзаж... Ведь это все заново.
- Господин Т. скинул пиджак, потер руки. - Вспомните ваши первые пятилетки. Тоже это было чудо. Энтузиазм народа, всеобщий подъем. Почему же Япония не может...
- У нас был социальный подъем, революционный, - сохраняя спокойную улыбку, ответил Сомов. - Не станете же вы утверждать, что у вас социальное единство? Думаю, что тут существенная разница, и мы никогда не ссылались на национальный дух. Это не материалистическая категория.
Пока что он сохранял преимущество - господин Т. как бы защищался, он вынужден был предлагать варианты, а Сомов их отвергал, разбивал. Но господин Т. знал факты, разумеется, лучше Сомова и поспешил это использовать. Он приводил цифры выпуска машин, запасов риса, роста продукции электроники, радио, судостроения. (Я вспомнил целый квартал магазинов, где продавались транзисторы, магнитофоны, проигрыватели, диктофоны, телевизоры, от огромных аппаратов до крохотных сверхминиатюрных, сотни моделей. Магазинчики тянулись сплошными шеренгами, узкий лабиринт, по которому можно было ходить часами, не было им конца и края. И рядом большой универмаг светильников. Несколько этажей настольных ламп, абажуров, торшеров.)
- Чем вы это объясните? И надо учесть, что мы лишены сырья, топлива. Мы работаем на привозных минералах, нефти, железе.
- Вот именно, - согласился Сомов. - Как же вы можете конкурировать с другими странами? Тут никакой дух не поможет. Дух духом, а чтобы продать автомобиль, стоимость его должна быть ниже, чем, допустим, фольксвагена.
- Вы сейчас сошлетесь на низкий жизненный уровень наших рабочих, - подхватил господин Т. - Да, да, согласен, они получают гораздо меньше американского. Ну и что из этого следует?
Мне нравилось, что он не соблюдал обычных церемоний, он повышал голос, стучал по столу, несколько даже щеголяя своими американскими манерами.
Зато господин О., молодой, толстый, полузакрыв глаза, сонно покачивал головой, и хотя под нами были высокие стулья, он как будто сидел, скрестив ноги, на циновке. Он не принимал участия в споре, он кивал на слова Сомова и на страстную речь господина Т., который довольно ловко использовал низкий доход рабочих, чтобы укрепить свою теорию возрожденного духа нации. Да, эксплуатация, соглашался он, но народ пока терпит эксплуатацию, воодушевленный патриотизмом, гордостью, возможностью создать могучую страну.
Сомов некоторое время молчал.
- А что думает по этому поводу наш молодой друг? - спросил он. Господин О. качнулся:
- Многие из старшего поколения в восторге от нашего процветания...
Собственно, все, что говорилось в тот вечер, я передаю весьма приблизительно, но слова О. поразили меня и, может, запомнились лучше.
Он сказал, что его сверстники считают процветание естественным, они родились после войны, и процветание для них не чудо, так же как не чудо и современная демократия. Хотя по сравнению с императорской Японией она тоже удивительна.
- Для нас, - сказал он, - и демократия, и экономика и духовная жизнь полны недостатков. Не восхищаться надо, а изменять. Что из того, что мы производим пять миллионов машин? Разговоры про чудо - опасные разговоры.
Он открыл глаза, тоненький голос его исполнился почтительной нежности:
- Не кажется ли вам, что, ссылаясь на японский дух, духовную энергию, тайную пружину и тому подобное, мы приходим к понятиям особенным, свойствам, так сказать, исключительным? Вы старше меня, не вызывает ли это у вас некоторых воспоминаний? И тут сладчайшая его улыбка стала острой: - Например, арийского духа? Исключительности немецкой нации, ее великой роли, миссии?
- Это не доказательство, это предупреждение, - взорвался господин Т.
- Конечно, конечно, дорогой Т.-сан, - весело согласился О. - Но вот давайте возьмем известную нам область полупроводников. Благодаря чему мы добились таких успехов? Посмотрим, что тут дух или нечто иное. Сомов-сан, пользовались ли ваши ученые нашими работами, допустим, по термоохлаждению?
- Сейчас не припомню, - осторожно сказал Сомов.
- И позже, боюсь,. не припомните. Потому что мы предпочитали чужое, готовенькое. Ваши разработки и американские. Мы скупаем лицензии, быстренько осваиваем, благо рабочие руки дешевы. Наши транзисторы - результат не чуда, а торгашеской ловкости. Что стало с нашей наукой? Мы ведь хищники. Мы не развивали науку, мы пользовались чужими идеями. То есть паразитировали. А наши университеты - кого они готовят? Дельцов. Лакеев. Не мыслить, а воплощать. Вместо духовной жизни мы поощряем барыш. О, японский дух - это так удобно для спекуляции. Мы, японцы, тоньше других чувствуем красоту, мы, японцы, самые храбрые, мы умеем делать все, что другие, только лучше и быстрее, мы выращиваем самые маленькие, прелестные садики, у нас самый скорый в мире поезд. Не так ли? И куда мы едем на этом поезде? Что мы дали человечеству? Мы живем за счет своих древних поэтов и художников, нас накачивают национальным высокомерием...
Никто не поносил так японский капитализм, как этот молодой профессор Токийского университета, сонный, тучный чревоугодник.
Жаль, что господин Т. распростился с нами, не доходя до Симбаси. По широкой слабо освещенной улице двигалась колонна демонстрантов. Взявшись за руки, что-то выкрикивая, молодые люди, мелко переступая, бежали, вернее, изображали бег. Головы их были прикрыты касками, нижняя часть лица завязана полотенцем, они размахивали голубыми флагами и транспарантами. По бокам колонны, окантовывая ее цепью, шли полицейские, тоже в касках, в белых, с дубинками в руках и с большими серебристыми щитами. А позади двигалась колонна зарешеченных машин.
- Пожалуйста, полюбуйтесь на единство духа нашего народа, - сладко сообщил господин О. - Видите, как заботливо полиция охраняет студентов.
- А что за машины сзади? - спросил я.
- Арестантские. Туда их будут сажать. Затем машины со слезоточивым газом. Соблаговолите обратить внимание на техническое оснащение нашей высокочтимой полиции. Дойдя до площади, демонстранты уселись на мостовую. Оратор начал речь. Полицейские заняли все входы и выходы. При свете неона театрально поблескивали их высокие металлические щиты, длинные дубинки выглядели как копья, и эти шлемы на головах - ни дать ни взять древние воины.
- Вот они, долгожданные твои самураи, - сказал мне Сомов.
Впечатление путали маленькие радиопередатчики. Выставив штыри антенн, офицеры что-то докладывали, нетерпеливо переминаясь, ожидая приказов. А площадь скандировала. Парни и девушки сидели, раскачиваясь и выкрикивая какие-то лозунги.
- Чего они требуют? - спросил я.
- Наверняка демократизации университетских порядков. А в остальном я сам не могу их понять. - Господин О. развел руками. - Они и сами не знают. Они смутно чувствуют, что нужны изменения, как всегда у них нет ясной программы... Но это не страшно... - Он прицокнул языком, не договаривая.
