Константин Леонтьев - Дитя души
Все эти вещи скоро принесли, и тогда Петро сказал кормилице: «Теперь я могу излечить царевну. Веди меня к ней».
Так как кроме царя Агона никто еще не знал, что Петро сватается за царевну, то кормилица сказала ему ласково:
— И то правда, добрый мой молодчик, что ты, может быть, и излечишь ее молитвами твоими и она не убьет тебя. Потому что ты, я вижу, только для души это делаешь. Вельможи эти и сын царя Политекна по плоти старались, а не по душе. А тебе, простому человеку, куда ж на нее глаза поднимать!..
Петро отвечал:
— Все в воле Божией, кормилица! Ты это хорошо говоришь.
И они пошли вместе.
Кормилица вела Петро долго по крутой лестнице на островерхую башню, в которой заперта была царевна Жемчужина; привела и отперла железную дверь за тремя замками, а как только Петро вошел, она тотчас же заперла ее за ним и оставила его одного, так что ему назад некуда было выйти.
Петро, укрепись молитвой, пошел дальше и пришел в большую комнату, темную, и ничего сначала видеть не мог. Только слышал он где-то тихие жалобы и вздохи.
Тогда он стал зажигать по одной все свои двенадцать восковых свечей, составляя из них круг. И только что зажег он три, как царевна Жемчужина вышла из темноты и, став пред ним, спросила его:
— Безумный, кто тебя привел сюда?
Петро отвечал:
— Меня Бог привел. Царевна сказала ему:
— В чорный же день тебя бедная мать твоя родила, потому что я выпью сейчас твою теплую кровь.
Но Петро продолжал ставить свечи и поставил уже шесть.
Тогда царевна спросила:
— Зачем же ты эти свечи ставишь?
— Чтобы ты в середку их вошла и села, — сказал ей Петро.
— Я войду, — отвечала царевна.
И села на пол, а Петро докончил весь круг. Но когда, покапав на пол воску,- он приложил двенадцатую свечу, царевна вдруг приподнявшись растерзала на себе одежды свои, начала рвать свои волосы, которые у нее до пят ниспадали в прекрасных завитках, и воскликнула ужасным голосом:
— Нет, нет! Отойди от меня, мучитель!.. Кто тебя привел сюда, враг ты мой ненавистный!..
Стали тогда очи ее непомерно велики, и страшны, и злы... А уста ее были яркие, кровавого цвета, как будто коралл. Лицо же было совсем белое, как слоновая кость.
Но как ни была она страшна, однако понравилась сердцу приемыша, и он сказал ей ласково:
— Усмирись, возлюбленная моя! — и, вынув конфекты, дал их ей, говоря: — Кушай... Они лучше крови моей. Они — душа моя, потому что я тебе их с любовью даю...
Царевна скушала и опять села на пол, а Петро сказал ей:
— Ты только дай мне накрыть тебя этим черным газом.
Она нагнула голову; Петро осторожно, чтобы не зажечь газа на свечах, подал ей и сказал:
— Во имя Божие, приказываю тебе, накройся сама.
И скрежеща зубами, она накрылась. Петро стал после этого вне круга из свечей, зажег фимиам и, раскрыв книжку, начал громко читать молитвы. Он читал их долго, пока не догорели все двенадцать больших свечей, до самой зари утренней. Двенадцать раз вставала царевна во время молитвы и опять рвала на себе одежды и волосы, и двенадцать раз хотела на него броситься и впиться в него, и двенадцать раз просила оставить ее... Но Петро всякий раз повторял ей, давая конфекты: «Возьми, кушай, моя миленькая, это часть самой души моей и слаще чем кровь моя...» И опять читал молитвы...
Пред самым рассветом, когда последний фитилек от последней свечи упал на камень и погас, и заря занялась за городом... царевна, закрыв глаза, упала на камни и вскрикнула таким страшным и диким криком, что сам Петро отбежал к двери, и птицы, которые вили гнезда на башне, разлетелись в испуге; слуги, бывшие внизу, проснулись, а кормилица, взяв ключ, побежала было наверх по лестнице... Однако вспомнила она, что верно это Петро пред смертью так закричал, и пошла за двумя старыми немыми евнухами, чтобы положить его в приготовленный гроб.
Петро между тем видел, что царевна утихла и лежала как мертвая на полу; волосы ее прекрасные были распростерты по камням; а как солнце в эту минуту выходило за горою и проник яркий луч его в окошечко, то увидал Петро, что семь клубов черноватых один из другим вылетали из открытого рта ее и как дым стелились к окну и пропадали все понемногу.
Сказал тогда Петро царевне:
— Не моею силой и не по моему достоинству, а во славу Божию говорю тебе, Жемчужина моя, встань...
Поднялась с полу царевна молоденькая, веселая, как малый ребенок, и улыбаясь, и стыдясь, и краснея, стала перед ним, не поднимая на него очей, а все улыбалась и краснела так, как краснеет девушка и улыбается, когда стыдится, что ее неубранною и неукрашенною со сна застали.
И Петро вдруг стало стыдно. Он не знал с минуту, что сказать ей. Потом сказал:
— Ты бы поглядела на меня теперь... Она, поглядев на него, отвечала:
— Я теперь буду делать, что ты мне прикажешь. Петро опустил тотчас же глаза и, сам стыдясь, сказал царевне:
— Дай мне руку!
Она подала; он взял ее за руку и повел в другую чистую и светлую комнату и сел на диван, а она шла за ним, как агнец за матерью. Он ей сказал:
— Садись со мной рядом здесь. Но она отвечала:
— Нет, милый господин и повелитель мой, одно позволь мне: у ног твоих сесть и обнять твои ноги. Так хочет моя душа.
— Обними, — позволил ей Петро. Тогда она спросила его:
— Скажи мне, кто ты и откуда? Какого великого государя ты сын переодетый и как ты пришел в наши земли? Все мне скажи ты, спаситель ты мой!
Петро отвечал ей так:
— Я, царевна, не царский сын переодетый; я бедный сирота, приемыш у бедных людей, который пошел зарабатывать для старости их хлеб насущный. Служил я во всяких низких званиях и к ремеслам простым привык... Я уголья жег и продавал, дровосеком был и пастухом сколько служил, я у попа Георгия кандильанафтом в убогом селе был; я управлял домом купца одного, а потом я как ясакчи у епископа был; вот я что. И если тебе неприятен я, то встань и удались от меня; я уйду.
Но царевна прижалась еще крепче к ногам его и воскликнула:
— Я ли от тебя уйду!..
И просила его все рассказать, как было. Петро все рассказал ей, только о кошельке и о встрече со святыми он утаил и не открыл ей, откуда он берет столько золота, сколько хочет.
В это время кормилица подошла к дверям и привела с собою двух немых евнухов, чтоб унести мертвого Петро в подвал.
Она отперла дверь и вошла, и за нею оба евнуха. И увидали они, что Петро сидит на диване в простой и старой одежде своей, как был, а царевна у ног его веселая и здоровая и смеется.
Удивились евнухи и ушли известить царя Агона; кормилица же хоть и рада была, но ей не понравилось, что царевна так унизила себя перед простым человеком, и она сказала ей:
— Не идет тебе, царской дочери, обнимать ноги у пастуха либо дровосека. Он тебе не пара: ты царскими детьми пренебречь можешь по твоей красоте и величию отца твоего.
Но царевна прижалась еще крепче лицом к ногам Петро и, обратясь к кормилице своей, с досадой отвечала:
— Что мне твои царские дети... Они все для меня противны, как шпинат с луком в воде вареный; а он для меня все равно, что гвоздичка и мускус.
Изумилась кормилица и, ни слова больше не сказав, тоже поспешила к царю.
Петро же подумал в душе своей: «Я этих слов не забуду!»
Скоро приехал и сам царь Агон в величайшей радости: и по всему городу и по селам окрестным сейчас же разнеслась весть, что царевна здорова, и народ веселился.
Царь Агон спросил у дочери:
— Когда желаешь, чтобы сделать свадьбу? Но она при нем стыдилась и молчала. Петро понял, чего она желает, и сказал царю:
— Государь, я желаю, чтобы свадьба наша завтра была; не знаю, как угодно царевне твоей.
Царевна же сказала в великой радости:
— Разве есть у меня другая воля, кроме воли моего господина?
И опять изумился царь ее любви и смирению.
На другой же день их обвенчали с пышностию. Петро одарил щедро всех подруг, служанок и слуг царевны Жемчужины. Каждой подруге дал он по цветной толковой ткани, а кормилице дал ткань бумажную, чорную с белыми крапинками, и сказал:
— На что тебе цветная ткань? Ты уж не молода.
XIII
После свадьбы начал жить Петро с царевной Жемчужиной приятно и весело в ее загородном дворце.
Место там было веселое и ровное, у реки: было много вязов высоких и дубов, были каштаны такие толстые, что пяти человекам и больше разве охватить их руками, став рядом; а на берегу реки прекраснее всех других деревьев росли старые платаны, у которых давно уже ничего внутри не было, а только одна кора, и все они зеленели и до того были обширны, что для забавы царевны Жемчужины были внутри их устроены небольшие киоски. Обширный двор был обнесен высокою стеной с тремя железными воротами, и на самом конце двора стояла та островерхая башня, в которой была заключена царевна, когда была нездорова; с одной стороны двора были все кухни, и бани, и конюшни, и жилье для прислуги, а с другой — дворец царевны.
Двор весь был изукрашен дорожками из мелких камешков, из камешков белых, сереньких и чорных, все узорами и узорами, как мозаика, изображавшая разные звезды и цветы. Дорожки эти все были обведены стрижеными низенькими миртами, которые и зимой были зелены. А между дорожками цвели разные цветы, и розы, и лилии, и другие цветы, и желтые, и красные, и голубые. Фиалки везде цвели весной, и около камней, и под кустами мирт, и около дорожек.
