Лидия Чарская - Особенная
Князь низко наклонил свою красивую седеющую голову в общем поклоне, потом непринужденно опустился на стул и взял первый аккорд на гитаре.
Лике никогда еще не приходилось слышать цыганского пения, и теперь ее глаза с нескрываемым любопытством и ожиданием впились в князя, когда он пропел со своеобразной, привлекательной цыганской оригинальной манерой первую фразу им самим составленной песни.
Что-то печальное, ласковое, заунывное и красивое зазвенело в мягких переливах приятного мужского голоса, что-то тоскливое и грустное в то же время.
И, когда хор цыган подхватил со своими характерно гортанными вскрикиваниями припев песни, сердце Лики сжалось оттого, что эти цыгане заглушают милый, в душу вливающийся голос князя.
И опять, когда умолкали они, снова предоставляя одному князю выводить соло, девушка ликовала, вся поддавшись очарованию его песен.
— Ах, как хорошо! — шепнула в восторге Лика.
— О, он еще лучше умеет петь. Если бы вы слышали его «Зимнюю ночку», например. Что это за прелесть! — произнес дрогнувший от волнения голос баронессы Циммерванд, очень любившей пение племянника.
И князь точно услыхал эти слова своей старой тетки; после бурного взрыва аплодисментов начал свою «Зимнюю ночку», сочиненную им самим с неподражаемым мастерством артиста. Это была совсем уже новая, совсем особенная песнь. В ней сказывалась тоскующая мелодия русских степей… Белыми снежными сугробами, поющей вьюгой и метелицей, и темными зимними северными ночами веяло от нее.
Студеный холодок русской зимы точно прошел по залу, насыщенному, наэлектризованному тысячью горячих дыханий…
Точно серебристые колокольчики послышались с их монотонным позвякиванием под дугою… Точно ямщик, понукая пристяжную, пел да пел себе, заливаясь, свою тоскливую и сладкую песнь. Старая баронесса вперила в эстраду взволнованные глаза и шептала:
— Дивно, хорошо, чудесно! Ай да племянник! Ай да молодец!
— Браво! Князь Гарин! Браво! — крикнул кто-то из дальнего конца зала, и снова гром аплодисментов покрыл все.
По лицу Лики текли слезы. Но она не замечала их… не чувствовала… Сладкая тоска, навеянная такими родными, хорошими словами, безусловно близкими каждому отзывчивому русскому сердцу, и прекрасный мотив песни совсем захватили ее.
XI
Стулья раздвинули и отставили к стенкам. Теперь уже на эстраде поместился оркестр. Капельмейстер взмахнул своей палочкой и танцы начались.
— Лидия Валентиновна! Прошу вас! Тур вальса!
Лика машинально положила руку на рукав Жоржа Туманова и понеслась с ним по залу, едва касаясь своими беленькими туфельками пола. Но она вальсировала точно во сне: она тщательно выделывала па на паркете, а ее сердце выстукивало одно и то же без конца:
«Как он пел! Как он пел! Точно в сказке!»
И в ее ушах вместо мотива вальса звучали дивные звуки мелодично-тоскливой песни, заставившей ее плакать несколько минут тому назад.
— Лика, да очнись же ты наконец, маленькая колдунья, право, колдунья! Что ты шепчешь там такое? — со смехом говорил ей Анатолий, обхватывая тоненькую талию сестры своей сильной рукою. — Тур вальса со мною, сестренка! Да?
— Ах, это — ты, а я думала — Жорж Туманов.
— Вот это славно! Но после Жоржа ты уже вальсировала с Нольком и с полудюжиной других. Ты точно во сне! Проснись, проснись, Лика! — смеялся молоденький паж.
— Ах, как он пел! как он пел, Толя! Я не слышала ничего подобного в жизни! — повторяла Лика в упоении.
— Кто? Гарин? — понял наконец приподнятое настроение Лики ее брат, вальсируя с ней. — Да, он — молодчинища! Кстати, вот и он, легок на помине!
Лика невольно остановилась посреди залы… В двух шагах от нее стоял со своим обычным спокойным, печальным видом князь Всеволод. Он уже успел переодеться во фрак, и от прежнего живописного цыгана в нем не осталось и следа. И Лике стало жаль, что больше она не услышит его чудной захватывающей песни, от которой веяло такой искренностью и красотой. Теперь девушка, снова кружась без устали по зале под мелодичные звуки вальса, поминутно оглядывалась в ту сторону, где находился князь.
— Кто твой кавалер на котильон, Лика? — заботливо осведомился Анатолий, проходя мимо сестры под руку с Бэтси.
— Князь Гарин.
— Ой, какие мы важные. Боже мой! Сам князь Всеволод, герой вечера, танцует с нами! — рассмеялся Толя, с шутливой почтительностью раскланиваясь перед сестрой.
— В чем провинился князь Всеволод Гарин? — послышался в ту же минуту за ними голос незаметно приблизившегося князя.
— Как вы легки на помине! — произнес весело Толя. — А помните, князь, русскую поговорку, что только злые люди легки на помине? — добавил он тоном набалованного маменькина сыночка, которому все заранее прощалось.
— О, нет, князь — не злой! — заступилась Лика, — злые не могут вкладывать столько чувства в пение! — после легкого замешательства заключила она.
— Еще раз благодарю вас, мадемуазель, за лестное мнение обо мне, — почтительно склонил перед нею свою седеющую голову Гарин, — а теперь позвольте предложить вам руку… Сейчас начинают котильон.
Действительно, оркестр проиграл ритурнель и котильон начался. Князь Всеволод отвел свою даму в дальний уголок зала, где они заняли места.
— Итак, вы меня не считаете злым? — произнес он, обращаясь к Лике и улыбаясь своей печальной улыбкой, — благодарю вас еще раз за доброе мнение.
— Не только злым… нет, я вас очень, очень добрым считаю, князь! — искренне вырвалось из груди девушки, — очень, очень добрым, — повторила она еще раз. — Вы только один и поняли меня там, на заседании, — вы и ваша тетя, а все остальные… Не знаю почему, но мне кажется, что вы с баронессой искренне сочувствовали этой Фене и что дела благотворительности в том виде, как они поставлены у нас, не удовлетворяют вас. Правда ли, князь?
— Правда, Лидия Валентиновна, и насколько не удовлетворяют они меня, вы можете судить по тому, что я недавно составил проект нового питомника для детей-сирот, вне всякого общества. На днях думаю открыть его, жду только разрешения со стороны администрации.
— Ах, как это хорошо! — искренно вырвалось из груди Лики, — как бы мне хотелось так же по мере сил и возможности участвовать в нем!
— Так за чем же дело стало? Хотите, я вас выберу попечительницей этого питомника? Это далеко не так трудно, так как вполне зависит от меня, — предложил князь Гарин своей даме.
— Ах, я была бы так счастлива! — произнесла вся сияя от радости Лика.
— Буду рад служить вам. Вы знаете, дела благотворительности поставлены у нас так, что наводят невольно на самые печальные размышления. Ведь пока соберутся все члены нашего благотворительного общества помочь такой Фене, пока доберутся до ее жестокосердной хозяйки, последняя, может статься, действительно изобьет до полусмерти девочку, изуродует ее. Надо самим очень любить детей, чтобы отдавать им душу, чтобы посвящать им всю жизнь, а не короткие досуги, как это делают члены нашего общества. Нет, такая постановка дела меня не удовлетворяет совсем. Вот почему, не задаваясь никакими особенными целями, я и открываю свой питомник, куда помещу бедных беспомощных маленьких сирот, оставшихся без угла и призора… Отзывчивые, чуткие души, я уверен, откликнутся на это дело… За детьми будет прекрасный уход, здоровый стол, воздух и ласка, та ласка, которая вдвое необходимее здорового воздуха и стола. Это маленькое дело будет вверено рукам истинно отзывчивых, чутких людей, которые без всяких отчетов, справок и заседаний сумеют свято выполнить свою нелегкую задачу.
Князь Гарин говорил очень горячо и убедительно. Очевидно, давно ему пришла в голову эта чудесная идея создания благотворительного учреждения. Когда еще он впервые увидел в зале заседания белокурую девушку, услышал ее горячую речь в защиту угнетенной Фени, эта мысль об устройстве питомника приняла совсем уже почти законченную форму. Сегодня же, когда до него донеслись чистые звуки молодого девичьего голоса, распевающего простые неаполитанские песенки, он окончательно решил это дело…
— Да эта девушка может помочь мне в таком деле! — решил он. — У нее много сердца, душевного тепла и горячей отзывчивости.
К тому же, при виде сегодня кроткой Лики, услышав ее нежный голос, князь уже не мог не сомневаться более в том, что эта девушка затронула его душу, сродную с нею по чуткости, отзывчивости и доброте.
Он сразу понял жгучее стремление Лики к добру, на пользу человечеству, понял это еще там, в нарядном салоне княжен Столпиных и решил во что бы то ни стало помочь развиться порыву этого чуткого сердечка. К тому же, его новая идея основания приюта казалась ему такой прекрасной!
