Максим Горький - Том 25. Статьи, речи, приветствия 1929-1931
«С пятнадцати лет жизнь играет со мною, как кошка мышью, и теперь я ненавижу всех обучающих людей, я умнее их и очень жалею, что защищал их на фронтах с винтовкой, не щадя себя.»
Это — крик человека, уже одичавшего в бесплодной борьбе «за себя».
Капиталистический, классовый строй государства делит людей на угнетающих, угнетённых и примирителей непримиримого, — это так давно и неоспоримо доказано, что напоминать об этом излишне. Однако приходится напоминать, потому что многие молодые люди, торопясь занять в жизни удобное для них место, должно быть, не понимают, что торопливость эта возвращает их к прошлому — в трагический цирк, на арене которого так отвратительно, так цинично бушует капиталистическая действительность, — в цирк, где гуманисты и примирители играют роль лирических клоунов.
Знаменитый математик Эйнштейн признан учёными всего мира человеком гениальным, надо думать, что он понимает современную действительность. И вот он напечатал в английской газете «Sunday Dispatsh» статью, в которой, между прочим, есть такая оценка большевизма:
«Большевизм — изумительный эксперимент. Не исключена возможность, что социальная революция направится в сторону коммунизма. Большевистский опыт заслуживал, чтобы его произвели.»
Основное течение новой истории направлено против индивидуализма за преобразование жизни на коллективных, социалистических началах. Это не «выдумка большевиков», это естественный логический результат развития общечеловеческой культуры. Большевики рождены историей, они «законные» её дети, она создала, воспитала их и выдвинула на первое место как организаторов и вождей рабоче-крестьянской массы.
Прошлое достаточно убедительно показало нам, что зоологический, животный индивидуализм — основа мелкого частного хозяйства — послужил и служит отравленной, гнилой почвой для развития паразитов и хищников, озверевших от безумной страсти к наживе, способных ради пользы своей уничтожать десятки миллионов рабочих и крестьян на войне и ежедневно уничтожающих десятки тысяч непосильной работой, недоеданием, голодом, болезнями.
Созданная гением Владимира Ленина и энергией его товарищей, партия — мозг рабочего класса — взялась за работу небывалой, колоссальной трудности: она строит социалистическое общество действительно равных людей. Условия, в которых она повела и ведёт свою работу, таковы:
живой материал, талантливый по природе своей, но малограмотный или вовсе безграмотный, глубоко некультурный, глубоко анархизированный самодержавием Романовых и уродливо некультурным русским капитализмом;
крестьянство, — 85 процентов населения страны, — веками приученное «на обухе рожь молотить», «лаптем щи хлебать», задавленное нищенским бытом, каторжной работой, суеверное, пьяное, окончательно разорённое войной империалистической и гражданской войной, — крестьянство, которое даже и теперь, после десяти лет революционного влияния города, сохранило в большинстве своём психологию мелкого собственника, психологию слепого крота;
многоглаголивая, на протяжении сотни лет решавшая вопросы «социальной этики», безвольная интеллигенция, которая встретила Октябрь пассивным саботажем, активным сопротивлением с оружием в руках и частью продолжает до сего дня «словом и делом» бороться против Советской власти, сознательно и бессознательно вредительствуя;
мелкое мещанство множества провинциальных городов, армия покорнейших холопов капитала, армия мародёров, привыкших жульнически обирать рабочих и крестьян;
нищенски оборудованные фабрики и заводы, к тому же полуразрушенные гражданской войной; полное отсутствие машиностроительных фабрик;
зависимость от иностранного капитала при неисчислимом обилии сырья, которое капиталисты, в стремлении скорее нажить миллионы, не учились обрабатывать, а предпочитали грабить и разбазаривать народное достояние;
огромнейшая страна с ничтожным количеством железных дорог, со взорванными мостами, разбитым подвижным составом, не связанная шоссейными дорогами.
Сверх всего этого — активная, неутомимая и подленькая ненависть мировой буржуазии.
Это — далеко не полный перечень тяжёлого наследства, которое досталось рабочему классу и его партии.
Кроме того, ещё существуют люди, которым вчера жилось настолько спокойно и уютно, что культурные достижения сего дня возбуждают в том их органе, который они называют «душой», только лисью или волчью вражду. Им было бы приятней, если б новая действительность была процентов на сто хуже, чем она есть, потому что для них — «чем лучше — тем хуже». И есть люди, так хорошо отшлифованные прошлым, что факты настоящего скользят по коже их языка, не задевая ни ума, ни сердца.
Наконец, нужно прибавить сюда весьма солидное количество глупцов, лентяев, «рвачей», двоедушных «друзей пролетариата» и много других паразитов его.
В тесном окружении таких условий, таких людей, на почве, заболоченной древней тиной, грязью, гнилью, Советская власть развила работу, успешность которой очевидна, неоспорима, изумительна.
«Жизнь наша становится всё больше жестокой», — сообщают мне «Двое», формируя этими словами жалобы многих. Это говорят люди, плохо знающие прошлое, но это — возможно, потому что партия обязана действовать и действует со всей решительностью, необходимой для вождя армии, окружённой врагами, — вождя, твёрдо уверенного, что бойцы армии в силах разбить врага.
По какой-то странной случайности большинство мнений, упрёков и жалоб моих корреспондентов — малограмотно. Объяснить малограмотность молодостью едва ли можно: пионеры — моложе, но их социальная грамотность как будто эмоционально выше грамотности людей возраста за 20 лет. Иногда кажется, что тот или иной жалобщик нарочно «валяет дурака». Например:
«Рабочие должны изжить классовую психологию прежде всего в самих себе.»
Иными словами: рабочий класс должен идеологически разоружиться. Это настолько глупо, что даже не удивляет. Примечательно, что ни один из корреспондентов не пишет о необходимости для рабочего класса изжить мещанские навыки и вкусы, отказаться от мещанской психологии, всё ещё свойственной ему.
Весьма часто жалуются на то, что не находят для себя места в вузах. «Нас не пускают учиться», — пишут они.
Это — не совсем верно. Вернее, что дети рабочих тоже далеко не все имеют возможность попасть в вузы, а — необходимо, чтоб они учились все. Необходимость эта оправдывается опасностью, что дети других классов, пройдя вузы, вступят в жизнь «интеллигентами», а затем, по примеру дедов и отцов, займутся «добрым делом» примирения непримиримостей, начнут решать вопросы «социальной этики» и вообще «предадутся мечтам» о том, как хорошо было бы, если б люди стали «умными, добрыми». Это — в лучшем случае, но ведь может быть и гораздо хуже. Корреспондентам моим следовало бы понять, что они живут в годы войны и что лицемерно, глупо требовать «милосердия» на поле битвы, во время боя.
Человек, наверное, будет идеально хорош тогда, когда в мире не останется ни одного раба, ни одного побеждённого, но для того, чтоб не было побеждённых и рабов, нужно беспощадно драться против людей, которые привыкли жить трудом рабов.
В том, что люди должны быть добрыми, кроткими, людей убеждали в течение двух тысячелетий и более. Проповедь гуманизма давно уже обнаружила свою полнейшую бесплодность. В конце XIX века христиане культурной Европы с наибольшим восторгом встретили Фридриха Ницше, который искренно ненавидел всякую гуманность как проявление слабости командующего класса.
«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю», — сказано в евангелии. Марк Твен нашёл, что это сказано по адресу английских капиталистов, они действительно «наследили» кроваво и тяжко во всех странах света. Нет, лучше не будем говорить о гуманизме при наличии капитализма, который заботливо подготовляет новую всемирную бойню. К тому же «война родит героев», а «герои украшают человечество». Да, чудесно украсили человечество рождённые войною 14–18 годов подлинные герои её, спекулянты всех наций — «шибера», «нувориши», «акулы». Люди эти, высосав из крови рабочих, крестьян огромные богатства и продолжая весьма спокойно править силой и волей рабочих масс, организуют для большего укрепления власти своей «фашизм», старую средневековую форму гнёта над людьми труда, а рабочий класс «гуманно» терпит всё это, рискуя быть временно отодвинутым в кровавый мрак средневековья.
Если б мои корреспонденты и вообще советские граждане проснулись однажды утром убеждёнными, что дело рабочего класса есть действительно «величайшее дело нашего века», если б они могли объективно оценить всё то, что уже построено волею рабочих Союза Советов, и всё, что строится, — граждане почувствовали бы себя более здоровыми людьми. Вероятно, это дало бы им силу работать «не за страх, а за совесть».
