Василий Аксенов - Москва Ква-ква (полный вариант)
Если это так, значит, я вхожу, как Тезей в лабиринт к Минотавру, с той лишь разницей, что у меня нет ни меча, ни клубка Ариадны.
Впрочем, кто осмелится меня вот прямо так столкнуть под землю? Что же, Маленков не в курсе того, что я иногда по ночам беседую с первым и, собственно говоря, единственным сверхчеловеческим человеком государства? Так или иначе я иду вперед, как Тезей. Пусть «жила дергается на щеке», но лучше бы она не дергалась. Скажу ему то, что сказал вчера Ксаве, о Пентагоне и об угрозе новой войны. Не дрожать, не опускать головы. Ради Глики, что может стать моей женой. А может и не стать моей женой, но останется вечной невестой.
В секретариате его даже не заставили ждать, сразу провели в кабинет предсовмина. Маленков сидел за своим столом, заплывшей своей физиономией и круглыми очертаниями похожий на вождя тропического острова Туамоту. Большевистский френч был сильно натянут на животе и слегка засален. Жестом пухлой ладони он отослал всех и показал Смельчакову на кресло.
«Извините, товарищ Смельчаков, что так внезапно отрываю вас от творческой работы, — произнес он своим бесцветным голосом. Желтоватые глаза его не выражали никаких чувств, не было в них и только что произнесенных извинений, не говоря уже о странной сталинской иронии, которая постоянно мерцала в глазах вождя. — У нас тут, понимаете ли, произошло чэпэ. Отправляем сегодня в Париж на сессию Всемирного совета мира очень важную писательскую делегацию. И вот в последний день недуг поразил главу делегации, Александра Александровича Фадеева. М-дас, не в первый раз он нас так подводит. Словом, товарищ Смельчаков, лучшей кандидатурой на роль главы делегации, чем вы, мы сейчас не располагаем».
Это не его фраза, думал потрясенный Кирилл. Он не так говорит. Он повторяет фразу другого человека. Уж не моего ли телефонного собутыльника?
«Кто же входит в эту делегацию, Георгий Максимилианович?» — спросил он.
«Кроме вас, в ней четверо: Симонов, Твардовский, Эренбург и Сурков».
«Позвольте, Георгий Максимилианович, но как я могу быть руководителем таких людей? Ведь они признанные лидеры. Моя позиция в движении за мир гораздо скромнее».
«Не нужно чрезмерно скромничать, товарищ Смельчаков. Вы человек очень большого потенциала. То, что вы уже сделали для борьбы за мир, говорит само за себя. Партия знает вас как предельно преданного бойца».
Как Тезея, уточнил для себя Кирилл. Вождь Туамоту опять повторяет чужие слова. Скорее всего, вождя России. Повторяет, однако, без всякого аппетита.
«В прошлом вас несколько недооценивали, — продолжил Маленков. — Мой предшественник однажды выступил против вашей кандидатуры. — Он заглянул в какую-то лежащую перед ним папочку. — Он сказал, вот дословно: „Товарищ Смельчаков, к сожалению, злоупотребляет алкоголем“. — (Кажется, промелькнула чуточка аппетита — подумал Кирилл). — Однако по нашим данным, — предсовмина перевернул страницу, — это не соответствует действительности».
Возникла пауза. Они смотрели друг на друга. У Маленкова моргнуло правое веко. Человеческая жизнь слишком коротка для людей тотальной власти, подумал Кирилл. Веко снова моргнуло. Или у него тик, или он мне подмигивает.
«Ваша кандидатура утверждена товарищем Сталиным», — наконец произнес Маленков.
«Когда мне нужно ехать?» спросил Смельчаков.
«Вы едете вместе со всеми. Кажется, сегодня вечером. Обо всех деталях с вами поговорят наши товарищи на третьем этаже. Желаю вам успеха в вашей благородной миссии».
На третьем этаже его ждали Поликарпов из отдела культуры ЦК и Кобулов, помощник Берии. Оказалось, что все члены делегации уже прошли собеседования. В настоящее время они едут в аэропорт. Если он успеет, то полетит вместе со всеми на рейсовом. Если нет, будет отправлен на самолете посла. Паспорт готов, вот получите. Здесь небольшая часть вашего денежного содержания. Основные суммы получите в посольстве.
«На сессии ожидаются очень значительные фигуры, — проскрипел древесноликий Поликарпов. — Ян Дрда, Халдор Лакснесс, Пабло Неруда. Не исключено, что появится даже Хидальго Хидальгес».
«Это еще кто такой?» — поинтересовался новоявленный глава. «Как, вы не знаете Хидальгеса? Вот вам книжка, Кирилл Илларионович. Почитайте в полете. Пламенная душа».
«Кстати, будьте поосторожней со славянами, -посоветовал одутловато недобритый Кобулов. „Почему „кстати“?“ — подумал Кирилл. — Кстати, по нашим раскладкам, Тито задумал массированный десант своей агентуры в Париж. — (Похоже, что он каждую фразу начинает со слова „кстати“, но произносит, как „кэсэтати“.) — Кэсэтати, Смельчаков, вам на фронте или в мирное время никогда не встречался некий Штурман Эштерхази?»
Кирилл не удержался от смеха, вспомнив тигренка. «Смеюсь потому, Амаяк Захарович, что это имя в прошлом мелькало в роли героя анекдотов. Что-то вроде барона Мюнхгаузена. Правда, уже много лет ничего о нем не слышал».
«Было бы хорошо, Смельчаков, если бы вы рассказали пару-другую таких анекдотов в кулуарах конференции, так, кэсэтати. Особенно если с поляками будете обмениваться юмором. Есть предположение, что этот ваш Мюнхгаузен курсирует туда-сюда с чемоданами литературы».
В таком духе жевали всяческий сыскной вздор еще минут тридцать. Кирилл кивал, подхохатывал, демонстрируя относительную независимость главного фаворита, а сам все думал о том, что людям тотальной власти явно не хватает человеческой жизни, чтобы воплотить свою бредовину в реальность. Наконец попрощались. На сборы ему было дано два часа.
Он помчался в чертог. Нужно успеть перехватить Глику, чтобы стереть всю двусмысленность вчерашнего вечера. Она явно ревнует меня к моим лирическим героиням. Надо успеть ей сказать, что все это было в прошлом, что все это было в предвосхищении главной встречи, что новый цикл будет посвящен их вечной любви и тэ дэ, и тэ пэ. Дверь в квартиру Новотканных ему открыла огорченная Нюра. Оказалось, что сегодня все пренебрегли ее хрустящими блинчиками. Молчали за кофием, дулись друг на друга, а потом все разъехались. Он быстро накатал огромными буквами прощальное послание: «Срочно вылетаю с делегацией в Париж, позвоню оттуда, всех люблю, тебя больше всех, твой ВЖ».
По дороге во «Внуково» в цэковской машине он стал вспоминать того, кому, вне всякого сомнения, он был обязан этим новым назначением. Через несколько дней после переезда в высотку, как и тогда на Кузнецком, около трех часов ночи протрещал кремлевский телефонный звонок. Голос, который нельзя было спутать ни с чьим другим, произнес:
«Кирилл, звоню тебе узнать, как, доволен ты новой квартирой?»
«Не то слово, Иосиф-батоно! Просто счастлив», — ответил он, стараясь придать своему сонному голосу некий звенящий колорит.
Сталин удовлетворенно хмыкнул. Потом чем-то тихонько застучал: очевидно, выколачивал трубку. Потом спросил:
«Греми» там нашел?»
«Конечно, нашел. Наслаждаюсь, Иосиф-батоно. Бьет любую французскую марку, знаете ли, не говоря уже про „Арарат“. Какой букет, какой благостный жар проходит внутрь! Как будто чья-то дружеская рука проходит внутрь. Наверно, ваша, Иосиф-батоно».
«Почему такая формальность, Кирилл?»
«Не понял, Иосиф-батоно».
«Послушай, Кирилл, тебе хмельноватый друг звонит среди ночи. Не нужно всяких там „вы“. Давай со всякими там „ты“.
«Теперь понял тебя, Иосиф».
«Давай наливай себе, Кирилл! Сколько граммов себе наливаешь?»
«Граммов сто пятьдесят, Иосиф».
«Твое здоровье, Кирилл».
«Твое здоровье, Иосиф».
Говорят, что на Западе есть секс по телефону, подумал Кирилл, а тут вот мы с корифеем всех времен и народов надираемся по телефону. Он не раз признавался себе, что любит вождя с полной искренностью, проще — он его боготворит. Вместе со всеми миллионами он творит из него Бога. И когда Бог будет полностью сотворен, монстр уйдет и возникнет новая религия. Пока что мы с ним надираемся по телефону. Ну как тут обойтись без легкой иронии?
«Как прошло, Кирилл?»
«Птичкой пролетело, Иосиф!»
«Надеюсь, ты не залпами пьешь „Греми“, как все эти наши солдафоны?»
«Иосиф, как мои родители пили „Мартель“, так и я пью несравненный „Греми“. Знаешь, они были людьми той культуры…»
«Кирилл, я все знаю о твоих родителях. Разве ты не знал, что это именно о тебе кем-то была сказана фраза „сын за отца не ответчик“? Скажи мне лучше, ты своими соседями доволен?»
Неужто мне и соседей по его выбору подобрали? Холодок прошел от Волги вдоль позвоночника.
«Очень доволен, Иосиф. Настоящая советская семья».
«В этом никогда не сомневался. И дочкой их Гликерией, как я понимаю, доволен, Кирилл?»
«Ах, Иосиф, Глика — это просто символ нашей молодежи. Иногда мне кажется, что она не ходит, а парит, как радужная дева социализма».
