Юлий Крелин - Хирург
А скоро уж и рабочий день.
На утренней пятиминутке я рассказал об этой травме. Потом все пошли его смотреть. Днем позвонила анестезиолог – справлялась, как Вася. Мы, конечно, могли все по телефону обговорить. Сказала, что посмотрит нужные лекарства у себя и чтоб я ей потом позвонил.
И пошла работа. В первый день Вася был очень тяжелый. На третий день Вася потерял сознание. А потом все прошло, а что это было, мы так и не поняли. А помню, как он пошел по коридору первый раз. Его вели жена и наша сестра. Он очень быстро поправлялся. Сфотографировали его. Сфотографировали рентгеновские снимки. Травматологи решили показать его на своем обществе.
Но что нас серьезно угнетало – это безвременные звонки начальника департамента техники безопасности. Он звонил ночью, днем, утром. Врачи ругались. Он будил, иногда сразу, как только врачи засыпали под утро, после какой-нибудь тяжелой операции. Иногда создавалось впечатление, что ему сообщали, мол, легли, можно звонить, и тогда он начинал звонить. Он нашел мой домашний телефон и позвонил как-то поздно очень – его обругала соседка, а мне пришлось извиняться. Соседка не ругалась, а я не извинялся, когда звонили из больницы. А это так, не больница. Он звонил даже Марине Васильевне домой.
В ординаторской по телефону первый его обругал, конечно, Агейкин, которого он разбудил около четырех утра. Потом Онисов. Опять мне пришлось извиняться. В конце концов, и его судьба решается. И увольнение может быть, и суд. А тот-то, на участке которого случилось несчастье, снова запил, лечение насмарку, уволили поначалу за пьянку, а дальше уже все от Васи зависит. Сейчас начальник звонит только мне. Не звонить уже не может. И я каждый раз иду к телефону. Жалко его мне. Ну, не каждый раз. Иногда я отмахиваюсь, прошу сказать, что меня нет. Короче, жизнь идет, Вася поправляется.
– Евгений Львович, вас к телефону.
– Я слушаю.
– Евгений Львович, здравствуйте. С вами говорит анестезиолог из «пересадки органов». Помните?
– Конечно. Здравствуйте, здравствуйте.
– Евгений Львович, я вам достала и лекарства, которых у вас нет, и трубки трахеотомические – вы жаловались, что у вас плохие.
– Большое спасибо. А как это практически получить?
– Вы к половине пятого подойдите к вашей автобусной остановке, а я подъеду, у меня машина.
– Да мне неудобно, мало того, что вы нас облагодетельствовали, так еще с…
– Ну ладно, ладно. Я ж говорю, у меня машина. Договорились? Да? Все. – И гудки в трубке.
Я встал, потянулся, почесал затылок. Поглядел на шкаф – пыли на нем!
– Обещали мне достать сегодня…
В половине пятого я уже стоял на автобусной остановке. Подъехала машина.
– Уж не знаю, Евгений Львович, поместитесь ли вы в эту машину.
Я и в «Запорожце» помещался, а уж в «Жигулях» и вовсе устроился крайне комфортно.
– Поехали. Вон сзади лежат вам ваши бебехи, Евгений Львович, я существенно моложе вас, простите, так что зовите меня, пожалуйста, просто Ниной.
– Слушаюсь, просто Нина.
– Что ж, мы вам больше не нужны? Никогда нас не вызываете.
– Так вас же для нашего дела не вызовешь. Только когда вы схватить что-то можете.
– Ну, положим. Мы вам тогда помогли совсем для другого. Мы ж спасали, а не жаждали органов. Все как раз наоборот. Как он, кстати?
– Хорошо, но тогда был случай эксвизитный.
– Эх, Евгений Львович, Евгений Львович, – эксвизитные случаи валяются на каждом шагу, мы ходим по ним.
Возвращались мы поздно. Сзади сидел несколько захмелевший Володя. Немного больше, чем надо для водителя, была навеселе и Нина. Я еще держался ничего. Это естественно: если алкоголь распределяется на килограмм веса, то мне надо больше, чем им, чтобы сильно опьянеть.
Сначала отвезли Володьку. Прощаясь, он долго целовал ручки и причитал:
– Не могу в тысячный раз не поцеловать ручки такому очаровательному реаниматору. – Целует ручку. – Если буду умирать, – целует ручку, – вызывать только вас буду. – Целует ручку. – А если не буду умирать, – целует ручку, – вызывать буду вас с еще большим удовольствием. – Целует ручку. – А Филька, что не приехал, – сам дурак. – Целует ручку. – Пусть сидит дома, пусть неудачник плачет. – Целует ручку. Ушел.
– А теперь к тебе, Нина. Во-первых, это недалеко от меня, а во-вторых, как ты одна пьяная поедешь!
– Ну, другая бы спорила, а я, пожалуйста. Ох, муж и будет ругаться, что я пьяная на машине. Но ты ж мне помочь не можешь. Ты водишь машину? Нет. Ну и поехали.
Постепенно Нина пьянела все больше и больше. Она теряла дорогу, машина сбивалась на сторону. Хорошо еще, что на набережной не было ни пешеходов, ни машин, ни милиционеров.
Я стал думать, что мы можем оказаться сейчас хорошими кандидатами как для действий моих коллег, так и для действий Нининой бригады, когда они выполняют свои прямые обязанности и забирают уже ненужные органы, а не так, как действовала их бригада у нас.
Время от времени машина явно уходила к тротуару, и я брался за руль двумя пальцами и поворачивал его немного влево. Получалось. Когда машина уходила слишком влево, за осевую линию, я теми же первым и вторым пальцами брал руль и крутил чуть к себе. Опять получалось – гордость моя росла с каждой новой опасностью.
Когда мы благополучно доехали, я считал, что лучшего водителя, чем пара Женя – Нина, и не сыщешь, что им бы только ездить да ездить.
Доехали благополучно до ее дома. И до своего дома я тоже добрался благополучно. И еще с собакой благополучно погулял.
* * *А Вася выжил, выписался домой. Я позвонил, сказал об этом Нине, поздравил ее. Для всей больницы это была большая радость. Мы его провожали чуть не с цветами. Мы с цветами! Сестры провожали его до ворот. Смешно, да? Больного провожали с цветами. Ну, не смешно, но, во всяком случае, как-то сусально-газетно. А вот и так бывает. За ним пришел сын его шестилетний. Скоро жена должна второй раз рожать. Всему семейству и Васе объяснили, что пить ему никак нельзя. Да он и не хотел пить. А мы пошли и выпили.
Тут я соврал. Я не ходил. Это Агейкин с травматологами пошли и выпили.
Мы решили не отдавать его в поликлинику. Вася приходил к нам, а мы его смотрели и продолжали ему больничный листок. Боллисток, как некоторые у нас говорят. Смотрели его раз в неделю. Делали снимки. Показывали невропатологам.
Мы радовались за него, как газеты радуются солнечному или лунному затмению.
Однажды Вася пришел и сказал: «А ведь скоро, дней через пять – семь, ей рожать». Мы стали проявлять свое понимание и восторг.
– А ведь я не управлюсь с ней сейчас один. Да сын еще. Мы согласились.
– А не лучше ли ее отправить к моим родителям, и мне с ней – это всего пятьдесят километров.
Мы опять согласились. Мы не понимали, почему он спрашивает с заискивающим сомнением. Но Вася, по-видимому, лучше нас знал все правила оформления больничного листка. Мы-то с этим не имеем дела, это в поликлинике. А мы только и знаем, что каждые десять дней должны быть две подписи. Вообще, конечно, мы всё знаем, но по легкомыслию не думаем об этом. Подписываем, и все, и не оформляем по всей букве инструкций. Позволяем себе. Так легче.
Вася чувствовал себя хорошо, много ходил, делал кое-какую простую работу по дому. Мы и сказали ему. Вернее, это я сказал, не подумав: «Езжай, конечно. А больничный мы сейчас оформим». И я написал ему больничный лист с первого по десятое, с одиннадцатого по двадцатое и с двадцать первого по тридцатое. Поставил свою подпись и вторую подпись врача, подвернувшегося под руку.
– Ну, Вася, желаем тебе… Кого хочешь, мальчика или девочку?
– А все хорошо.
– Ты сообщи, как родится. А дней через пятнадцать покажись. Тебе с тридцатого уже на инвалидность надо. Бумаги надо заготовлять, анализы делать, снимки. Обязательно приди раньше. На прежнюю работу тебе нельзя.
Мы с Васей договорились, и он уехал.
А шестнадцатого Марине Васильевне позвонили из следственного отдела и сообщили, что к ним поступил больничный лист этого Васи с заявлением от администрации завода, что врачи, лечившие Васю, не наблюдали, незаконно выдали больничный лист на целый месяц вперед и незаконно разрешили ему уехать к родителям в область, что у него седьмого родился сын, а тринадцатого (я думаю, что как раз когда забирал жену из роддома, седьмой день) он умер и что администрация завода просит привлечь к ответственности врачей, столь грубо нарушивших и финансовые правила (это они больничный лист имеют в виду) и врачебный контроль за здоровьем. Врачи полностью пустили лечение на самотек, нарушив и законы, и элементарную врачебную этику и так далее и так далее.
Марина Васильевна просила принести историю болезни и амбулаторную карту. Историю болезни я принес, а амбулаторной карты никакой не было. Я ничего не записывал после выписки из больницы. Я смотрел, делал назначения, консультировал, снимки делал – лечил, но никаких записей нигде не делал.
