Михаил Салтыков-Щедрин - Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе
Госпожа Падейкова
Впервые — в журнале «Русская беседа», 1859, кн. 16, стр. 13–32 (ценз. разр. — 3 июля), под заглавием: «Из «Книги об умирающих». I. «Госпожа Падейкова»». Подпись: Н. Щедрин.
Сохранились две рукописи рассказа. Черновая не имеет заглавия, она помечена римской цифрой III и отличается от печатного текста главным образом своей заключительной частью[280]. Текст белового автографа отличается or текста черновой рукописи незначительными вариантами стилистического характера, возникшими при переписке, и несколькими карандашными вставками на полях. Некоторые пометы и вычерки в беловом автографе (синий и красный карандаш) свидетельствуют о постороннем, возможно редакционном, вмешательстве в текст произведения. Так, например, в начале рассказа, где говорится о проницательном взоре Прасковьи Павловны — «до того проницательный, что, наверно, ни одна дворовая девка не укроет от него своей беременности» (стр. 295–296); последние слова («своей беременности») вычеркнуты синим карандашом, а сверху чьей-то рукой написано: «своих грешков». В журнале вместо «своих грешков» явились слова «своей провинности», которые в первом издании сборника «Сатиры в прозе» (1863) уступили место первоначальному авторскому тексту. В этом же абзаце вычеркнуты слова: «насчет кучера Фомки… все его дворовые ненависти и симпатии». Салтыков не согласился с этим сокращением и против зачеркнутого фрагмента на полях пометил: «писать». Редакция журнала все же настояла на своем, и развитие мысли о «честном» вдовстве помещицы исчезло из текста рассказа. Лишь в 1934 году К. И. Халабаев и Б. М. Эйхенбаум в т. III изд. 1933–1941 годов возвратили исключенный из прижизненных публикаций текст на свое законное место.
Интересна первоначальная редакция заключительной части рассказа. Прасковья Павловна едет по делам в город и на обратном пути вдруг чувствует, что внутри у нее что-то мутит. Далее следовало такое окончание:
«Однако, так как ее целый месяц только и делало, что мутило, то она не обратила особенного внимания на это обстоятельство. Приехавши домой, она отдохнула и даже попросила малосольной севрюжки, до которой была страстная охотница, но тут случилось нечто, что вновь и сильно ее расстроило. Акулина доложила ей, что любимая ее девчонка, Надёжка, которую, несмотря на ее осьмнадцать лет, все в доме (за исключением, однако ж, повара Петрушки), считали еще девчонкой, по всем приметам оказалась с прибылью. Прасковья Павловна, которая была на нравственность черт, вышла было в девичью, чтоб распорядиться, но вдруг вспомнила, что Надёжка такая же барыня, как и она, и что ничего другого ей не остается, как проглотить пилюлю. Тем не менее должно полагать, что пилюля засела далеко, потому что едва успела Прасковья Павловна скушать за ужином последний кусок, как почувствовала, что та самая севрюжка, которая только что была ею съедена, начала подступать ей прямо к сердцу.
— Ай, севрюжка! ай, батюшки, севрюжка! — вскрикнула она не своим голосом.
Прибежала Акулина, прибежали и прочие «дворянки», как она называла в последнее время своих дворовых девок; начали тереть ей ладони, дуть в глаза, но все усилия остались тщетными.
Прасковья Павловна лежала без жизни. Не вынесла севрюжки русская барыня!»
Этот текст, отмеченный красным карандашом, Салтыков перечеркнул и приложил к рукописи отдельный лист, содержавший новую редакцию финала, которая и была напечатана в «Русской беседе».
Рассказ «Госпожа Падейкова» предназначался для «Книги об умирающих» и был, вероятно, намечен к публикация в «Московском вестнике» в качестве третьего (после «Зубатова» и «Гегемониева») звена из задуманного цикла. Только этим можно объяснить цифру III, заменяющую заглавие в черновой рукописи. Однако в процессе работы, которая протекала, как можно предположить, в мае — июне 1859 года, то есть после появления на страницах «Московского вестника» первых произведений из «Книги об умирающих», намерение Салтыкова изменилось: «Госпожа Падейкова» была обещана редакции «Русской беседы». Начинать сотрудничество в журнале с публикации на его страницах третьей главы из цикла о «ветхих людях», другие части которого напечатаны в «Московском вестнике», Салтыков не нашел возможным, а поэтому уже при переписке черновика рассказ получил заглавие: «Из «Книги об умирающих». I. «Госпожа Падейкова»», свидетельствующее о намерении Салтыкова продолжать как работу над «Книгой об умирающих», так и сотрудничество в «Русской беседе». Однако намерение это осуществлено не было: «Госпожа Падейкова» была последним рассказом, появившимся с обозначением его принадлежности к «Книге об умирающих», и единственным произведением Салтыкова, напечатанным на страницах «Русской беседы».
В «Госпоже Падейковой» Салтыков создал характерный для последних предреформенных лет тип русской помещицы, озлобленной и испуганной слухами о предстоящей отмене крепостного права. «Один слух о чем-то новом, — замечает критик Е. Н. Эдельсон, — о каком-то яде, который действует во всех подвластных ей Феклушках, Маришках, Порфишках и Прошках, выбивает ее совершенно из обычной колеи, запутывает все ее понятия, все отношения, кажет ей повсюду какие-то призраки и, наконец, окончательно сокрушает ее, когда сосед-дворянин привозит ей известие, что оно уже кончено»[281].
Цензурные материалы о рассказе «Госпожа Падейкова» неизвестны, если не считать краткой характеристики его в докладе министра народного просвещения Александру II от 31 июля 1859 года, где вслед за изложением содержания находим лаконическую оценку произведения: «Остроумная эта карикатура набросана с свойственным Щедрину талантом»[282].
Спустя два года после появления рассказа помещица Падейкова, все еще воспринимающая отмену крепостного права как личное оскорбление и ущемление своих сословно-дворянских привилегий, вновь промелькнула на страницах статьи Салтыкова «Несколько слов об истинном значении недоразумений по крестьянскому делу» (см. в т. 5 наст. изд.): «И барыня Падейкова пишет туда, пишет сюда, на весь околоток визжит, что честь ее поругана, что права ее попраны…»
В конце не помню уж какого года… — В черновой рукописи читаем: «В конце 1857 года…» (первоначальная редакция: «В конце ноября 1857 года…»). См. след. прим.
…двадцатого ноября, в самый день преподобного Григория Декаполита… — 20 ноября 1857 года Александром II был дан «высочайший» рескрипт виленскому генерал-губернатору Назимову, в котором «разрешалось» дворянству ряда западных губерний приступить к составлению проектов «об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян». Этот рескрипт явился выражением официальной программы правительства по вопросу об отмене крепостного права и означал практический приступ к реформе.
Тандрессы — нежности (франц. tendresses).
…чтоб этого зла не было! — то есть отмены крепостного права.
…французу по губам помазать… — см. прим. к стр. 267.
И в древности Сим-Хам-Иафет были-с, и на будущее время нет им резона не быть-с! — В Библии старшие сыновья праотца Ноя — Сим и Иафет за почтение к отцу получили благословение, тогда как младший сын, Хам, за непочтительное отношение был предан проклятию и весь род его на веки вечные обречен на рабское подчинение родам Сима и Иафета («Бытие», IX, 18–29).
Соглашение
Впервые — в журнале «Время», 1862, № 4, стр. 187–206 (ценз. разр. — 6 апреля), вместе с пьесой «Погоня за счастьем». Общее заглавие: «Недавние комедии». Подпись также общая: Н. Щедрин.
Рукописный материал пьесы сохранился не полностью. В нашем распоряжении имеются три черновых автографа. Они содержат фрагменты сцен I и II. Одна из рукописей — на бланке советника Вятского губернского правления 50-х годов.
«Соглашение» — в первоначальной редакции «Съезд» — написано в сентябре — октябре 1859 года в Рязани. Пьеса представляет непосредственный отклик на события, относящиеся к подготовке отмены крепостного права. Проект крестьянской реформы, разработанный Редакционными комиссиями, предполагалось обсудить с депутатами губернских комитетов. В конце августа 1859 года представители двадцати одного комитета, так называемые «депутаты первого приглашения», прибыли в Петербург. Вместе с ними были вызваны предводители дворянства. По возвращении на места они должны были разъяснить помещикам своих губерний неизбежность того проекта реформы, на который правительство вынуждено было пойти в условиях складывавшейся в стране революционной ситуации. Этот этап подготовки реформы и нашел отражение в остросатирических сценах собрания, или «съезда», помещиков в доме предводителя дворянства, только что вернувшегося из Петербурга, где он участвовал в обсуждении «современного вопроса».
