Алексей Писемский - Масоны
- Достань, татко! - воскликнула еще раз пани Вибель.
Разъехавшись с мужем, она стала Аггея Никитича называть "таткой".
- Достану! - повторил он, решившись на этот раз взять у приходо-расходчика жалованье вперед, что сделать ему было, по-видимому, весьма нелегко, потому что, идя поутру в суд, Аггей Никитич всю дорогу как-то тяжело дышал, и по крайней мере до половины присутствия у него недоставало духу позвать к себе приходо-расходчика; наконец, когда тот сам случайно зашел в присутственную камеру, то Аггей Никитич воспользовался сим случаем и воззвал к нему каким-то глухим тоном:
- Спиридон Максимыч!
- Что прикажете-с? - отозвался тот.
- А что, вы не можете ли дать мне жалованье вперед и квартирные? продолжал Аггей Никитич тем же тоном.
- Жалованье можно-с, но квартирные и столовые вы уж получили, объяснил приходо-расходчик.
- Это я знаю; однако все-таки не можете ли вы ссудить меня?
Аггей Никитич, кажется, немножко рассчитывал, не предложит ли приходо-расходчик ссудить ему из своего кармана.
- Из переходящих сумм это очень легко, - пояснил тот.
- Из чужих-то денег? Нет-с, я этого не желаю.
- Что ж за важность? Прежние исправники всегда и по скольку еще из переходящих сумм брали вперед.
- Ну, это их дело, а я этого не хочу! Принесите пока только жалованье!
Приходо-расходчик принес жалованье, но - увы! - его не хватило бы на три волана к платью пани Вибель, так что Аггей Никитич предпринял другое решение: он вознамерился продать свою пару лошадей. Тогда, конечно, ему не на чем будет ездить в уезд для производства дел. "Ну и черт их дери! подумал почти с ожесточением Аггей Никитич. - Стану командировать на эти дела заседателя".
Из всего этого читатель видит, как мой мечтатель все ниже и ниже спускался в смысле служебного долга; но этим еще не ограничилось: Аггей Никитич в этот же день по этому пути так шагнул, что сам потом не мог дать себе в том ясного отчета. Случилось это... Впрочем, представим все лучше в образах: в три часа Аггей Никитич сбирается идти продавать свою пару лошадей, и вдруг перед его домом остановилась тоже пара, но только внушительнейшая, в сбруе с серебряным набором, запряженная во внушительнейшие сани, в которых сидел откупщик во внушительнейшей бекеше и старавшийся придать своей физиономии внушительнейшее выражение. Войдя к Аггею Никитичу, Рамзаев начал с такого рода фразы:
- Позвольте мне снова представиться вам! Теперь я уже не случайный откупщик, а, вероятно, останусь здесь надолго.
Аггей Никитич, полагая, что Рамзаев приехал к нему, чтобы пригласить его на балы, с своей стороны, выразил, что Теофил Терентьич делает ему своим визитом большую честь; после чего откупщик начал издалека подходить к более важной цели своего посещения:
- Нынче откупа пошли выгодно для нас; цены на торгах состоялись умеренные; кроме того, правительством обещаны нам разного рода льготы, и мне в Петербурге говорили, что есть даже секретный циркуляр начальникам губерний не стеснять откупщиков и допускать каждого из них торговать, как он умеет!
- Циркуляра такого не могло быть! - выразился на первых порах Аггей Никитич.
- Есть, есть! - воскликнул с лукавой усмешечкой откупщик. - Но, конечно, нам это мало поможет, если ближайшие наши начальники, то есть городская и земская полиция, захотят притеснять нас.
Аггей Никитич начал немножко сознавать, к чему Рамзаев клонил свою речь.
- Я не знаю, как другие полиции; но я никогда не стеснял откупа, как и впредь не буду стеснять, - произнес он, желая, кажется, отклонить откупщика от того, что тот намерен был сделать.
- А это еще более обязывает мой откуп быть благодарным и предложить вам получить от меня то, что все в мире исправники получают, - подхватил откупщик.
На лице Аггея Никитича начали выступать то красные, то желтые пятна.
- Нет, зачем же? - проговорил он глухим голосом.
- Затем-с, что это так следует! - сказал настойчиво откупщик и выложил перед Аггеем Никитичем тысячу рублей. - Это за полгода. Я нарочно привез деньги сам, чтобы никто из служащих у меня не знал ничего об этом.
- А совесть моя и ваша тоже не будут знать об этом? - проговорил тем же глухим голосом бедный Аггей Никитич.
- Какая тут совесть и в чем тут совесть? Человека, что ли, мы с вами убили? - воскликнул, смеясь, откупщик. - Я, как вы знаете, сам тоже не торгаш и не подьячий, а музыкант и артист в душе; но я понимаю жизнь!.. Вы же, будучи благороднейшим человеком, мало - видно - ее знаете; а потому позвольте мне в этом случае быть руководителем вашим.
- Благодарю вас! - сказал Аггей Никитич с окончательно искаженным лицом.
Откупщик после того недолго просидел и, попросив только Аггея Никитича непременно бывать на его балах, уехал, весьма довольный успехом своего посещения; а Аггей Никитич поспешил отправиться к пани Вибель, чтобы передать ей неправильно стяжанные им с откупа деньги, каковые он выложил перед пани полною суммою. Та, увидев столько денег, пришла в удивление и восторг и, не помня, что делает, вскрикнула:
- Танюша, поди сюда и посмотри, что у нас тут!
Аггей Никитич обмер при этом и проговорил по-польски:
- Цо пани робит? Пани мне компрометует!*
______________
* Что вы делаете? Вы меня позорите! (Прим. автора.).
- Ах, так!.. Пржепрашам, розумем!* - произнесла пани и, торопливо спрятав деньги в стол, сказала вошедшей Танюше: - Дай мне шляпку и салоп! Я еду с Аггеем Никитичем.
______________
* Ах, да! Виновата, понимаю! (Прим. автора.).
Танюша ушла приготовить то и другое.
- Ты на лошади и поедешь со мной в ряды? Я сегодня хочу закупить все нужное для бального платья.
- Поеду! - отвечал Аггей Никитич, думавший было возразить, что ловко ли это будет, но не сказал, однако, того потому, что с самого утра как бы утратил всякую собственную волю.
В рядах мои любовники, как нарочно, встретили откупщицу, что-то такое закупавшую себе. Она очень приветливо поклонилась Аггею Никитичу, а также и пани Вибель, но та, вся поглощенная соображениями о своем платье, торопливо мотнула ей головой и обратилась к торговцам с вопросами, есть ли у них то, и другое, и третье. Они ей отвечали, что все это есть, и показывали ей разные разности, но на поверку выходило, что все это не то, чего желала пани Вибель, так что она пришла почти в отчаяние и воскликнула:
- Это ужасно, как у вас мал выбор! Ну, посмотрите, madame Рамзаева, обратилась пани к откупщице, - что за смешной рисунок этой материи, и посоветуйте, ради бога, что мне взять на платье!
Та с удовольствием поспешила на помощь к Марье Станиславовне; видимо, что обе они были знатоки и любительницы этого дела.
- Эта материя нехороша! - сказала решительным тоном откупщица. - Вы дайте лучше гладкую материю, которую я у вас брала! - прибавила она торговцу.
Подали гладкую материю. Та действительно была хороша.
- Но не темна ли она для меня? - спросила пани Вибель свою советчицу.
- Почему ж? Она довольно светлая, отделается цветами, кружевами, успокоила ее та, - и берта, конечно, к платью должна быть.
- Берта у меня есть превосходная! - радостно воскликнула пани Вибель.
- Сколько же вам прикажете отрезать материи? - спросил торговец.
- Мне обыкновенно идет на платье восемнадцать аршин, но прибавьте еще аршина два - три, чтобы не было недостатка! - небрежно ответила пани Вибель.
Торговец принялся отмахивать на железном аршине выбранную материю, причем ее сильно натягивал.
- Почем же за аршин вы уступите эту материю? - сделала торговцу довольно существенный вопрос откупщица.
- По четыре с полтиной, - отвечал он.
- Что за пустяки такие вы говорите? - почти прикрикнула на него откупщица. - Я у вас покупала ее по четыре рубля.
- Мы вам уступили, вы наша постоянная покупщица, - несколько подобострастно объяснил ей торговец.
- Это вздор! Извольте уступить ее за ту же цену Марье Станиславовне! Она моя приятельница, - приказала ему откупщица.
- Слушаю-с! - сказал торговец и, обратившись к пани Вибель, проговорил: - Восемьдесят рублей следует с вас.
Пани вынула из кармана деньги и, отсчитав из них нужное число ассигнаций, положила их на прилавок.
Аггея Никитича при этом сильно покоробило: ему мнилось, что откупщица в положенных пани Вибель на прилавок ассигнациях узнала свои ассигнации, причем она, вероятно, с презрением думала о нем; когда же обе дамы, обменявшись искренно-дружескими поцелуями, расстались, а пани, заехав еще в две лавки, - из которых в одной были ленты хорошие, а в другой тюль, велела кучеру ехать к дому ее, то Аггей Никитич, сидя в санях неподвижно, как монумент, молчал. Пани Вибель подметила это и по возвращении домой, как бы забыв об материи и лентах, принялась ласкаться к Аггею Никитичу. Он, конечно, отвечал ей тем же, но в глубине его совести было нехорошо, неспокойно, и ему против воли припомнились слова аптекаря, говорившего, что во многих поступках человек может совершенно оправдать себя перед другими, но только не перед самим собою. В сущности, если не по строгой морали рассуждать, что такое сделал Аггей Никитич? Он взял почти поощряемую правительством взятку с откупщика, и взял для того, чтобы потешить этими деньгами страстно любимую женщину; это с одной стороны даже казалось ему благородным, но с другой - в нем что-то такое говорило, что это скверно и нечестно!
