Александр Чехов - Тайны живописи
Лена снова вскрикнула:
-- Олег!
Он огрызнулся:
-- Не мешай мне! Я даю возможность этому молодому человеку стать мужчиной и хотя бы раз совершить серьезный поступок. Бери пистолет!
Словно поддавшись внезапному внушению, Миша неуверенно сжал в ладони холодную рукоять.
-- Ну же, избавь себя от мучений! -- наклонившись почти к самому уху, увещевал Олег, -- Это же так просто, нажимаешь вот на этот крючок. И все. Бах, и нет. Боли не почувствуешь, не успеешь, если в голову.
Пистолет был весьма тяжел и ощутимо оттягивал руку. Черная сталь чуть поблескивала, длинный ствол с маленькой мушкой ходил ходуном -- Миша только сейчас заметил, как сильно у него дрожат руки. После некоторого замешательства он положил пистолет на пол, затем, подумав, толкнул его сильно, так, что тот улетел под диван. Олег опустил голову и покачал ею сокрушительно из стороны в сторону, словно ожидал чего-то другого.
-- Отпусти меня, я уйду, -- неожиданно ровным голосом сказал Миша.
-- И это все? -- спросил Олег.
Миша кивнул.
-- Все.
-- Ну как скажешь...
Олег достал из кармана ключ, щелкнул замком наручников. Миша встал, потирая натертое запястье, немного шатаясь, словно пьяный, направился к выходу. Когда он прошел мимо Лены, они обменялись взглядами, быстро, молча, почти не заметно. А что еще они могли сделать? Олег вышел следом, запер за ним дверь, вернулся и тяжело опустился на диван.
-- Ну вот, кажется, и в самом деле все.
Она присела рядом, он обнял ее за плечи и притянул к себе. Лена опустила голову ему на грудь и замерла, слушая, как ровно бьется его человеческое сердце.
29.
Мир был сер -- недавно прошел дождь, асфальт, крыши, кирпичные стены -все потемнело от воды, в многочисленных, подернутых рябью, лужах плавали первые, начавшие уже опадать листья. В этом сером, мокром, сентябрьском, кирпично-асфальтовом мире трое детей -- мальчик и две девочки лет шести-семи, одетые в яркие, красные и синие курточки, пускали в лужу свернутый из газеты кораблик, ветер клонил его на бок, прибивал к берегу, у них ничего не получалось, но они настойчиво, споря друг с другом, пытались сделать это снова и снова. Миша соскочил с трамвая, пересек улицу, набрал код на входной двери, зашел в подъезд. Здесь было сухо, пусто и гулко. Ряд грязных почтовых ящиков с белыми номерами квартир и пятнами облупившейся краски, холодные металлические двери без номеров, традиционно под дерево отделанный пластиком лифт. Он поднялся на последний этаж, вышел и пошел еще дальше наверх, на чердак. Но... на белой двери висел внушительных размеров черный амбарный замок. Миша подергал его -- душки были крепко схвачены шурупами, пройти дальше не было никакой возможности. Он медленно спустился один пролет, сел на ступени лестницы. Взгляд его остановился в одной точке, он закрыл лицо руками, плечи его задрожали -- поначалу это было похоже на плач, но на самом деле это был смех. Он смеялся все громче и громче, всхлипывая, заливаясь, он уже хохотал. Открылась с металлическим лязгом дверь и немного испуганная женщина в пестром халате высунула голову и посмотрела на него сквозь очки, как на придурка. Потом дверь закрылась. Миша, отсмеявшись, но сохранив на лице немного глупую, возможно, улыбку, вскочил и кинулся вниз, по лестнице, он бежал быстро, перепрыгивая через две, а то и через три ступеньки, эхо его затихающих внизу шагов еще звучало некоторое время на опустевшей площадке.
Поздно вечером он провожал Андрея и Олю. Они стояли на перроне, в разношерстной толпе провожающих, под мелкой, туманной изморосью, рядом с фирменным московским поездом, уже забитым чемоданами и дорожными сумками, готовым отправиться через несколько минут.
-- Ну что? -- Андрей легко, играючи стукнул его кулаком в грудь, -Пишешь сейчас что-нибудь?
-- Пока нет.
-- А... Ну смотри. Слушай, а я вот тут пьесу везу. Новую. Ничего, что я твое название возьму? Того сценария, который ты летом хотел написать. Ты как, не против?
-- Что за пьеса?
-- Так... Драма. Так как?
-- Да бери конечно, -- Миша пожал плечами, -- Какие разговоры. Тем более это не мое название, я его взял у Ван Вея, китайского поэта. Стихи у него были такие -- как картину нужно рисовать. Я когда начал писать, вспомнилось что-то, вот и взял.
-- А... Ты тут не скучай. Придумай что-нибудь.
-- Что?
-- Не знаю. Что-нибудь. Веселое. Человеческое. Люди -- они... существа смешные и непостижимые, -- Андрей улыбнулся, -- Писать об этом можно бесконечно. Впрочем, что я тебе об этом говорю, ты же знаешь это лучше меня. Ты можешь придумать. Нужно только захотеть.
-- Да, я знаю... Я придумаю.
-- Ладно, будь!
Они крепко, по мужски, пожали друг другу руки. Оля поцеловала его коротко в щеку и прошептала на ухо:
-- Береги себя. У тебя все будет хорошо!
Сквозь репродукторы пустили "Прощание славянки". Двое, мужчина и женщина, заскочили в вагон, проводница загородила их своим телом и выставила наружу красный флажок. Поезд, качнувшись назад, заскрежетал тяжело, тронулся и, постепенно ускоряясь, покатил, стуча колесами, на запад, вместе с пассажирами, багажом, хмурыми, деловитыми проводниками и машинистами. А на восток тихо, скромно, беззвучно, ничем не стуча, двинулся, растворяясь, вокзал вместе с провожающими, платками, киосками, фонарями и музыкой. Молча уплыл в синюю темноту Кремль, две сливающиеся реки, дома, мосты, светофоры, пешеходные переходы, автобусные остановки, парки и скверы, люди, весь город, отстоявший здесь чуть менее тысячи лет, познавший за это время, кажется, все -- любовь и ненависть, радость и горе, смех и слезы, добро и зло, все стремительно и бесповоротно исчезало там, на диком, поросшем бескрайними лесами востоке, в темном, безмолвном, бесконечно далеком, призрачном и в то же время уничтожающе реальном, абсурдном, странном, метафизическом сне. Последними канули в загадочное ночное ничто редкие огни и окна окраин и все, пустота, ветер, летящий во мрак локомотив, остались только холодная осенняя изморось, мокрые рельсы и мелькающие мимо бетонные столбы. Люди в поезде, словно очнувшись, засуетились, заговорили одновременно, встали, принялись торопливо переодеваться, рыться в сумках, раскладывать матрасы, проводники пошли по вагонам, проверяя билеты и предлагая чай.
30.
Сцена, на ней ничего нет. Звучит ненавязчивая музыка. Зал ярко освещен. Из-за кулис выходят Сергей и Таня. Сергей садится на край сцены, Таня спускается в зал.
Т а н я. Пожалуй, это все.
С е р г е й. Да, точка. Неплохо получилось.
Т а н я. Ну не знаю, впрочем...
С е р г е й. Не говори ничего. Давай просто посидим, послушаем музыку.
Пауза. На сцену, взявшись за руки, выходят Вадим и Марина. Они садятся рядом с Сергеем.
В а д и м (протягивает Сергею бутылку). Пива хочешь?
С е р г е й. Не откажусь. Нас можно поздравить?
В а д и м. Нас -- можно.
М а р и н а. Мальчики, вы были великолепны! С вами очень приятно работать.
С е р г е й. Грубая лесть и кошке приятна.
М а р и н а. Нет, правда. Все было так... Я думала, ты и вправду застрелишься.
В а д и м (улыбается). Я слишком люблю жизнь, Солнце мое, ты же знаешь!..
М а р и н а (улыбается и чуть заметно кивает). Я знаю.
Т а н я. А дальше?
В а д и м. Что?
Т а н я. Всегда, когда что-нибудь заканчивается, хочется спросить, что дальше.
В а д и м. С героями? Не знаю.
С е р г е й. Жизнь, как у всех.
Т а н я. Счастливая?
С е р г е й. Нет. История может закончится хорошо или плохо, но все, что произойдет потом -- это уже другая пьеса. Может быть черная, может быть белая... В конце концов счастье не может длиться вечно. Но важно не то, что будет потом, важно то, что сейчас. А сейчас...
Т а н я. А что сейчас? Ты считаешь, что это happy end?
С е р г е й. Не знаю. Счастливый конец нужен зрителям. Не нам.
Т а н я. А что нужно нам?
Вадим и Сергей переглядываются.
В а д и м. Игра. Только игра. Игра ради игры и ничего кроме этого.
Т а н я. Фу, как пафосно!
В а д и м (улыбается). Победа, поражение, счастливый конец, самоубийство -- все это мелочи. Картинки на экране, концепции, которые зритель принимает за реальность. Поэтому они и уходят с сеанса смеясь или утирая слезы. Они принимают это кино за настоящую жизнь. Но реальность -это только игра...
Т а н я. Ради которой ты готов приставить пистолет к виску.
В а д и м. Это только игра. Искусство быть, ничего больше.
Т а н я. Которая становится реальностью.
В а д и м (пожимает плечами). Как всякая настоящая игра.
Т а н я. И все же...
С е р г е й. Тебя интересует финал?
Т а н я. Да.
С е р г е й. Кто-то остался с тем, что есть, и ему этого достаточно, и это можно назвать счастливым финалом, кто-то что-то изменил в своей жизни, и тогда это начало чего-то нового, новой другой пьесы, в любом случае эта история закончилась и закончилась хорошо.
Т а н я. Думаешь?
С е р г е й. Уверен.
М а р и н а. Тогда занавес.
В а д и м (соскакивает со сцены). Занавес. Всем спасибо.
