Петр Проскурин - Полуденные сны
У мастерской его караулила Даша, Олег нос к носу столкнулся с ней.
- Ты зачем папин топор взял? - взрослым голосом, подражая Татьяне Романовне, строго спросила она, в ответ Олег с деланным равнодушием хмыкнул и, стараясь держать плечи прямо, направился к озеру. - А я вот тете Жене расскажу! - крикнула ему вслед Даша. - Подумаешь, задается! А я вот что-то такое знаю, а тебе не скажу! - на всякий случай постаралась задержать брата Даша, но Олег, захваченный важностью предстоящей работы, отмахнулся от ее слов, а может быть, и не слышал их.
У засохшей березы, довольно высокой, с голой, без листьев, вершиной и с начинавшими обламываться сучьями, он долго, до легкого головокружения, стоял, запрокинув голову, и глядел вверх, Олегу стало жалко умершего дерева, рядом с ним высились живые, струящиеся молодой зеленью березы, а вот эта, с простершимся вбок длинным суком, тоже без листвы, с белой, но теперь уже тусклой корой, почему-то взяла и засохла. Люди тоже умирают, Олег уже знал об этом, он подумал о Васе, до сердечного озноба ощутив заложенную и в нем самом возможность исчезновения. Это был не страх, а что-то глубже и сильнее страха, словно оцепенев, потеряв возможность двигаться, не отрывая расширившихся, потемневших глаз от березы, он почти заставил себя взять топор и ударить по сухой древесине. Дерево в ответ сухо вздрогнуло, удар топора отдался во всем теле Олега, он замахнулся опять, полетела кора, и открылась рыхлая, уже тронутая разложением, изъеденная червями древесина тусклого серого цвета. Она вминалась и крошилась под топором, и Олег неумело, неловко рубил и рубил. Пот заливал глаза,, топор тяжелел и тяжелел в руках и уже начинал от неловкого, недостаточно сильного удара с пустым коротким звоном отскакивать от березы. Олег по-прежцему не сдавался и, смахивая пот со лба, опять принимался рубить. Услышав чей-то испуганный крик, он сердито оглянулся и увидел Семеновну с Дашей.
Семеновна как была, так и прибежала в засыпанном мукой фартуке, она отчаянно всплеснула руками:
- Святые угодники, да ведь я своей смертью с вами не помру! Кто тебе позволил? Сейчас же перестань! Не дорос еще отцовским топором махать. А если по ноге или руке? - причитала Семеновна, отмечая про себя незнакомое взрослое, по-отцовски упрямое выражение на лице Олега, резкий излом его сильных, густых бровей.
- Почему я должен отрубить себе ногу? - со злостью огрызнулся Олег и вызывающе сдвинул брови.
- А вот отрубишь, если не будешь слушаться, - ехидно пообещала Даша, стараясь благоразумно не отходить от Семеновны и быть подальше от брата.
- Ябеда! - процедил Олег сквозь зубы. - Вот погоди, получишь от меня! Попадись только!
- Олег! - сочла нужным вмешаться Семеновна. - Это еще что? Что за угрозы? Ты же взрослый мальчик. А она маленькая, да еще девочка.
- А чего она везде суется? Пусть сидит и играет со своими куклами, буркнул Олег.
Услышав такое оскорбительное предложение, Даша в первую секунду даже задохнулась от возмущения и крутанулась на месте, так что короткая юбочка ее платьица раздулась колоколом, и, не помня себя и не видя перед собой дороги, умчалась в сторону оврага, густо поросшего орешником.
- Да что же это делается, - неизвестно кому пожаловалась Семеновна. Да где же здоровья мне на вас набраться! Каждый коники свои выкидывает! Да тут никаких нервов ке хватит! Теперь Даша подхватилась! Ищи ее теперь, спрячется где-нибудь, до вечера просидит. Зачем только меня, старую, ноги сюда принесли, зачем я согласилась!
- Ну, тетя Женя, будет вам! Никуда Дашка не денется, знаю я ее, проголодается - прибежит.
- А ты тоже хорош! - напустилась Семеновна на любимого внучатого племянника. - Больно ты много знаешь, больно грамотный. Чем топором впустую махать да сестренку дразнить, лучше пошли бы Тимошку поискали по поселку, порасспрашивали, пропадет ведь скотина бессловесная. Я виновата, грех попутал, кто ж знал, что вы здесь все обидчивые такие. К каждому со своим уставом... Зря столбом не стой, ступай лучше, ищи сестру...
Семеновна хотела что-то прибавить, не успела, раздался надсадный продолжительный треск. Уже основательно подрубленная Олегом береза, очевидно под собственной тяжестью, подломилась в месте надруба и стала медленно, затем все стремительнее падать и с шумным плеском рухнула в озеро, подняв тучи брызг. Олег исполнил на месте нелепый воинственный танец, а из-за кустов одичавшей малины и орешника высунулась озадаченная рожица Даши. Поколебавшись с минуту, Даша не утерпела и присоединилась к Семеновне и Олегу, как ни в чем не бывало разглядывая образовавшийся просвет на берегу. Семеновна, качая головой, показала на всплывшее в воде дерево:
- Ну и что же, горе-лесоруб, теперь с ней будешь дзлать?
- А я в воде распилю и частями на берег вытащу, - ответил Олег не слишком уверенно. - Только сначала Тимошку найдем.
После обеда Олег с Дашей, необычно дружные и молчаливые, исходили поселок, опросили встречных, обошли березняк и окрестные молодые, всего года два посаженные рощицы сосняка, и все безрезультатно. Тимошки нигде не было. Уже в темноте они долго сидели с фонариком на Васиной скамейке, время от времени обшаривая кусты и поверхность озера сильным пучком света от фонарика. Семеновна едва уговорила их вернуться в дом Олег прилег на диван одетым, положив рядом с собой фонарик а Даша еще долго, долго не спала, вскакивала от каждого шороха в саду и подбегала к окнам. Семеновна тяжело вздыхала, но не мешала девочке, у нее у самой на сердце лежал камень, на крыльце она оставила еду для Тимошки, под конец усталость и волнения прожитого дня сморили и ее. Дом погрузился в темноту, и все стихло, неяркая лампочка над крыльцом бросала в сад размытый круг света и лишь подчеркивала глубину короткого, душного покоя летней ночи. Да еще немолчно, к жаре, звенели кузнечики
6
Вопреки ожиданиям и надеждам детей и Семеновны, Тимошка был далеко от дома, после всего случившегося ему необходимо было отыскать Васю. Он хорошо запомнил машину, увезшую Васю, сразу же после того, как его оскорбили в лучших чувствах, заставив терпеть присутствие котенка Жужи, он, через свой тайный лаз в заборе, незаметно выбрался на улицу и, угнув голову к земле, ища нужный ему запах, помчался к шоссе. Он знал, что именно оттуда приезжают все машины, туда же они и направляются из поселка, уединенно стоявшего в лесу. Добежав до шоссе, он некоторое время сидел и глядел на нескончаемый поток машин, несущихся и в ту и в другую сторону, глаза его сделались тусклыми и затравленными. Правда, чувство движения и глубинной конечной цели уже не могло исчезнуть, и Тимошка, не раздумывая, побежал обочь дороги, и побежал именно на юг. В ноздри ему била бензинная гарь и отвратительная вонь разогретого асфальта: из проносившихся- мимо машин его многие видели и несколько раз даже сбавляли ход, а то и останавливались, пробуя подозвать к себе. Тимошка, ни на кого не обращая внимания, продолжал бежать в раз и навсегда выбранном направлении, и бег этот, непрерывный, без передышек, ни на что не отвлекаясь, продолжался несколько часов. Небольшой поселок, попавшийся на пути, заставил его приостановиться, принюхаться, в нем уже проснулся инстинкт опасности, недоверия. Но тут же он уловил запах готовящейся пищи, он был голоден, и его неодолимо потянуло на этот запах.
Он осторожно вошел в приоткрытую калитку одного из дворов и, приподняв одну лапу от напряжения, огляделся.
Было пусто, вокруг корыта с размоченным хлебом суетилось с десяток крупных белых кур, увидев Тимошку, петух с набрякшим и свесившимся набок малиновым гребнем вскинул голову и возмущенно, скорее всего неприлично, выругался. Не обратив на него ни малейшего внимания, как если бы его совсем не было, Тимошка, по-прежнему не упуская ни одной мелочи, направился к корытцу и тихо, предупреждающе зарычал, даже припал на передние лапы, сделав вид, что сейчас бросится и схватит одну из этих глупых белых птиц. Куры с отчаянным кудахтаньем брызнули в разные стороны, стараясь сохранить чувство достоинства, отбежал и петух и стал громко совестить непрошеного гостя. Тимошка сунул нос в корыто и, хотя пахло неприятно, как попало стал хватать жидкое хлебное месиво, вдобавок истоптанное курами, не выпуская из виду происходящее во дворе. На крыльцо, тихонько приоткрыв дверь, крадучись выплыла удивительно толстая женщина, платье туго обтягивало ее объемистый живот, короткие рукава, фонариком, впились резинками в пышно буйствующую плоть, еще больше подчеркивая уродливую, неестественную полноту. Тимошке это, разумеется, было все равно, его насторожили крадущиеся движения женщины.
Балансируя руками, встряхивая жирным подбородком, выражая на лице какое-то елейное умиление, толстая женщина на цыпочках спустилась по скрипучим ступенькам и маленькими шажками тихонько продвигалась к калитке.
Оскалив желтоватые клыки, Тимошка предупреждающе зарычал и в одно мгновение оказался между толстой женщиной и калиткой.
