Евгений Федоровский - Посылка от Марта
* * *
У Эриха Хайдте уже давно зажила нога, но на людях он ходил, по совету Перро, тяжело опираясь на трость. По мере того как все глубже и глубже уводил его лес, он ускорял шаги. В том месте, где автострада описывала дугу, была пивная "Добрый уют", на опушке рос старый дуб. Если тщательно обследовать потрескавшуюся, пепельно-серую кору, то опытный глаз заметил бы крохотную шляпку ржавого гвоздя. Стоит потянуть ее ногтем, и одна из коринок отделится от ствола, открыв дупло. Лес посветлел. Скоро будет опушка. Эрих огляделся и пошел медленней. По автостраде с шумом проносились машины, но здесь было тихо. Тяжелый, нагретый солнцем лес, приглаженный и вычищенный от листьев служителями, безмолвствовал. Эрих опустил руку в дупло и извлек маленькую пластмассовую коробочку, обклеенную красной липучей лентой. Между концами ленты оставался зазор. Эрих приложил спичку. Зазор скрылся. Значит, никто посторонний коробку не брал. Он натянул резиновые перчатки, которыми пользовался, проявляя снимки, и снял крышку. Записка была предельно краткой: "Сообщите Перро для Центра: испытание в июле прошло неудачно, новое испытание назначено на 11 августа. Для меня не позднее десятого достаньте тепловую мину1 или с часовым механизмом. Оставьте здесь же. Март". "Придется ехать к Перро", - подумал Эрих. С тех пор как Эрих приехал в Лехфельд, с Перро он встречался дважды. В первый раз передал пленки с заснятыми боевыми самолетами люфтваффе. В другой - большое зашифрованное письмо от Марта. "Все-таки интересно было бы встретить Марта. Кто он такой? Как выглядит?" - подумал Эрих. В ту же ночь он выехал на последнем поезде в Берлин.
* * *
В пять часов утра 11 августа 1942 года инженеры и техники стали готовить к полету новый "Альбатрос". На этот раз самолет испытывался в Рехлине - на имперском аэродроме. Мессершмитту не терпелось показать самолет высшим чинам люфтваффе, чтобы заручиться поддержкой и получить кредит на продолжение работ над своим реактивным чудом. В шесть должны приехать Вайдеман и его дублер Франке. Было семь, но пилотов не было. Зандлер, руководивший полетом, мял в пальцах сигареты, ходил из угла в угол по застекленной диспетчерской, уставленной полевыми приемниками, микрофонами, пультами сигнализации. То и дело он останавливался у окна, надеясь увидеть "оппель" Вайдемана. "Неужели придется откладывать полет? А может, он у врача?" Перед вылетом летчики проходили медицинское обследование и допускались к испытаниям только с разрешения главного врача имперского аэродрома. Зандлер позвонил в санитарную часть. - Да, у нас, - ответил врач. - Почему задерживаете? - У Вайдемана повышенное давление... - Видимо, парень волнуется, и, естественно, у него повысилось давление, проговорил Зандлер как можно более спокойно - он хотел, чтобы сегодня испытывал "Альбатрос" Вайдеман, а не второй пилот Франке. Он постарался уговорить врача, чтобы тот дал летчику-испытателю "добро" на вылет. Но врач заупрямился: - Сейчас мы снимаем кардиограмму, хотя Вайдемана я все равно не допущу к работе. - Тогда мы рискуем сорвать испытания в присутствии столь высоких наблюдателей! - взорвался Зандлер. - Почему же! Пилот Франке здоров и скоро будет у вас. Вы же отлично знаете порядки, утвержденные рейхсмаршалом. Зандлер бросил трубку. Техники вывели самолет из ангара на взлетную полосу и заправляли баки горючим. Зандлер включил радио. - Франке ко мне! Через минуту летчик-испытатель Франке появился в диспетчерской. - Что с Вайдеманом? Серьезно? - Просто немного повысилось давление. - Он бурно провел ночь? - Нет. Отдыхал. - Тогда полетите вы, Франке. Инструкцию и план испытаний усвоили? Главное, вам надо оторваться от земли и поскорей забраться на высоту... От удачи сегодняшнего полета зависит вся наша работа. Посмотрите, всю трибуну заняли генералы. - Понимаю. - А эта машина пока единственная годная в полет! - почему-то разозлился Зандлер. - Идите одеваться! Франке, обескураженный суровым тоном профессора, вышел. В восемь утра Зандлеру доложили, что самолет и летчик к испытаниям готовы. - Франке, включите рацию! - Я готов, - отозвался летчик. Красный свет маяка в конце взлетной полосы сменился на зеленый. - Пожарным и санитарной машинам быть наготове! К запуску! - скомандовал Зандлер. Турбореактивные двигатели техники запустили при помощи аэродромного электростартера. Послышался мягкий вибрирующий звук - это заработал компрессор. Через минуту раздался громкий выхлоп. Из турбин вырвались облако белого дыма и струи сине-алого пламени. Они взвихрили пыль на полосе, оставив след копоти. - Создаю давление, - передал Франке. На этот раз "Альбатрос" взлет совершал на тяге двигателей, которые испытывались на стендах в моторостроительном цехе. Инженеры и техники бросились к автомашинам, чтобы сопровождать самолет во время разбега и следить за работой турбин. Напряжение нарастало. Истребитель с грохотом двинулся вперед. Двигатели нуждались в скорости, в воздушном потоке, чтобы обрести необходимую для взлета силу. Вот машины отстали - самолет заметно прибавил скорость. - Франке, дайте полную тягу! - закричал Зандлер в микрофон. - Тяга полностью, - хриплым, голосом передал Франке. - В конце полосы убирайте шасси! "Альбатрос" тяжело повис над землей, вяло качнул крыльями. И вдруг в этот момент сильная белая вспышка кольнула глаза Зандлера. Через несколько секунд долетел грохот взрыва - стекла в диспетчерской со звоном рассыпались по полу. Завыли сирены. Пожарные машины рванулись к месту катастрофы. "Альбатрос" горел, окутываясь черно-желтым пламенем. - Франке! Франке! - тряс микрофон Зандлер, не отдавая отчета в том, что летчик уже погиб. И когда понял это, он уткнулся в пульт управления и судорожно сжал виски. Все, что вынашивалось днями и ночами неимоверно напряженной работы, превратилось в облако пламени и дыма. Придя в себя, Зандлер увидел, что пожар удалось потушить. Вокруг обломков толпился народ. Там же, в толпе, белела санитарная машина. Дверь в диспетчерскую отворилась неслышно, но Зандлер спиной почувствовал присутствие другого человека. Он оглянулся и увидел Зейца, он вместе с Мессершмиттом и Зандлером приезжал в Рехлин. Гауптштурмфюрер положил ему руку на плечо. - Успокойтесь, профессор. В конце концов в поиске нового неизбежны беды... Трясущимися руками Зандлер взял сигарету. - В этом полете должен участвовать Вайдеман? - спросил Зейц. - Да, но у него что-то плохо с давлением. Врач имперского аэродрома не допустил его к полету. - Но почему у Вайдемана как-то странно повысилось давление перед этим роковым полетом? Он ясновидец? Или... - Я конструктор, а не ищейка, господин гауптштурмфюрер! Освободите меня, пожалуйста, от этих обязанностей. - Конечно, я займусь Вайдеманом сам, - зловеще проговорил Зейц. В толпе спускающихся с трибуны генералов, которые молча расходились по своим машинам, понуро шел Мессершмитт. Главный конструктор понимал, что теперь ни поддержки, ни тем более кредитов он не добьется. Хуже того, могут запретить вообще работы над несчастным "Альбатросом".
* * *
Коссовски получил известие о рехлинской катастрофе "Альбатроса" и гибели Франке в тот же день вечером. Регенбаха уже не было. Он взял из сейфа папку с материалами об испытаниях Ме-262. В первой тетради были записаны все аварии и катастрофы, которые произошли с тех пор, как Мессершмитт начал серьезно заниматься реактивной авиацией. "Март 1941 года. Двигатели не развили тяги. Авария. Испытатель Вайдеман. 4 апреля 1941 года. "Альбатрос" с добавочным поршневым мотором взлетел. Прогар сопла левой турбины. Испытатель Вайдеман. 25 ноября 1941 года. На высоте 40 метров обрезало правый двигатель. Испытатель Вайдеман... 19 марта 1942 года - взрыв мотора "брамо". 18 июля 1942. "Альбатрос" с носовым шасси не развил взлетной скорости. В конце полосы Вайдеман затормозил. Взорвался правый двигатель". И вот 11 августа. "Взорвался весь самолет, Причина неизвестна. Испытатель Франке погиб. У Вайдемана было повышенное давление. О дне испытаний знали Зандлер, Вайдеман, Франке, Гехорсман и другой обслуживающий персонал". "А таинственное исчезновение мощного передатчика с транспортного Ю-52?" подумал Коссовски. В вечерние часы его мозг работал с завидной четкостью. "Вайдеман, Вайдеман... В тот момент, когда произошла катастрофа, у него внезапно повысилось кровяное давление... Слишком прозрачно. Впрочем, нет. Если так скоро настораживает Вайдеман, значит не он". Чутье опытного контрразведчика восставало против Вайдемана. "Кто же рекомендовал его в Лехфельд. Удет? Но Удет - это Пихт. Вайдеман - Пихт. Это Швеция, это Испания, Франция... И еще Зейц. И еще Гехорсман... Гехорсман - Зейц Вайдеман - Пихт... Тьфу! Какое смешное сочетание. Вайдеман - Железный крест, потом "дубовые листья", медаль за польскую кампанию, Бельгия, Франция, быстрое продвижение в чине... Пихт - Испания, Железный крест, Мельдерс, Удет, Геринг... Но что-то неуловимое тревожило его. Коссовски раскрыл окно. Большой черный город спал. Ни огонька, ни живой души на улицах. Берлин в затемнении. Ночной прохладой тянуло от Тиргартена, главного парка берлинского центра. "Пожалуй, надо идти домой. У сына простуда. Странно, так жарко в августе и простуда..." Коссовски отдал ключи дежурному офицеру и пошел в настороженную, почти непроглядную ночь, накрытую ярким многоцветьем звезд. "Нужно немедленно выехать в Лехфельд. Кстати, проверю, чего добился Флике", - решил утром Коссовски и пошел к Регенбаху. - Да, да, я уже знаю о катастрофе, - встретил его майор. - Расскажите, что же вы собираетесь делать? Коссовски хотел отделаться общими фразами, но Регенбах вдруг потребовал рассказать обо всем самым подробнейшим образом. Он задавал вопрос за вопросом, и хотел этого или не хотел Коссовски, но ему пришлось изложить все подозрения, которые касались Вайдемана, Зейца и Пихта. Особенно Пихта. - А Март, а радиостанция в Аугсбурге и Брюсселе? - сухо спросил Регенбах. - Мне кажется, ищейка пошла по другому следу. - Можете на меня положиться, господин майор, - официальным тоном проговорил Коссовски. Регенбах близко подошел к капитану и долго смотрел ему в глаза. - Вы хороший шахматист, Зигфрид? - задал он неожиданный вопрос. - Играю немного. - Тогда вы, конечно, знаете, что такое гамбит. - Начало партии, когда один из противников жертвует пешку или фигуру ради быстрейшей организации атаки на короля. - Совершенно верно. Слово "гамбит" происходит от итальянского выражения "даре ил гамбетто" - подставить ножку. Так вот, Зигфрид, чтобы подставить ножку этому самому Марту, нам придется разыграть оригинальный гамбит. - Чем же мы пожертвуем, господин майор? - Внезапностью. Коссовски непонимающе поглядел на Регенбаха. - Мы сообщим по каким-либо каналам всем подозреваемым важные государственные тайны. Разумеется, разные. И вполне правдоподобные. Если кто-то из них агент, он не сможет не воспользоваться радиостанцией в Аугсбурге. На это уйдет несколько дней, но мы не будем горячиться, будем просто ждать. - Не ново, однако попробовать можно, - сказал Коссовски. Дня два он составлял подробнейшие инструкции для лиц, участвующих в операции. Утром третьего дня перед Регенбахом он положил папку. На черном коленкоре была приклеена полоска бумаги с надписью: "Операция "Эмма".
