Анатолий Луначарский - Идеи в масках
Барон. Вы можете идти, Иоганн. Вы не нужны мне больше.
(Дворецкий и Иоганн кланяется и уходят).
Барон. Ночь, молния, одиночество… Огонь… Пунш… Шеллинг… И воспоминание об этой швабской Порции… Графиня Ада! Прелестное имя… Мне кажется, что она Аделаида… Но это итальянское сокращение мило и романтично… Она, конечно, читает Шатобриана… О, сладкий чародей, сколько новых струн зазвучало в женской душе под твоими колдовскими пальцами!.. (Пьет пунш и раскрывает книгу). Шеллинг, Шеллинг! Твой бурный гений почти в глаза глядит неведомому, но и он изнемогает… О, Шеллинг, атлет мысли, я не верю твоему откровению… Ноумен, великий Ноумен опутан узорным плащом видимостей… Кто поймет суть становления? О, бедный разум человеческий, великий лишь великостью жажды!.. Но довольно мне оглашать пустынный воздух сими жалобами, колеблющими лишь пламя шанделей. Влага, соединяющая элементы, освежи грудь и воспламени мысль… Шеллинг, я встречаю тебя с отточенной шпагой моей критической мысли (Погружается в чтение).
(Молния. Через окно видно, как по саду проходит дворецкий, а за ним закутанная в плащ фигура. Стук в дверь).
Барон (Медленно поднимая голову от книги). Войдите.
(Дворецкий и незнакомец входят).
Дворецкий. Прошу прощения от имени ее сиятельства: путешественник, которого вы видите, господин барон, просит гостеприимства… Графиня уверена, что вы не посетуете на нее, ибо высокородный господин, которого вы видите, — поэт (Кланяется).
Барон. Любимец муз, добро пожаловать! (Встает, кланяется).
(Фогельштерн сбрасывает на руку дворецкого свою мокрую шинель. Он остается в голубом фраке, лосиных штанах и высоких сапогах, забрызганных грязью, со шпорами. Он снимает также высокую широкополую шляпу. Это очен белокурый юноша, слегка пухлый, с широко раскрытыми глазами).
Фогельштерн. Позвольте представиться: скромный житель подножия Парнаса Вальтер Фогельштерн…
Барон. Духовный потомок Вальтера фон — дер — Фогельвейде? (Оба кланяются). Я — барон Гиеронимус фон — Эйленгаузен, философ, дилеттант, автор трактата «Таинственное как естественная и непреложная граница познавания» (Кланяется).
Фогельштерн (Кланяясь). Чувствую себя несчастным и пристыженным, что не имел счастья читать ваш глубокомысленный труд. Я также опубликовал книжку «На коленях. Песни и молитвы кроткого сердца».
Барон (Кланяясь). Прекрасное заглавие, наверное, чудных строф… Сядем (Дворецкому). Можете идти (Дворецкий кланяется и уходит). Желаете пуншу, господин Фогельштерн?
Фогельштерн. Буду тронут вашей любезностью, господин барон.
Барон (Готовя пунш). Что сказал веймарский полубог о ваших трудах?
Фогельштерн. Он сказал: «Это молодой евнух».
Барон (Взглядывает на него удивленно). Странный отзыв, однако!
Фогельштерн Справедливый, проницательный, лестный. Я — девственен телом и душою, барон. Господь может поручить мне гарем своих красоток, не страшась за их неприкосновенность. На коленях, барон, всегда издали, робко и на коленях. После отзыва тайного советника и Юпитера поэзии я послал ему такой сонет:
Не распаляемый страстями
Я белоснежною чалмой
Склоняюсь перед красотами
Твоих гаремов, Боже мой!
Шепчу хвалы, любуюсь пляской.
Все чисто — чистому: их жест
Порывы, линии и краски
Меня чаруют, но невест
Твоих твой евнух даже в грезах,
О, Боже, страстью не сквернил:
Как соловей в душистых розах
Пою, зане меня пленил
Твой чистый лик в их жарких позах,
Игра твоих священных сил!
(Кланяется).
Барон. И что сказал Гёте?
Фогельштерн. Он пожал плечами.
Барон. Ваши стихи прелестны.
Фогельштерн (Кланяется, садится и пьет пунш). Боги Греции называли этот напиток нектаром.
Барон. Вы помните Шиллерову песню о пунше?
Фогельштерн. Божественные строфы! Но я тоже написал песню о нем.
Барон. О, я прошу вас…
Фогельштерн Минутку (Прижимает пальцы кь своему лбу). Вспомнил… Всего три строфы.
Аполлонова ручья
Воду трезвую сливаю
С Диониса влагой, чья
Мощь к потерянному раю
Нам откроет тайный путь.
Смертный, пей и богом будь!
Недовольство, кислоту
Недозрелаго лимона
К сладким каплям я причту,
Равным меду Геликона —
Каплям сахарных утех.
Смертный, пей! Да снидет смех!
Смех, который в хоровод
Сочетает пламя, рьяность,
Грезу с болью, отцт и мед,
Трезвость и святую пьяность.
Смертный, пей и богом будь:
В рай открыт нетвердый путь!
Барон. Фамоз! Еще что-нибудь.
Фогельштерн (В возбуждении). Охотно. Теперь нечто несколько юмористическое.
Не страшася судьбы Актеона,
Затаивши дыханье, приник —
И смотрю я на белое лоно
Сквозь колеблемый ветром тростник.
Артемида во влаге кипучей
Не Киприда ты — ты холодна,
И в душе моей Эрос могучий
Обессилен — в ней ясность одна.
Лишь эстетика — белая дева —
Как чистейшая дева чиста,
Не страшась Артемидина гнева,
Созерцает ее из куста…
Не пугай, Артемида, рогами,
И собаки пусть смирно лежат:
Лишь нечистый терзаем страстями,
Может быть лишь ревнивец рогат!
Барон (Хохоча и аплодируя). Прелестно!.. Достойно Виланда, Ронсара, Парни. Позвольте пожать вам руку.
(Фогельштерн, скромный и польщенный, протягивает ему руку).
Барон. Но знаете, к этой ночи там, за окном, молнии и грому ваши милые стихи являются панданом по контрасту. Какой милый вечер!
(Входит дворецкий).
Дворецкий (Начинает говорит еще едва приотворив дверь). Высокородные господа, я очень, очень прошу извинения… вернее — ее сиятельство графиня просит извинения; все свободные места в замке заняты, — здесь же, как высокородные господа замечают, есть третья кровать…
Барон. Третий путник? Добро пожаловать.
Дворецкий. Трудность заключается в том, что это странствующий подмастерье… т.-е., собственно, он горный мастер. Еще молодой человек… Чрезвычайно симпатичной наружности. Я советовал графине отправить его в людскую, но… она этого весьма решительно не пожелала.
(Стук в дверь. Затем она растворяется, и на пороге стоит Ганс Гардт. Широкая шляпа на затылке, кожаная куртка, красный вязаный шарф с длинными концами, кожаные штаны, грубые вязаные чулки сине — серого цвета и башмаки на гвоздях, подвязанные ремнями до колен. В руках у него суковатая палка, за плечами огромный ранец. Лицо веселое, открытое, небольшие рыжеватые усы и борода, высокий лоб, правильные дуги черных бровей, живые карие глаза. Фигура сильная, несколько коренастая).
Ганц Гардт. Прозит!
Барон (Не вставая). Пожалуйте… Не стесняйтесь… Будьте как дома. Мы здесь все в пути и без чинов.
Ганц Гардт. Господин дворецкий, барыня обещала мне яичницу с сосисками, — тащите ее… И побольше хлеба!.. Почтенные господа не откажут мне в стакане пунша.
(Сбрасывает ранец на стол у третьей кровати, кладет на нею шляпу и палку).
Ганц Гардт. С позволения честной компании.
(Снимает шарф и кожаную куртку, остается в красной фуфайке, с ременным поясом, туго подвязывающим его штаны. Подходит к столу, потирая руки, и молча готовит себе пунш. Барон и поэт несколько шокированы. Дворецкий за спиной Гарта укоризненно покачивает головой.
Ганц Гардт (Не оглядываясь). Так, значит, яичницу с сосисками и побольше хлеба. (Придвигает стул и садится к столу. Дворецкий уходит).
Ганц Гардт (Поднимая стакан). Прозит. (С ним чокаются не особенно охотно).
Ганс Гардт. Дьявольская ночь! А я иду пешком. Спасает кожа куртки, а иначе должна бы отвечать собственная кожа.
Барон. Вы рабочий?
Ганс Гардт. Я — горный мастер с вашего позволения. А вы, бьюсь об заклад, — турист для собственного удовольствия.
Барон. Вы угадали. Вы идете в гарцкие рудники?
