Валентин Проталин - Пятое измерение
Так или иначе разделяя суждение Ханны Арендт о наступлении новой эпохи, российский человек может опереться и на другие сигналы осмысления ее прихода. И политические тоже. Скажем, призыв жить по правде взорвался октябрьскими событиями 1917 года. Через семьдесят лет после взрыва опять выяснилось, что поиски благого (социалистического блага) без этического путь в тупик.
Но это мы сейчас оставим.
Лучше вспомним о Пушкине.
Если в Западной Европе переход к новой действительности задолго, в иных временах, готовился такими духовными силачами как Данте, Шекспир, Сервантес, великими философами и мыслителями, самим Ренессансом, наконец, то мы в своем гуманитарном развитии во многом обязаны Пушкину. Явлению исторически сравнительно недавнему. Но скоростью и уровнем развития настолько великому, что у нас, его потомков, даже возникла некоторая историко-культурная аберрация. Психологически, субъективно (неведомо, правда, насколько справедливо) для нас тот же Карамзин - допушкинский. То есть, как бы пребывающий в ином историческом пространстве. О Державине и говорить нечего. Явление Пушкина можно сравнить со своеобразным шоком, прервавшим застойное пребывание наше в сонно-позевывающей культуре. Одновременно Канта, например, мы ощущаем как фигуру исторически близкую. Чуть ли не как современную. А ведь десяти- или двенадцатилетним мальчиком в Кенигсберге Карамзину довелось сиживать на коленях великого немецкого старика-философа.
Разумеется, следуя принципу определения эпох Ханной Арендт, можно вспомнить, что и у нас в XVII веке (по крайней мере, с 1 января 1700 года мы ввели даже новое летоисчисление) принялся преобразовывать Россию Петр I. И царство Екатерины Великой, по зрелому размышлению, язык не поворачивается назвать сонным. К тому же, на одной круглой Земле живем, бок о бок с Западной Европой. По крайней мере, с Вольтером переписываться можно.
И, тем не менее, масштабное пробуждение мы связываем с Пушкиным, он для нас духовно энциклопедичен. Может быть, еще и поэтому, из-за своей универсальной целостности, а не только из-за поэтических языковых трудностей, Пушкин еще недостаточно известен в остальном мире. Многое выражено, найдено и Данте, и Шекспиром, и Сервантесом, и Вольтером..., но надо же было это и другое многое плюс ко всему сказать и по-русски.
Могут возразить, что с Пушкиным в целом понятно, и что важность этического в нынешнем, современном, не стреноженном, как прежде, религией, мире, никто не собирается отрицать. Однако следует ли бежать впереди паровоза? Оптимистически устроенные люди (к ним автор настоящих строк относит и себя) не сомневаются, что будущий мир духовно станет более полнокровен. Такой видится и историческая тенденция (при всех перепадах, кризисах, духовных сбоях, и при том, как они болезненно переживаются). Залог тому - духовные основания нашей жизни и все, наработанное культурой. Знание закрывается в книгу, а книгу всегда можно открыть. И не сейчас, так потом ее откроют. Со временем, глядишь, человечество выйдет к активному этическому регулированию себя, всей жизни своей. А теперь, что ж, может, и верно, поспешишь - людей насмешишь.
И могут добавить: разуй глаза, погляди вокруг, что делается-то... Какая такая этика... и вспомнить смешно.
...Наверное, и без нашего участия люди станут жить в будущем по культуре, устраивая свой мир на конструктивных этических началах. Я думаю, даже институт собственности начнет выдыхаться, исчерпает себя; не в смысле принадлежности кому-то чего-то, а в нынешнем понимании капитала: иначе, похоже, не потянуть глобальных проблем будущего.
Однако, во-первых, не подступив к главному для людей, мы только осложняем жизнь тех, кто будет после нас. Им, внукам и правнукам нашим, придется разгребать то, что наворотилось из-за нашей недалекости, неготовности, духовной лени...
Да и почему мы должны топтаться на месте? Даже если действительно скатились в кризис, а вокруг - что только ни творится. Опять же вспомним Пушкина:
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю...
Так поет один из его персонажей. Эти две строки столь звучны, столь известны, столь на слуху и так обиходно оторвались от остального текста, что многие и не вспомнят, откуда они. А они из маленькой трагедии "Пир во время чумы".
Разумеется, с эпидемией чумы сравнивать наше время - было бы все-таки экзальтацией. Но если люди растерянны, мечутся, как чумные, утратили контроль над собой и совершают не те поступки, то это во многом еще - и симптом духовного голода. А голод духовный - всегда будет обострять поиски выхода из него.
Во-вторых, человечество только оттого и продвигается, что впереди действуют обогнавшие его одиночки. В конце концов люди и сворачивают на тот путь, куда направляются эти их вольные или невольные посланцы. Порой чудаковатые и ничего, якобы, не понимающие в реалиях текущей жизни, если глядеть только на их спины. Но без них - катастрофа.
Есть, конечно, и этот вариант: сначала катастрофа, а потом - всеобщее братство выбравшихся из-под развалин. Выбравшиеся из-под развалин цивилизаций наконец-то и станут создавать новое человечество на принципах любви и понимания друг друга.
В третьих, и в спины-то глядеть не надо. Ситуация такая, что самые чуткие из нас никуда вперед не убегают. Не до того. Они здесь. Они пытаются достучаться до тех, кто их услышит.
Вникнем в слова академика Никиты Моисеева:
...очевидный вывод - духовный мир, мир человеческого интеллекта становится по мере роста могущества цивилизации фактором, все более определяющим судьбу человечества. Человек во все меньшей степени имеет право рассматриваться в качестве постороннего наблюдателя, и понятие "общественных законов" приобретает новый смысл и новую объективность.
Следующее заявление Никиты Моисеева:
...Я думаю, что сама идея спасения - спасения всех - важнейшая из идей христианства. Именно она вполне современна и необходима в наше трудное время. Более того, 2000 лет назад она была высказана слишком рано! И по-настоящему не была осознана. Объединенная с новыми знаниями, с современным представлением о мире она может оказать важное влияние на судьбы человечества сегодня в самый сложный период переустройства человеческой жизни на планете.
Лично я готов подписаться и под следующим тезисом академика:
Формирование нравственного императива как совокупности моральных основ жизни планетарного общества XXI в. постепенно вырастает в основную проблему современности. Века пара, электричества, электронной техники и атома уступают место веку гуманитарных знаний, веку формирования новой нравственности, соответствующей качественно новым условиям жизни в эпоху, которая нас ожидает.
Ясно в наивысшей степени. Как же не подступаться к определению жизнеобеспечивающих "общественных законов", коль скоро они востребованы новой объективностью?
К одному моему приятелю, военному ученому, перед возможным выходом на пенсию в калужской деревне, где он купил дом, заглянули местные механизаторы для свободного разговора. Недостаточно трезвые. В какой-то момент они ему и говорят:
- Шел бы к нам директором совхоза.
Он им отвечает:
- Вы чего, я человек военный, я вас так дисциплиной скручу.
- Ты что, дорогой, - весело откликнулись и они, - с нами же так и надо.
Может быть не совсем тот пример. Однако почему же не тот? И тот тоже. Но если, что называется - брать быка за рога, надо хорошо понять, что современная этическая норма, норма новой этической идеологии, как системообразующая, обретает организационный потенциал. Этому сопутствует не только активизация гуманитарной элиты, прибегнем к замечанию доктора философских наук Александра Панарина из статьи "Политология на рубеже культур", но и "перемены в структуре самого гуманитарного знания, проникновение сюда методов количественного анализа и экспериментальной проверки гипотез".
Повторюсь, в данных условиях основ религиозной морали и той же Нагорной проповеди не то, чтобы недостаточно, просто само бытие нравственного разворачивается иначе. Разумеется, будь все люди или подавляющее их большинство безупречны, живи они по христианским заповедям, рай расположился бы на земных просторах. Но сейчас речь идет не об отдельном человеке (тут разговор должен быть особый), а о современной этической идеологии и ее нормах, соотносимых с механизмами общего жизнеустройства, с духовностью или бездуховностью форм общего нашего существования. С институтами нашей действительности. Именно ведь на этом барьере этическая норма, сталкиваясь с действительностью, становится проблемной. Какая же проблемность в Нагорной проповеди. Там все ясно. Современная этическая норма как бы спускается с небес идеального добра и, на свой лад, материализуется, перекликаясь с земным. Значит, она доступна анализу. Анализ ей просто необходим. Практически это - своеобразное и непрерывное исследование и коррекция происходящего.
