Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты
Уныло звучалъ картавящій на р голосъ секретаря.
Когда онъ дошелъ до мѣста, въ которомъ сказано было, что купецъ Смѣльковъ, очевидно получившій особенное пристрастіе къ дѣвушкѣ, прозываемой Любкой, послалъ ее съ ключомъ въ свой номеръ, Нехлюдовъ взглянулъ на подсудимую Маслову. Въ это же самое время Маслова, какъ будто польщенная тѣмъ, что она возбудила такое чувство въ купцѣ, подняла глаза и взглянула на чтеца и потомъ перевела взглядъ на присяжныхъ и скользнула имъ по лицу Нехлюдова. И вдругъ въ головѣ Нехлюдова точно щелкнуло и лопнуло что то. Воспоминаніе, копошившееся гдѣ то далеко внизу за другими впечатлѣніями, вдругъ нашло себѣ дорогу и выплыло наружу. Катюша! вспомнилъ онъ. Тетеньки Марьи Ивановны Катюша. И онъ, удерживая дыханіе, сталъ всматриваться въ подсудимую. Она опять сидѣла, опустивъ голову. Лобъ, волоса, носъ. Но эта старая, больная. Но въ это время подсудимая опять подняла голову и еще разъ взглянула изподлобья на чтеца и вздохнула. «Да нѣтъ, этого не можетъ быть!» говорилъ самъ себѣ Нехлюдовъ и въ тоже время чувствовалъ, что не могло быть никакого сомнѣнія. Это была она. Это была Катюша, та самая Катюша, которую онъ одно время страстно платонически любилъ, на которой хотѣлъ жениться и которую потомъ соблазнилъ и бросилъ. Да, это была она. Это было ужасно.
Да, это было 14 лѣтъ тому назадъ въ74 Турецкую кампанію, когда онъ, послѣ петербургской дурной свѣтской жизни, поступилъ въ75 военную службу и по дорогѣ въ76 полкъ заѣхалъ къ тетенькамъ Марьѣ и Софьѣ Ивановнымъ.
Ему было тогда 21 годъ.77 Это было время ослабленія и отдыха послѣ его самыхъ сильныхъ мечтаній, шедшихъ въ разрѣзъ со всѣмъ существующимъ порядкомъ вещей. Это было время, когда онъ, въ глубинѣ души желая дѣлать одно хорошее, дѣлалъ все дурное, все то, что дѣлали всѣ окружающіе его. Тогда онъ только что получилъ отцовское небольшое имѣніе, и, вмѣсто того чтобы, какъ онъ хотѣлъ, отдать его крестьянамъ, онъ надѣлалъ долговъ, проигралъ въ карты и долженъ былъ все, что стоило имѣніе, употребить на уплату долга. Такъ что имѣнье онъ не отдалъ, а продалъ.
Это было то время, когда онъ, считая войну постыднымъ дѣломъ, все таки поступилъ въ военную службу. И вотъ, въ этотъ то періодъ ослабленія, онъ, проѣзжая въ полкъ, прогостилъ недѣлю у тетокъ и тамъ, желая только однаго – жить чисто и жениться на той дѣвушкѣ, которую онъ полюбитъ, соблазнилъ невинную дѣвушку Катюшу и, соблазнивъ, уѣхалъ, бросилъ ее.
Ужасное дѣло это случилось съ нимъ вотъ какъ:
Какимъ онъ былъ теперь двойнымъ человѣкомъ, т. е. такимъ, въ которомъ въ различное время проявлялись два различные, даже совершенно противоположные человѣка: одинъ78 сильный, страстный,79 близорукій, ничего не видящій,80 кромѣ своего счастья, жизнерадостный человѣкъ, отдававшійся безъ всякихъ соображеній тѣмъ страстямъ, которыя волновали его, другой – строгій къ себѣ, требовательный и вѣрующій въ возможность нравственнаго совершенства и стремящійся къ нему, человѣкъ внимательный къ себѣ и другимъ, – такимъ двойнымъ человѣкомъ онъ еще въ гораздо сильнѣйшей степени былъ 14 лѣтъ тому назадъ, когда съ нимъ случилось это ужасное дѣло, которое онъ почти забылъ именно потому, что оно было такъ ужасно, что ему страшно было вспоминать о немъ, важность котораго только теперь открылась ему во всемъ его значеніи.
6.81
<Произошло это въ одинъ изъ тѣхъ періодовъ его жизни, когда онъ уставалъ жить одинъ своими мыслями и чувствами противъ общаго теченія и, отдаваясь этому теченію, надѣвалъ какъ будто нравственныя шоры на свою совѣсть и жилъ уже не своими мыслями, чувствами и, главное, совѣстью, а не спрашивая себя о томъ, что хорошо, что дурно, а, впередъ уже рѣшивъ, что хорошо жить такъ, какъ живутъ всѣ, жилъ, какъ всѣ. Уставши перебивать теченіе, онъ отдавался ему.
Такой періодъ онъ переживалъ теперь, вернувшись изъ за границы. Онъ жилъ въ Петербургѣ съ своими аристократическими друзьями и, спокойно чувствуя за собой одобреніе или хотя снисходительное, любовное прощеніе матери, отдавался всѣмъ увеселеніямъ, тщеславію и похотямъ свѣтской жизни. И когда онъ предавался такой жизни, онъ предавался ей вполнѣ, совсѣмъ забывая то, что онъ желалъ и думалъ прежде, какъ будто то былъ другой человѣкъ. Въ такомъ настроеніи онъ былъ теперь, и въ такомъ настроеніи онъ поступалъ теперь въ военную службу на войну. Всѣ дѣлали это, и это считалось очень хорошо, и вотъ онъ поступалъ также.>82
Онъ ѣхалъ въ полкъ и по дорогѣ къ своему полку заѣхалъ въ деревню къ своимъ двумъ теткамъ по отцу, изъ которыхъ старшая, Катерина Ивановна, была его крестной матерью. Передъ этимъ онъ былъ у нихъ годъ тому назадъ передъ своимъ отъѣздомъ заграницу, совсѣмъ въ другомъ, въ самомъ свѣтломъ своемъ настроеніи. Въ тотъ первый періодъ пребыванія у нихъ онъ былъ полонъ самыми высокими и казавшимися всѣмъ, кромѣ него, неисполнимыми мечтами. Это было тотчасъ же по выходѣ его изъ университета, когда онъ даже нѣсколько поссорился съ своей матерью, объявивъ ей, что онъ не хочетъ жить произведеніями труда, отнимаемыми у народа за незаконное наше владѣніе землей. Пріѣхавъ къ тетушкамъ въ деревню, онъ, наблюдая жизнь господъ и крестьянъ въ деревнѣ, не только теоретически, но практически до очевидности убѣдился въ справедливости того, что землевладѣніе есть владѣніе рабами, но только не извѣстными лицами, какъ это было прежде, а всѣми тѣми, кто лишенъ земли. Въ городѣ не видно, почему работаетъ на меня портной, извощикъ, булочникъ, но въ деревнѣ ясно, почему поденные идутъ чистить83 дорожки въ садъ, убираютъ хлѣбъ или луга, половину сработаннаго отдавая землевладѣльцу. Тогда мысли эти были такъ новы, такъ ярки, такъ возможно казалось ихъ сдѣлатъ общими, что Нехлюдовъ все это время, особенно во время пребыванія у тетокъ, находился въ постоянномъ восторгѣ. Тетушекъ своихъ онъ считалъ людьми стараго вѣка и не пытался уже обращать ихъ къ своимъ мыслямъ, а занимался тѣмъ, что, написавъ объ этомъ предметѣ письмо Генри Джорджу, самъ занялся изложеніемъ его ученія по русски и своимъ сочиненіемъ по этому предмету. Это было радостное, свѣтлое, чистое время.
Была весна. Онъ вставалъ рано, шелъ купаться, потомъ садился за свое сочиненіе. Обѣдалъ съ тетушками, ходилъ гулять или ѣздилъ верхомъ, потомъ учился по итальянски, читалъ и писалъ свои записки. Это было одно изъ лучшихъ временъ его жизни, которое онъ всегда вспоминалъ съ умиленіемъ.
