Лидия Чарская - Тяжелым путем
— Как хорошо, как чудесно! — то и дело восторгались барышни.
— Таинственное, романтическое похищение четырех граций! — смеясь, говорил Дима Николаев. — А, и вы, Екатерина Аркадьевна, любите кататься в автомобилях? — обратился он к Кате, сидевшей на коленях Нетти, поместившейся между сестрицами Завьяловыми.
Ложный стыд помешал сознаться девочке, что она никогда еще не ездила на моторе до сегодняшнего вечера, и Катя предпочла обойти молчанием этот вопрос.
— Куда же мы едем, однако? — поинтересовалась Нетти.
— Туда, туда! Прямо все, прямо, на край света, где он держится на одном из китов, — шутил Дима.
Его и без того маленькие глазки стали еще меньше и казались щелочками. Катя видела, что эти щелочки задорно и насмешливо поглядывали на нее… От Димы пахло вином, и вся его нетрезвая фигура внушала Кате гадливое отвращение.
— Какой противный! Пьет вино и говорит глупости, — произнесла мысленно девочка, стараясь не смотреть на Диму и других спутников, которые теперь казались ей не лучше подвыпившего Димы, и искренно наслаждаясь быстрой ездой.
Мимо мелькали молниями дома, фонари, улицы… Проехали тихую окраину, вылетели стрелой в более шумную часть города и снова помчались в тишину. Дух захватывало от быстрой езды в груди Кати. Голова прояснилась, перестала болеть. Но сама Катя вся притихла сразу, словно опустилась как-то. Теперь перед ней ясно предстала вся изнанка её ночного приключения.
Уехать, не спросясь у брата, y Ии, это что-нибудь да значило. Неприятное чувство сознания содеянной вины пробудилось в сердце девочки. Ей уже не хотелось слушать веселой болтовни соседей, не хотелось отвечать на их вопросы. И сама поездка в моторе не представляла уже больше никакого удовольствия. Её спутники, между тем, трещали без умолку. Говорили громко, спорили о чем-то…
— Боитесь, боитесь, mesdames, нечего и говорить, боитесь! — смеясь и заглушая всех своим громким голосом, кричал Пестольский.
— Нет, нет, вот глупости, волков бояться, в лес не ходить, — надрывались барышни Завьяловы, перекрикивая молоденького корвета.
— Да, мы в лес и не пойдем, мы поедем только на кладбище, — загоготал Дима Николаев, широко разевая рот.
Князь Валерьян, тоненький, юркий и вертлявый, склонился к лицу Кати.
— О чем задумались, очаровательные глазки? — спросил он сладеньким голоском.
От Валерьяна тоже пахло вином, и язык юноши плохо ему повиновался.
Кате стало еще противнее. Еще сильнее и настойчивее зашевелилось раскаяние в глубине души от присутствия всей этой пустой и пошлой компании. Со дна её поднималась муть от всех этих глупых разговоров, беспричинного смеха и ежеминутных на каждом ухабе взвизгиваний барышень.
В это время Пестольский рассказывал с увлечением о последних скачках, о каком-то «божественном» жеребце Снобе, который «схватил» всемирное Дерби, — но никто уже не слушал его. Заметно охмелевший Дима Николаев чуть ли не во весь голос кричал, стараясь обратить на себя внимание всей компании.
— Это будет очаровательно… Прелестно!..
— Все стремятся совершать, обыкновенно, поездки на Стрелку, на острова, в парки, a мы покатим на самый край Петербурга, на дальнее кладбище и посмотрим, что запоют наши храбрые барышни, очутившись в мало подходящей к ним компании мертвецов. Я вижу уж сейчас, как глаза Анастасии Юрьевны расширились от страха, ха, ха, ха! — заключил Дима свою речь самодовольным смехом.
— Ложь, ложь! — протестовала Нетти, — ничего я не боюсь! Неправда.
— Значит я ошибаюсь, и вы храбры, как рыцарь средневековья?
— Ну, разумеется, a вы думали как?
— Шофер, возьмите направо. Прямо к N-скому кладбищу, — скомандовал Валерьян.
Глаза Кати испуганно раскрылись.
— Мы, кажется, действительно, поворачиваем на кладбище, зачем? — тихо спросила она у своих соседок. Но никто не ответил ей. Никто даже не расслышал её вопроса. Все говорили и смеялись в одно время, заглушая один другого.
Мотор повернул уже в какой-то темный переулок и понесся снова вперед со сказочной быстротой. Вдруг он сразу остановился…
— Приехали, дети мои, mille diables, как говорит Дима… Но что это? Ворота кладбища закрыты? По-видимому, они не очень-то любезные хозяева, господа покойнички, и совсем не намерены нас принимать, — первым соскакивая на землю, шутил Валерьян.
— Можно в обход, если главные ворота закрыты… Там, y речки есть калитка, — посоветовал шофер.
— Вот неудача-то, но все равно! Поедем к речке.
— Parbleu! Катим на речку!
— Нет, сударь, этого, пожалуй, нельзя, машину испортим, дорога там худая, — покачал головой шофер.
— В таком случае отправимся туда пешком. Mesdames, не правда ли?.. Докажем свою храбрость! — предложил Дима, тяжело соскакивая с подножки и попадая в снег.
— Ловкость не порок! — сострил Валерьян под общий хохот, вызванный видом беспомощно барахтавшегося в сугробе юнкера.
— Mesdames et messieurs! Я предлагаю вам обойти ограду кладбища, и проникнуть внутрь его с другой стороны, — предложил Пестольский.
— Cest Гa, cest Гa! (Так! Так!) Очаровательно! — не совсем, однако, искренно обрадовались дамы.
— Господа, я предлагаю идти попарно, ваши руки mesdemoiselles, — и Дима Николаев, поднявшись, наконец, на ноги, подставил свернутые калачиком руки обеим барышням Завьяловым. За ними корнет Пестольский подошел к Нетти.
— Очаровательная княжна… Вашу прелестную ручку, — дразнил он ее по привычке.
На этот раз Нетти не обижалась на молодого человека, именовавшего ее княжной. Она звонко смеялась и торопила всех:
— Скорее, господа, скорее, докажем же нашу храбрость, побываем на кладбище, a там быстрым аллюром домой. Наверное, котильон уже кончился, сели ужинать и нас могут хватиться.
— Allons, mes enfants! Раз два, раз два! — и Валерьян замаршировал по-солдатски, увлекая за собой Катю, опиравшуюся на его руку.
— Дядя Дима, дядя Дима, — кричал Пестольский Николаеву, — a ты револьвер с собой не захватил?
— Мммм! Зачем он мне?
— На всякий случай не мешало бы! У меня есть. A то знаешь, всякие могут произойти случайности на кладбище… Там, ведь, и пошаливают иногда.
Тут начались рассказы о восставших из гробов мертвецах, которые оказывались потом… ворами.
В это время, отстав от компании, Валерьян нашептывал Кате:
— Какие у вас прелестные глазки, mademoiselle Katrine в темноте, как две маленькие звездочки они сверкают. Не мудрено, что ваша старшая сестрица завидует вам. Кстати, ваша сестрица совсем забрала вас в руки и смотрит на вас, как на маленькую девочку, которую можно наказывать… Вот вы увидите, когда она узнает, что вы без спроса поехали с нами, то поставит вас в угол, a может быть еще на колени, ха, ха, ха, ха, a может быть и на горох?.. Что вы на это скажете, ха, ха, ха, ха, ха!
Голос Валерьяна звучал обидной насмешкой. Было очевидно, что ему во что бы то ни стало хотелось раздразнить Катю до слез. Ta вспыхнула, как порох, топнула ногой.
— Это неправда! Это ложь! Меня никто не смеет наказывать, я не ребенок, — возмущенным тоном вырвалось из уст девочки:
— Ха-ха-ха-ха, — не унимался юнкер, замечая с удовольствием, что слова его упали на плодотворную почву, что ему удалось царапнуть болезненно развитое самолюбие девочки, — ха-ха-ха-ха, parlez pour vous, ma petite, a я все-таки утверждаю, что вас поставят в угол, да еще высекут, пожалуй, как провинившуюся деточку…
— Но это уже чересчур! — возмутилась Катя, пытаясь вырвать из рук юнкера свою дрожащую от волнения гнева руку.
— Ха, ха, ха, ха! Вот мы и рассердились! Milles diables, как говорит Дима, — ах, как вы бываете прелестны, когда сердитесь, Катя. Вы не сердитесь, что я называю вас так, но, ведь, мы родственники, и я считаю вас своей милой маленькой сестричкой, и хочу утешить и успокоить вас… Я не дам вас в обиду, крошка… Я вас люблю, как маленькую сестричку…. Разрешите мне поцеловать вас! Что? Вы уклоняетесь? Ну, так я и без спроса вас поцелую… Что за церемонии между близкими родственниками, право! Вздор!
И прежде чем Катя успела отскочить, лицо Валерьяна, от которого пахло противным запахом вина, наклонилось к ней, a его губы старались дотянуться до её пылающей от гнева щеки.
— Как вы смеете! Оставьте меня в покое, я ненавижу вас! — с отвращением и негодованием вырвалось у девочки, — я пожалуюсь Андрюше, я…
Катя не договорила. Слезы обиды и гнева обожгли ей глаза… Она прислонилась к кладбищенскому забору, который они огибали в эту минуту, и закрыла лицо руками. Валерьян растерялся, не зная, что делать, что предпринять.
Остальная часть компании успела уйти далеко вперед. Откуда-то издали уже слышались звонкие голоса барышень, смех Нетти.
Совсем сконфуженный, юноша сделал попытку уа завладеть Катиной рукой.
— Вот спичка-то! Вот фейерверк-то! Ну, и характерец у вас, Катенька. Я думал, что на правах родственника имею право поцеловать вас, как милую, славную девочку, a вы точно ежик… Право — ну, ежик. Фырк! Фырк! Перестаньте же, дайте же мне вашу лапку, будем по-прежнему друзьями, — говорил он вкрадчиво, переминаясь с ноги на ногу.
