Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- А разве и об ней есть запрос? - спросил Вихров.
- И об ней, и она, наверно, будет определена, - отвечал Кергель и, осторожно перейдя на ту сторону, где стояла Катишь, подошел к ней и начал ей передавать приятную новость; но Катишь была не такова: когда она что-нибудь делала для других, то о себе в эти минуты совершенно забывала.
- Ну, после как-нибудь расскажете, мне не до того, - отвечала она, и все внимание ее было обращено на церемонию отпевания.
В одном из углов церкви Вихров увидал также и Грушу, стоявшую там, всю в черном, и усерднейшим образом кланявшуюся в землю: она себя в самом деле считала страшно согрешившею против Клеопатры Петровны.
Когда, наконец, окончилась вся эта печальная церемония и гроб поставили на дроги, Живин обратился к Вихрову:
- А ты поедешь провожать до деревни?
- Да, - отвечал тот мрачно.
- Прощайте, Вихров, - сказала ему Юлия с каким-то особенным ударением. - Я сегодня убедилась, что у вас прекрасное сердце.
Кергель между тем, как бы почувствовав уже в себе несколько будущего полицеймейстера, стал шумно распоряжаться экипажами. Одним велел подъехать, другим отъехать, дрогам тронуться.
Катишь все время сохраняла свой печальный, но торжественный вид. Усевшись с Вихровым в коляску, она с важностью кивнула всем прочим знакомым головою, и затем они поехали за гробом.
Вскоре после того пришлось им проехать Пустые Поля, въехали потом и в Зенковский лес, - и Вихров невольно припомнил, как он по этому же пути ездил к Клеопатре Петровне - к живой, пылкой, со страстью и нежностью его ожидающей, а теперь - что сталось с нею - страшно и подумать! Как бы дорого теперь дал герой мой, чтобы сразу у него все вышло из головы - и прошедшее и настоящее!
- Последний уж раз я еду по этой дорожке, - проговорила вдруг Катишь, залившись горькими слезами.
Вихров взглянул на нее - и тоже не утерпел и заплакал.
- Ну, будет, пощадите меня, - сказал он, взяв и сжимая ее руку.
- Я очень рада, что хоть вы одни понимаете, как можно было любить эту женщину, - бормотала Катишь, продолжая плакать.
Она в самом деле любила Клеопатру Петровну больше всех подруг своих. После той размолвки с нею, о которой когда-то Катишь писала Вихрову, она сама, первая, пришла к ней и попросила у ней прощения. В Горохове их ожидала уже вырытая могила; опустили туда гроб, священники отслужили панихиду - и Вихров с Катишь поехали назад домой. Всю дорогу они, исполненные своих собственных мыслей, молчали, и только при самом конце их пути Катишь заговорила:
- Кергель сказывал, что меня непременно определят в сестры милосердия; ну, я покажу, как русская дама может быть стойка и храбра, - заключила она и молодцевато махнула головою.
Вихров всю почти ночь после того не спал и все ходил взад и вперед по кабинету.
- Я, решительно я убил эту женщину! Женись я на ней, она была бы счастлива и здорова, - говорил он.
И это почти была правда. После окончательной разлуки с ним Клеопатра Петровна явно не стала уже заботиться ни о добром имени своем, ни о здоровье, - ей все сделалось равно.
VI
ОДНО ЗА ОДНИМ
Тяжелое душевное состояние с Вихровым еще продолжалось; он рад даже был, что Мари, согласно своему обещанию, не приезжала еще в их края. У нее был болен сын ее, и она никак не могла выехать из Петербурга. Вихров понимал, что приезд ее будет тяжел для Груши, а он не хотел уже видеть жертв около себя - и готов был лучше бог знает от какого блаженства отказаться, чтобы только не мучить тем других. Переписка, впрочем, между им и Мари шла постоянная; Мари, между прочим, с величайшим восторгом уведомила его, что повесть его из крестьянского быта, за которую его когда-то сослали, теперь напечаталась и производит страшный фурор и что даже в самых модных салонах, где и по-русски почти говорить не умеют, читаются его сказания про мужиков и баб, и отовсюду слышатся восклицания: "C'est charmant! Comme c'est vrai! Comme c'est poetique!"*
______________
* Это очаровательно! Как это верно! Как это поэтично! (франц.).
"Ты себе представить не можешь, - заключала Мари, - как изменилось здесь общественное мнение: над солдатчиной и шагистикой смеются, о мужиках русских выражаются почти с благоговением. Что крепостное право будет уничтожено - это уже решено; но, говорят многие, коренные преобразования будут в судах и в финансах. Дай-то бог, авось мы доживем до того, что нам будет возможно не боясь честно говорить и не стыдясь честно жить". По газетам Вихров тоже видел, что всюду курили фимиам похвал его произведению. Встреть моего писателя такой успех в пору его более молодую, он бы сильно его порадовал; но теперь, после стольких лет почти беспрерывных душевных страданий, он как бы отупел ко всему - и удовольствие свое выразил только тем, что принялся сейчас же за свой вновь начатый роман и стал его писать с необыкновенной быстротой; а чтобы освежаться от умственной работы, он придумал ходить за охотой - и это на него благотворно действовало: после каждой такой прогулки он возвращался домой здоровый, покойный и почти счастливый. Вместо Живина, который все время продолжал сидеть с женой и амурничать, Вихров стал брать с собой Ивана. Этот Санчо Панса его юности вел себя последнее время прекрасно: был постоянно трудолюбив, трезв и даже опрятен и почти что умен. Стрелял он тоже порядочно - и выучился этому от нечего делать, когда барином сослан был в деревню.
Каждый почти день Вихров с ружьем за плечами и в сопровождении Ивана, тоже вооруженного, отправлялся за рябчиками в довольно мрачный лес, который как-то больше гармонировал с душевным настроением героя моего, чем подозерные луга. Вихров почти наизусть выучил всю эту дорогу: вот пройдет мимо гумен Воздвиженского и по ровной глинистой дороге начнет подниматься на небольшой взлобок, с которого ненадолго бывает видно необыкновенно красивую колокольню села Богоявления; потом путь идет под гору к небольшому мостику, от которого невдалеке растут две очень ветвистые березы; затем опять надо идти в гору. Вихров всегда задыхался при этом; но вот, наконец, и воротца в лес. Иван, когда они подходили к ним, уходил немного вперед и отворял воротца, под которыми постоянно была лужа грязи. Пройдя их, сейчас же можно было поворачивать в лес. Идя в чаще елок, на вершины которых Иван внимательнейшим образом глядел, чтобы увидеть на них рябчика или тетерева, Вихров невольно помышлял о том, что вот там идет слава его произведения, там происходит война, смерть, кровь, сколько оскорбленных самолюбий, сколько горьких слез матерей, супруг, а он себе, хоть и грустный, но спокойный, гуляет в лесу. На одну из ближайших ко входу в лес колод Вихров обыкновенно садился отдыхать, а Иван в почтительной позе устанавливался невдалеке от него - и Вихров всякий раз, хоть и не совсем ласковым голосом, говорил ему:
- Садись, что ж ты стоишь!
И Иван садился, но все-таки продолжал держать себя в несколько трусливой позе. Наконец, Вихрову этот подобострастный вид его стал наскучать - и он решился ободрить его, хоть и предчувствовал, что Иван после того сейчас же нос подымет и, пожалуй, опять пьянствовать начнет; но, как бы то ни было, он раз сказал ему:
- Иван, что ж ты не женишься?
- На ком же жениться-то! - отвечал Иван, потупляясь немного.
Барин в этом случае попал в самую заветную его мечту.
- Хорошие-то невесты за меня не пойдут, а на худой-то что жениться.
- Да ведь невесты все одинаково хороши!
- Нет-с, разница большая, - отвечал Иван, ухмыляясь. - За меня было, вон, поповна даже шла-с.
- Ну так что же?
- Да говорит: "Есть у тебя сто рублей денег, так пойду за тебя", - а у меня какие ж деньги!
И в голосе Ивана Вихров явно почувствовал укор себе, зачем он ему не приготовил этих ста рублей.
- Что ж, она хороша лицом?
- Нет, из лица она не так чтобы очень красива, - отвечал Иван.
Поповна была просто дурна и глупа очень.
- Так чем же она тебе нравится?
- Да тем, что попочетнее, все не мужичка простая.
- И ты бы на ней с большим удовольствием женился?
- Да-с, - отвечал Иван, опять ухмыляясь.
- Ну, хорошо, сватайся! Я тебе дам сто рублей.
Иван что-то молчал.
- Когда же ты будешь свататься? - спросил Вихров, думая, что не налгал ли все это Иван.
- Да вот-с тут как-нибудь, - отвечал Иван опять как-то нерешительно; у него мгновенно уже все перевернулось в голове. "Зачем жениться теперь, лучше бы барин просто дал сто рублей", - думал он.
- Ну, женись, женись! - повторил с усмешкою Вихров.
- Слушаю-с! - отвечал Иван и, будучи все-таки очень доволен милостями барина, решился в мыслях еще усерднее служить ему, и когда они возвратились домой, Вихров, по обыкновению, сел в кабинете писать свой роман, а Иван уселся в лакейской и старательнейшим образом принялся приводить в порядок разные охотничьи принадлежности: протер и прочистил ружья, зарядил их, стал потом починивать патронташ.
К нему вошла Груша.
- А что, барину к ужину есть дичь? - сказала она.
