Сергей Аксаков - Том 1. Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука
Эти критические замечания Толстого относятся к пятому отрывку «Семейной хроники», законченному Аксаковым в июне 1856 г. По-видимому, в том же месяце Толстой навестил Аксакова. Некоторые из соображений Толстого были автором учтены, например, замечание, обозначенное в пункте 3. В рукописи пятого отрывка после нынешнего эпилога имелся еще один абзац, который действительно не был органичен для эпилога и мог восприниматься лишь как внешне «примыкающий» к тексту «Хроники». Вот он: «Для особенно любопытных читателей и читательниц я скажу, что Степан Михайлович прожил еще пять или шесть лет после рождения внука, что он имел удовольствие его видеть и даже благословить за день до своей кончины… Месяцев за семь перед смертью, а именно в июне 1796 года, он был утешен рожденьем второго внука, Николая, что обеспечивало продолжение рода Багровых; имя внука Николая он также собственноручно вписал в свою дворянскую родословную. Степан Михайлович скончался в январе или феврале 1797 года. Арина Васильевна пережила его несколькими годами; она постоянно грустила о своем супруге, грустила, что ей уж некого бояться» (Л. Б., ф. Аксакова, 1/5, лл. 58 об.–59).
В печатный текст «Семейной хроники» Аксаков не ввел это место. Очевидно, оно было вычеркнуто после беседы с Толстым.
Надо сказать, что не все замечания Толстого показались автору достаточно убедительными – например, его упрек относительно того, что рассказ о Сальме «задерживает ход». Вероятно, в этой связи он просил Тургенева обратить внимание на пятый отрывок «Хроники». «Если будете иметь случай, – писал Аксаков 16 ноября 1856 года, – пожалуйста, прочтите и напишите мне голую правду. Я после скажу вам, почему мне это особенно интересно» («Русское обозрение», 1894, № 12, стр. 590). Ответ Тургенева неизвестен. Аксаков остался при своем мнении и никаких исправлений в рассказ о Сальме не внес.
Среди критических откликов были и такие, которые вызвали резкое неудовольствие Аксакова. Так как в момент издания «Семейной хроники» еще жили люди, в той или иной степени близкие к персонажам книги, автор пытался замаскировать фактическую достоверность своего повествования и с этой целью заменил действительные имена главных персонажей, а также географические названия вымышленными. Первому изданию «Семейной хроники» и «Воспоминаний» было предпослано следующее обращение «К читателям»: «Считаю за нужное предуведомить благосклонных моих читателей, что отрывки из „Семейной хроники“ написаны мною по рассказам семейства Багровых, близких моих соседей, и что эти отрывки не имеют ничего общего с собственными моими „Воспоминаниями“, кроме сходства в названии местностей и в некоторых именах, данных мною произвольно. Печатая эту книгу, я очень жалею, что не мог представить ее публике в полном составе. Половина „Семейной хроники“ не могла быть напечатана, да и „Воспоминания“ много сокращены самим мною».
Предостережение Аксакова не возымело успеха. Едва только книга вышла в свет, современная критика тотчас же установила полную тождественность Багровых и Аксаковых. Объясняя А. О. Смирновой обстоятельства, препятствовавшие продолжению работы над «Семейной хроникой», Аксаков писал в мае 1856 г.: «Далее продолжать я не мог. Причины вам понятны. Я и так сделал слишком смелый поступок. Я наперед знал, что найдутся подлецы, которые печатно будут говорить, что Багровы – мои отец и мать. Но бог с ними!» («Русский архив», 1896, кн. I, стр. 160).
Второе издание «Семейной хроники» Аксаков снабдил новым обращением «К читателям»: «Печатая книгу мою вторым изданием, с прибавлением двух новых отрывков „Семейной хроники“, я также считаю за нужное предуведомить благосклонных моих читателей, что отрывки из „Семейной хроники“ написаны мною по рассказам семейства гг. Багровых, близких моих соседей, и что эти отрывки не имеют ничего общего с собственными моими „Воспоминаниями“, кроме сходства в названии местностей и в некоторых именах, данных мною произвольно.
Некоторым из гг. моих рецензентов, преимущественно пишущим в газетах, не угодно было уважить моего предупреждения, ясно изложенного в предыдущих строках. Я был неприятно изумлен таким нарушением везде принятого приличия, оскорбительным и для общества и для сочинителя: ласкаю себя надеждою, что оно не повторится».
Выпуская в свет четвертое издание «Семейной хроники» в 1870 г., И. С. Аксаков написал к нему «Предуведомление», в котором подчеркнул связь между «Семейной хроникой», «Детскими годами Багрова-внука» и «Воспоминаниями» и объяснил истинный смысл тех «предупреждений», с которыми его отец обращался к читателям. «Подобные предупреждения, – писал И. С. Аксаков, – были в то время нужны не потому, чтобы автор полагал возможным уверить читателей в отсутствии тождества обоих названий Багровых и Аксаковых, Куролесовых и Куроедовых и проч.», – а потому, что таким способом автор надеялся прекратить толки и пересуды, неприятные для родственного чувства многих тогда еще живых членов этих семейств; надеялся удержать журнальную критику в пределах чисто литературной оценки выставленных им характеров и типов, без всякого нескромного разоблачения тех обстоятельств, которые могли, конечно, подразумеваться, но которым еще не пришло время выступать гласно наружу.
Но теперь, когда уже протекло десять лет со дня кончины автора, когда и других многих близких родственников уже нет и описываемые им события еще глубже ушли в историческую даль, – теперь нет никакой надобности скрывать то, что и прежде подразумевалось и что, будучи обнаруженным и признанным, способно придать всей книге, сверх ее художественного достоинства, еще новое, положительное достоинство живой, несомненной правды, значение важного материала для истории русского общества. Одни и те же лица выступают и в «Отрывках из „Семейной хроники“ и в „Воспоминаниях“, и читатель может, не смущаясь прежним „Предуведомлением“, следить за развитием характеров и составить себе цельную картину семейного быта по обеим частям книги почти за три четверти века тому назад».
В настоящем издании текст «Семейной хроники» воспроизводится по второму, прижизненному изданию (М. 1856). Места, изъятые цензурой, восстанавливаются по рукописи, хранящейся в Рукописном отделе Государственной библиотеки имени В. И. Ленина. В обоих прижизненных изданиях ряд персонажей был обозначен сокращенно или инициалами. Почти все эти сокращения и инициалы давно расшифрованы, и мы даем полное написание имен и фамилий.
Уфимское наместничество – образовано в 1781 г. из двух областей: Оренбургской и Уфимской. В 1796 г. наместничество было переименовано в Оренбургскую губернию.
…не за что рассердиться… – В тексте «Московского ученого и литературного сборника» после этих слов было следующее: «Одни дворовые и впоследствии собственное его семейство испытывали иногда всю ярость этой бури. Достаточно было маленькой неправды, небольшого лукавства или обмана, малейшего непослушания, чтобы воспалить его гнев, доходивший до бешенства. Но со всем тем не только крестьяне, но и дворовые, около него служившие люди, не говорю уже о семействе, любили его без ума. Впоследствии времени некоторые из молодых слуг его доживали свой век при мне; уже стариками часто рассказывали они о строгом, вспыльчивом, но справедливом и добром своем старом барине и никогда без слез о нем не вспоминали». Но уже в тексте «Москвитянина» и во всех последующих изданиях «Семейной хроники» это рассуждение было автором снято и в переработанном виде использовано в главе «Новые места».
Акаевский бунт – крупнейшее восстание башкирских крестьян, возглавленное Акаем. Оно вспыхнуло в 1735 г. и было направлено против колониальной политики русского царизма.
Цитируемые Аксаковым стихи принадлежат, конечно, ему самому.
Этот молодой человек, необыкновенно умный и ловкий, уладил все дело. – В рукописи есть любопытное продолжение этой фразы, зачеркнутое чьей-то рукой: «не поскупившись барскими деньгами» (Л. Б., ф. Аксакова, 1/2а, л. 12). Здесь содержался прозрачный намек на те методы, с помощью которых «молодой человек» улаживал дело, – то есть намек на всемогущую взятку.
О Михайлушке – Михаиле Максимовиче, управителе имениями Прасковьи Ивановны – см. подробно в «Детских годах Багрова-внука». Он был дедом известного поэта-шестидесятника М. Л. Михайлова. В «Воспоминаниях» Н. В. Шелгунова содержатся некоторые интересные сведения о последующей судьбе Михайлушки, дополняющие рассказ Аксакова: «Замечательно умный и деловой человек, известный всем и каждому в двух губерниях, был дед Михаила Ларионовича Михайлова; но он умер не потому, что спился на воле, а вот почему. После смерти Прасковьи Ивановны Михайлушка был отпущен на волю, но вольная была сделана не по форме. Этим воспользовались наследники, и всех уволенных Прасковьей Ивановной, в том числе и Михайлушку, опять закрепостили. Дед Михаила Михайлова протестовал, за что его заключили в острог, судили и высекли как бунтовщика. Вот отчего он умер; очень может быть, что он и запил, но уж, конечно, не оттого, как объясняет Аксаков (крестьяне были Аксаковых), что Михайлушка „держался скромного образа жизни“, пока был крепостным, и разбаловался на свободе. „Вышел в чиновники, а потом и в дворяне“ отец М. Л. Михайлова, бывший потом управляющим Илецкой Соляной Защитой» (Н. В. Шелгунов, Воспоминания, М.–П. 1923, стр. 94).
