Лев Овалов - Двадцатые годы
Не понял Слава Шабунина. "О людях, о людях побольше. Цифры цифрами, но покажи людей..." Сам Шабунин в своих речах редко поминает чьи-либо имена. Однако всегда остается впечатление, будто он назвал множество людей. В этом-то и секрет политики. Не перечислять людей, но знать, о ком и для кого говоришь. Думай о Даше, а говори об атеистической пропаганде. Дело ведь не в Даше, а в том, что все вокруг нее верят в бога. Убеждать надо не Дашу, а тех, среди кого она живет. И не приехать и выступить перед ними с докладом, а работать с людьми изо дня в день. Даша делает много полезного, а воспитывает окружающих ее людей недостаточно. Разве можно рассказать кому-нибудь о том, что случилось с Франей? Но предупредить то, что случилось, вполне было возможно. Разъяснительная работа с девушками ведется из рук вон плохо. Надо, чтобы врачи беседовали с девушками до того, как они кинутся к ним за медицинской помощью. А девушки в Луковце должны знать, что комсомол за них вступится, должны чувствовать себя за комсомолом как за каменной стеной...
Не бойся цифр, цифры помогают осмысливать действительность, только за цифрами надо видеть Дашу и Франю, говорить о всех, а представлять себе каждую в отдельности.
На утреннее заседание никто из укомпарта не пришел, конференция двигалась проторенной колеей, приняли резолюцию по отчету Ознобишина, заслушали доклад Железнова об экономическо-правовой работе, объявили обеденный перерыв. Члены президиума направились в укомпарт, еще раз обсудить кандидатов в состав нового укомола.
Ни Шабунин, ни Кузнецов никого комсомольцам не навязывали, выбирайте кого хотите, но неуклонно требовали объяснений - почему оказано предпочтение тому или иному кандидату, что сделал он или, по крайней мере, может сделать, придирчиво оценивали способности и возможности каждого.
- Остерегайтесь говорунов, кто хорошо работает, тот скуп на слова, предупреждал Шабунин. - Хлеб у того родится, кто пахать не скупится.
А потом, указывая на список, Шабунин вдруг задал вопрос:
- А скажите-ка мне, кто из ребят высказывал намерение учиться?
- Какое это имеет значение? - возразил Железнов. - Выберем и будем работать.
- Э, нет, - сказал Шабунин. - Сейчас у вас самые золотые годы, чтобы учиться. Тех, кто хватается за книгу, отпустим в университет. Надо уже сейчас думать о том, кто будет работать и через десять лет, и через двадцать, нашему государству понадобятся тысячи специалистов.
Афанасий Петрович заглядывал далеко вперед, Быстров недаром как-то сказал Славе, что у Шабунина государственный ум.
На том и расстались, все заторопились в столовую, один Слава задержался в дверях.
- У меня вопрос к вам, Афанасий Петрович.
- А обедать ты не собираешься?
- Черт с ним, с обедом!
- А я, брат, проголодался... - Шабунин улыбнулся. - Ладно уж, идем со мной, авось Варвара Никитична не посетует, что я нашел ей нахлебника.
Он опять привел Славу к себе, и Варвара Никитична опять встретила Славу так, точно ждала его к обеду, опять были щи да каша, и опять Слава вдыхал воздух согласия, который заполнял тесную комнату Шабуниных.
Сели за стол, Шабунин покряхтел, поглядел на жену.
- Что-то, мать, уморился я, надо бы...
Он не сказал, что ему надо, но Варвара Никитична достала из шкафа бутылку водки, налила полстакана, поставила перед мужем и тут же убрала бутылку обратно, на гостя она даже не взглянула, рано еще угощать его водкой.
- Ну, за успех...
Шабунин крякнул, закусил водку щами.
- Теперь ешь, - сказал он Славе, - а вопрос свой прибереги на после обеда.
А после обеда они вместе пошли в клуб, и тут-то между ними состоялся разговор, будто и незначительный, но который во многом определил судьбу Славы.
- Афанасий Петрович, как вам... Как вам мой доклад?
- Ну... Ничего доклад. Все на месте. А что? - забеспокоился Шабунин. Я не был у вас утром... Отчет одобрен?
- Одобрен.
- Без трений?
- Без трений.
- Так чем ты не удовлетворен?
- Самим собой.
Шабунин пошутил:
- Неудовлетворенность собой - это путь к самосовершенствованию.
- Нет, я серьезно. Доверие мне оказано большое, только я его не оправдываю.
- Как не оправдываешь? - Шабунин даже остановился, насторожился. Виноват в чем? Говори.
- Вы не поняли. Плохого я ничего не сделал. У меня нет уверенности в самом себе.
- Куда это тебя клонит?
- Нет у меня права учить других! Вы вот уверены в себе, а я учу, учу, а нет во мне уверенности в том, что дано мне такое право.
- Так разве во мне дело? - возразил Шабунин. - На чем основана моя уверенность? Не на каких-то личных моих достоинствах - я стараюсь вникать в указания партии, а мы с тобой состоим в мудрой партии, в этом наши с тобой счастье и сила...
Шабунин задумался. Слава старался шагать с ним в ногу, у Афанасия Петровича шаг широкий, размашистый, походка Славы торопливее, чем у Шабунина, Слава часто сбивается с ноги.
- Так что ты хочешь сказать? - спрашивает Шабунин.
- Теряюсь я иногда в выборе.
- В выборе чего?
- Направления.
- Тебе не хватает чувства ориентации.
- А как его найти?
- Учиться.
- В Малоархангельске?
- А чем тебе плох Малоархангельск? Учиться, брат, можно везде. Революционеры и в тюрьме учились!
Славе показалось, Афанасий Петрович обиделся за Малоархангельск. Скопище приземистых домишек, закрывающих на ночь окна ставнями. Улицы в буераках, дощатые тротуары, вытоптанная бесчисленным множеством человечьих и лошадиных ног базарная площадь? Палисадники с подсолнухами и мальвами и разросшийся яблоневый сад посреди города? Нет! Домики могут сгореть, их можно снести или перестроить, а сад вырубить или, напротив, растить... Значит, люди, населяющие тихий этот городок, все эти Успенские, Корсунские, Большие и Малые Колодези? Да, и люди, и городок этот, и окружающие его деревни, и нечто большее, что доверено попечению Афанасия Петровича Шабунина на отпущенный ему жизнью срок.
- Да не мне плох Малоархангельск, - вырвалось у Славы, - а я плох для Малоархангельска!
И, должно быть, Афанасий Петрович Шабунин не столько понял, сколько угадал тревогу, владеющую душой только-только становящегося на свои ноги юноши, - мальчишка шагает своей дорогой, но еще слабо различает цель, к которой идет, к которой надо идти.
- Пожалуй, я понимаю тебя, - задумчиво произнес Афанасий Петрович. - Ты еще не созрел для самостоятельной работы, но уже достаточно повзрослел для того, чтобы всерьез учиться. Жаль с тобой расставаться, но ничего не поделаешь...
Что-то ёкнуло в сердце Славы, до него еще не дошла суть принятого Шабуниным решения, хотя решение это определяло дальнейший жизненный путь Славы Ознобишина.
- Ничего не поделаешь, - повторяет Афанасий Петрович. - Придется тебя отпустить. Пошлем мы тебя учиться.
Шабунин как будто не торопится, а Слава едва поспевает за ним.
Улица пустынна. Одноэтажные домики с голубыми почему-то везде ставнями... Да, потому, что, кроме синьки, другой краски в Малоархангельске не достать! Пружинит под ногами дощатый тротуар, немощеная улица в рытвинах, выбоинах, ухабах, и посреди улицы цветет татарник. Редкие прохожие идут, загребая пыль, и ты точно в необитаемом городе, а Шабунин еще обижается за свой Малоархангельск...
Слава возвращается к повседневным делам.
- Вы как будто даже хвалите мой доклад, все, говорите, на месте, а в нем на самом деле одни слова.
- Да нет, - возражает Афанасий Петрович. - Есть в нем и кое-что дельное, иначе тебя не держали бы на твоей должности.
Слава пробует пошутить:
- А если хорошо, зачем же учиться?
Глаза Шабунина веселые, а отвечает серьезно:
- А затем, что ничто не стоит на месте. Даже Малоархангельск. Думаешь, вечно он будет таким? Все переменится, иначе и работать не стоит. Для того и учимся. Я сам учусь каждый день. Руковожу мужиками и сам у этих же мужиков учусь. Разве укомол не был тебе школой? А теперь пора переходить в следующий класс.
- Афанасий Петрович! Сейчас выборы... - Ох, как непросто высказать свой вопрос: - Я сниму сейчас свою кандидатуру?
- Ду-у-рак ты...
Рассердился Шабунин?.. Нет, глаза все такие же, укоризненные и ласковые, на него нельзя обижаться.
- Ни в коем случае. Никаких отводов. Работа укомола одобрена, а ты заявишь о своей непригодности? Отчет одобрен, а секретаря не выбрали! Прямой упрек укомпарту. Пусть тебя выберут честь по чести, а там...
Дошли до клуба.
- А там поглядим, - сказал Шабунин и пошел на второй этаж по узкой деревянной лестнице, на две ступеньки опережая Ознобишина.
Славе стало жалко себя. Направо пойдешь - коня потеряешь, налево пойдешь - самого убьют...
А Шабунину жаль было отпускать этого паренька, иногда неуверенного, а иногда слишком самоуверенного. Не всегда и не все у него получалось, но старался он честно. Афанасий Петрович любил Ознобишина, как, впрочем, любил всех этих мальчишек и девчонок, которые собрались сейчас в клубе на выборы. Они хорошо нам помогают, думал о них Шабунин. Нам... Он не знал слова "мне". Нам, мысленно говорил он, думая об укоме, о малоархангельских коммунистах, о партии. Поэтому и приходится иногда расставаться даже с теми, кого жалеешь и любишь, думал он, для дела, ради завтрашнего дня...
