Роман Казак-Барский - О любви
Я и не думал, что на земле предков происходит нынче смешение разных народов, как в Америке. И черненькие эфиопы, и беленькие, как скандинавы, индийцы, узбеки, кавказцы, марокканцы, йемениты, аргентинцы и прочие наши как бы славяне. И все они - евреи. Был я на экскурсии в Иерусалиме. Понял, наконец, почему ты хочешь здесь побывать. Это действительно святое место, вызывает благоговение вся эта древность. Свое обещание я выполню. Гостевое приглашение легитимно год, поэтому я стану его оформлять ближе к осени, к твоему дембелю.
Страна очень красивая, но земля хоть и родит в достатке все, что нужно для жизни, требует колоссального труда. Работают тут много. По 10-12 часов. И ещё нужно защищаться. Много строят. Этих людей уже не сковырнешь. Им есть, что терять. А чужого им не нужно. Не трогайте только, не мешайте. В Союзе нам хорошо вешали лапшу на уши об этой стране-агрессоре. И арабы, и евреи в массе доброжелательны друг к другу. Ездят в общественном транспорте, покупают друг у друга в лавках. По пятницам арабы в еврейских, а по субботам евреи в арабских. Даже очень удобно. Лечат и учат друг друга. Всем на пользу. Иронично называют друг друга двоюродными братьями. Ну, тебе-то это понятно из Библии. Дети одного отца, но от разных жен.
Я буду готовиться поступать в университет. Предстоит громадный труд учить язык, подрабатывать, ибо учеба не бесплатна. Немного проехал по стране с экскурсиями. Практикуется такой вид знакомства. Как крупный специалист по чистке отхожих мест, особое внимание обратил на этот предмет культуры. Даже в пустыне я не нашел туалета типа "сортир". Всюду ватерклозеты исключительной чистоты, как не во всех городах в Союзе. И водопровод. Даже на стоянке бедуинов проведен. В Иудейской пустыне, у колодца Доброго Самаритянина, познакомился с любимой верблюдицей Исака Кэмэл. Она работает у тамошнего бедуина фотомоделью. За три шекеля позволяет себя сфотографировать. Посылаю её фото. И ещё открытку. Она же в профиль. На фото на ней сидит хозяин в походном облачении. Хороший парень. Сзади на фото видна его палатка. А "тойоты" не видно. Она с другой стороны. Я с ним поболтал, больше с помощью жестов и немного на иврите. Он тоже служил в израильской армии. Но не так, как мы с тобой в хозвзводе, а в элитном спецподразделении "командо". Угощал меня настоящим кофе, сваренным на мангале. В палатке у него кроме матов, набитых шерстью, и мангала есть медный кофейник, которому наверно, тысячу лет. Здесь все тысячелетнее. Вот какие мои первые впечатления.
Большой привет ребятам. Харченко персонально передай привет. Спасибо ему, что не тормознул меня в Союзе ещё лет на пять. Жалко время терять. Обними за меня Исака. Может быть, ты на нем приедешь сюда в паломничество? Подумай. Пока. Обнимаю. Давид".
Я был в восторге. Моя Кэмэл прекрасна! Просто как кинозвезда! Какие у неё густые ресницы, какие маленькие ушки, гордая посадка головы! Ах! А утонченный профиль! А ноги! Господи, я был готов на крыльях мчаться к ней. Давидова идея о нашем совместном путешествии мне пришлась по душе. Теперь нужно было убедить в этом Иоанна Денисовича. Ну, естественно, пройти кое-какие формальности. В конце концов, я принадлежу Иоанну Денисовичу. Он меня вырастил. Официально я не числюсь в рядах Советской Армии. А как бы сын полка. И харч я свой вполне отработал. Я добросовестно пас овец вместе с Вас-Вас. Нужно будет, правда, поучиться, как ходить под седлом и с вьюками. Но это не проблема. Бабай научит. С мамой посоветуюсь.
Варфоломеев Иоанн Денисович передал привет прапору Харченко и дал ему прочитать письмо. Прапор поблагодарил, цокнул языком и заметил, что таможенники - суки, ещё хуже гаишников. Поимел с ними дело, когда служил в Венгрии и Афгане. Позорят только страну, крохоборы и взяточники. И ещё он вспомнил, как "отбил" старлея Гаврикова. Как раз в Новый год пришел запрос на Гутмана - не ознакомлен ли он с государственными тайнами и не пользовался ли секретной документацией на предмет разрешения ему выехать на постоянное место жительства за границу. Так Гавриков принес ему завизировать отказ, поскольку де Гутман служил в святая святых - на Космодроме, а, следовательно, хоть и не пользовался секретной документацией, но знает гостайну - дислокацию Космодрома. "Побойся Бога, Гавриков, - сказал Харченко. - Кто ж не знает дислокацию Космодрома? Разве что пигмеи в экваториальной Африке, потому что это им ни к чему. Ты ж сам привозил сюда американцев и прочих иностранцев. Что ж они не знали, где находятся? Они все здесь засняли давным-давно. Две недели под объективами ихних разведспутников торчал под открытым небом бурановский носитель. Это что думаешь, просто так? Там знают, что они знают г д е. Все выслужиться хочешь. У меня во взводе ты уже прошлым летом отловил шпиона. Парень читать не умел, всю службу при кухне провел посудомойкой, а ты его в шпионы хотел зачислить. Подумаешь, был в контакте с иностранкой. Вот сам бы для надежности её и трахнул. Все начальники контактировали с иностранцами. Они-то может кое-что и знают. По заграницам шастают. И - ничего. А ты за солдата ухватился. Все на чужом хую в рай хочешь попасть, Гавриков. Ты не прав. Этот Гутман все два года либо овец пас, либо воду возил, либо сортиры чистил. Так что я тебе такую бумагу не подпишу. Напиши правду. Бери бутылку - моя закусь, приходи, подпишу", - признался Харченко.
В общем, наладил он контакт с Гавриковым. Старлей быстро сообразил лучше ему с прапором не ссориться. Полки в военторге вымели, паек уж полгода не давали, а в хозвзводе всегда чем-нибудь можно разжиться - то ли бараньей ногой, то ли свежей рыбой.
"Ну что ж, Варфоломеев, ежели действительно захочешь прямо после дембеля махнуть в Ерусалим, скажи. Но не позже конца августа. Идея, высказанная Гутманом, стоит, чтобы над ней подумать. А чо? Поедешь на Исаке. Представляешь, идет Исак под седлом, с вьюками - и ты в рясе и клобуке меж горбами. В руках прутик для порядку. Красота! Сам бы пошел, да с Богом у меня плохие отношения", - заметил Харченко.
Всю весну и лето в свободное от работы время я учился ходить под седлом (спасибо Бабаю и маме Гюльсен), делал самостоятельные марш-броски. В общем, готовился.
В мае пришло новое пополнение. Попал к нам в скотники один переросток. Из самой столицы. Худой, нервный какой-то. Что-то он там натворил, так его сунули в армию отсидеться, чтобы был срок давности. Состоял в каких-то там бригадах, которые против жидомассонов. Все показывал картинку в журнале, где он на переднем плане на демонстрации в белой майке с надписью "Долой Тел-Авидение". Еще он рассказывал, что жиды споили русский народ и хотят его погубить, захватить его земли и власть над ним. Это он, де, прочитал в книжке, написанной одним профессором. Варфоломеев Иоанн Денисович, как командир, заметил ему, что в армии он должен служить Родине, а не заниматься пропагандой. Это дело замполита. Что же касается спаивания, то ему кажется, пьет рядовой Ерохин (так его звали) по собственному желанию и никто его к этому не принуждает, ибо кроме меня в подразделении евреев нет. На что Ерохин заметил, что Варфоломеев тупой деревенский валенок. Младший сержант Варфоломеев, хоть и христианин, долженствующий все прощать и даже подставлять другую щеку под удар, все же наказал Ерохина (за нарушение дисциплины), но не строго. Два наряда вне очереди - чистить хлев.
Когда младший сержант Варфоломеев вышел, обозленный Ерохин ударил меня и обозвал жидовской мордой. Я очень рассердился. Как раз я во второй раз пережевывал жмых. Во рту у меня была густая липкая желтая масса. И я плюнул. Прямо в лицо Ерохину. Он потом долго отмывался - все боялся, что у него глаза вытекут. Больше он меня не трогал. А вообще его все в нашем хлеве невзлюбили. Миттеран все норовил его куснуть, Маргарет - лягнуть, Мефодий - боднуть. Вас-Вас говорил, что от него дурно пахнет. Гнилой мочой. Наверно, он писает по ночам под себя. И потому рычал всегда на него. Его потом перевели исключительно на сортиры. Он всегда грозил, когда, мол, его товарищи придут к власти, всех нас сгноят в лагерях как злейших врагов русского народа, пособников ЦРУ и международного сионизма.
В начале августа Иоанн Денисович получил от Давида Ароновича приглашение посетить его в государстве Израиль, и, приняв окончательное решение отправиться в Святую Землю на мне, то есть как и положено, пешком, пошел к прапору Харченко.
Мое сердце ликовало в предвкушении путешествия и свидания с Кэмэл.
В конце августа в столице случилась какая-то заварушка, и к осени мы оказались как бы за границей России. Прапор Харченко сказал, что все это хуйня, и нашему предприятию не помеха, а, наоборот, благодаря генеральному бардаку, особо на границах, так даже лучше. В октябре, как стало холодать, прапор Харченко вызвал к себе Варфоломеева Иоанна Денисовича и сказал, что все в порядке с его бумагами, и на днях можно будет отправляться в путь, и что пойдем мы с караваном до места назначения. Там он выдаст документы и все прочее.
