Николай Лесков - Легендарные характеры
Следующий очерк представляет женский тип и очень энергический, и не лишенный своеобразной иронии, напоминающей русскую княгиню Ольгу в ее деле с древлянами.
29) Августа 14. В одном прибрежном торговом месте жили в большой дружбе два купца: один женатый, а доугой холостой. У женатого жена была очень красивая, а при том очень умная и целомудренная, но супружеское счастье их не было продолжительно: муж внезапно умер, а красавица-жена его осталась вдовой, и как она очень любила своего мужа, то не хотела вступать во второй брак, а желала посвятить остальную жизнь служению добрым делам. Между тем ее красота и известная скромность ее в сожительстве с первым мужем влекли к ней многих женихов, которым она всем спокойно отказывала, советуя им брать себе в жены девушек. Многих она так отводила; но явился один такой пылкий соискатель, с которым ей нелегко было разделаться. Это был тот самый искренний друг ее первого мужа, в котором она и не подозревала, что и он увлечен ее красотой, а он так «уязвился к ней страстию неисцельною, что мало не изгибе».
Тогда эта красавица, как женщина уже опытная и не раз видавшая пред собою влюбленных, заметила томления друга своего покойного мужа и без ошибки разгадала, какого они свойства. Она признала за лучшее вывесть дело начистоту и потом оказать этому человеку помощь.
– Друже! – сказала она ему, – я вижу, что ты сам не в себе, когда говоришь со мною. Не должна ли я из этого заключить, что ты верно имеешь ко мне что-нибудь особенное, но стесняешься сказать это. Прошу тебя, не продолжай далее такого для тебя вредного, да и для меня беспокойного состояния, потому что я не хочу видеть тебя страдающим. Скажи мне, что тебе от меня надобно, и будь уверен, что я сделаю все как могу лучше, и над твоим признанием не посмеюся.
Он же, услыхав такое поощрение, очень обрадовался и с откровенностью ей сказал, что пленен ее красотой, почитает известные ему ее душевные качества и желает взять ее себе в жены.
Рассудительная вдова поблагодарила его за уважение, но отвечала ему, что, испытав радости брака с мужем любимым, она уже не желает второй раз испытывать того же самого с другим человеком, ибо думает, что лучшее время жизни уже не повторится, а худшее родит только сожаленья о прежнем и не составит ни для той, ни для другой стороны счастия. А потому она предпочитает не вступать в новый союз ни с кем, а будет жить для детей и для общественных забот, которые всегда достойны внимания и поглощают досуг с пользой для ближнего. Молодому же человеку она указывала на молодых, только дошедших до брачного возраста девушек, с которыми и советовала ему вступить в брак, ибо с такою он может жить в любви, свободной от воспоминаний о прошлом.
Но молодой человек «толико уязвися любовью ко вдовице, иже вся иные ни за что вменяя», – он не слушал никаких доводов и указаний на девушек, а нетерпеливо «припадал ко вдове и молил ее быть его женой», при чем он «люте истаевал», был уныл и «ко гробу склоняся, ходил неистов яко бы бесен».
Такая докучная неотвязчивость и неприятное приставание нестерпимо надоели вдовице, которая рассуждала так, что не может же она «ради влечения его исполнить все, елико он хощет»!.. И тогда, чтобы покончить с ним, она ему сказала:
– Что ты терзаешь себя и меня? Долго ли это еще будет?
Он же отвечал ей:
– Так будет до веку, пока я или ты живем на свете, потому что душа моя и сердце все стремятся к тебе, и ты напрасно говоришь мне о юных девах. Я их видя не вижу и они чужды желаниям моего сердца, а по тебе истаевают все силы моего тела и мозг костей моих сворачивается. Исцели меня, уязвленного твоею красотой: стань женой моею, или я иначе умру.
– Горе мне с тобою! – отвечала вдова и, замыслив нечто в уме своем, сказала: – да не обманываешься ли еще ты, будто так меня любишь, что и жить не можешь? Неужели в самом деле для счастья твоего нет ничего драгоценнее моей взаимности?
Купец клялся в этом, а она ему отвечала как бы в недоверии:
– Остановись клясться предо мною, так как я уже не девица и страстным мужским словам не доверяю. Все вы таковы, что когда пленяетесь женщиной, то становитесь безрассудны, и в ту пору уста у вас через меру полны восхищении, но после бывает иное. Я потребую от тебя доказательств, что для твоего счастия всего потребнее обладание мною и ничто иное тебя привлечь к себе не может.
Купец с радостию воскликнул:
– «О, я вельми готов, и аще мне мир весь предложат – не взгляну на него, а к тебе устремлюся».
Вдова улыбнулась и отвечала:
– Мир весь не наш, а божий, и такой великой области для искушения твоего я предложить не могу, но я поставлю тебе нечто меньшее и увидим: не устремишься ли к этому неважному, а меня, столь тебе необходимую, отринешь.
– Никогда этого не случится! – воскликнул влюбленный.
– Иди же сейчас отсюда домой, затворись в своей верхней комнате, выкинь мне ключ в окно и оставайся там, пока я пришлю за тобой. Обещаешь ли мне это исполнить?
– О, что говорить о таких пустяках!
– Хорошо, и если потом твое стремление будет все то же, то я даю тебе слово, что перестану вспоминать об умершем муже и отдам себя в твое угождение. Теперь, с этой минуты, все, чему быть и чему не быть, – от тебя зависит.
Купец побежал домой весело, потому что почитал свое дело выигранным. Он взошел в дом свой и веселою рукой затворился у себя в верхней горнице, а ключ выбросил в окно и велел отнести его вдове в доказательство, что он свой урок уже начал. Вдова же приняла ключ, но ничего больше жениху не заказала.
Купец пробыл в горнице день, провожая часы ожиданья в любовцых мечтаниях и ожидая, в чем будет дальше его испытание; но сутки прошли, а вдова ни о чем новом ему не сообщала. На другой день он опять думал о вдове, но вспомнил также несколько раз и о своем желудке, который был пуст и требовал пищи, а на третий день голод стал так напоминать ему о себе, что купец не обращался в сладких мечтах ко вдове, а гневался на нее и все думал о пище, а в ночи он не мог спать, потому что и сон его наполнялся уже не видениями обольстительной вдовы, а запахом яств. Утро же четвертого дня купец встретил в мучительных болях желудка и послал преданного ему человека ко вдове спросить: не забыла ли она о нем? Вдова отвечала, что она не забыла.
– Но он умирает! – сказал ей посланец.
– Не пугай меня этим! – отвечала вдова сквозь улыбку: – до смерти еще далеко. Но, впрочем, я не хочу томить его дольше. Пусть он теперь одевается в гостиное платье, я за ним скоро пришлю и он получит все, чего пожелает.
В предобеденный же час в дом купца пришла доверенная. от вдовы и, имея ключ от жениховой двери, открыла ее и сказала:
– Радуйся, господин! ты вполне сдержал свое обещание, иди же теперь к моей госпоже: она тебя ожидает, и, со своей стороны, свое обещание сдержит.
Но купец, одетый в гостиное платье, смотрел на посланницу впавшими глазами и уныло, слабым голосом, отвечал, что готов за ней следовать. Он был так изнурен, что надо было позвать людей, которые взяли его под руки и помогли ему идти.
Вдова встретила гостя в дверях своего жилища. Она была во всем блеске своей красоты, ибо и она тоже сменила одежду вдовства и надела легкотканную одежду, державшуюся на ее плечах самоцветными стяжками и открывавшую шею и руки, с которых неслось благоухание амбры.
Приняв входившего гостя под руки, вдова ввела его в большую горницу, которая была разделена надвое повешенным на кольцах ковром. В одной половине, ближайшей ко входу, был накрыт стол, установленный прозрачными кувшинами с искрометным питьем и блюдами, из которых одно было покрыто; а на другой половине возвышалось пышное ложе с двойным изголовьем.
– Ты теперь господин в моем доме, – сказала вдова, – и я тебе повинуюсь. Вот здесь трапеза, здесь ложе. Избирай, что ты хочешь; я готова разделить с тобой то и другое.
Купец же отвечал ей:
– Ах, помилуй меня, «аз вельми истощах, дай мне вперед насытиться»! – и он потянулся к столу и возлег, озирая посуду.
– Мы имеем достаточно время, так как яства в приспешне еще не поспели, – сказала вдова.
– А это здесь что же покрыто на блюде?
– Это пшено, – оно безвкусно, пока к нему не поспеет облива.
– Мне все теперь вкусно, – воскликнул купец и, открыв блюдо, стал насыщаться пшеном, без обливы, а вдова сказала ему:
– Вот ты теперь видишь: потреба потребе есть рознь; без одного жить человеку нельзя, а без другого жить можно! – и с этим она велела подавать кушанья и опустила ковер, который навсегда закрыл от купца ее ложе.
30) Апреля 5. Стремясь возвышаться над силой страстей, женщины Пролога представляют еще один такой высокий характер, которому удачи и безмятежное счастье были даже в тягость.
Один из александрийских отцов увидел раз женщину, которая чрезвычайно усердно молилась и при том горько плакала. Это его тронуло и он спросил молившуюся: какое у нее горе? Она же отвечала ему: «ах, я очень счастлива, и у меня нет никакого горя, но я живу среди людей и вижу много огорченных, и теперь молю бога, чтоб он отделил на мою долю часть их страдания, дабы я не пристрастилась к здешней жизни». Александрийский отец подивился этой благоразумной женщине, которая лучше многих знала, в чем заключается высшая опасность для человека.
