Борис Можаев - Полюшко-поле
- Значит, попадаем?! - крикнул ему, смеясь, Еськов. - Она же в моем звене работает.
Чем гуще становились сумерки, тем чаще шли один за другим небольшие косяки. Грах! Грах! - гремели выстрелы попеременно то у Еськова, то у Песцова, и Берта сносила уток в одну кучу к ногам хозяина.
Между тем незаметно смеркалось. Уток можно было различить только над головой или на фоне заката. Песцов перестал стрелять, осмотрелся.
На востоке в густой ультрамариновой хмари тонули дальние почерневшие сопки, холмы, низины. Тяжелый, таинственный мрак, казалось, исходил от этих сопок и все дальше и больше окутывал землю. И только на западе, где играл золотисто-розовый закат, земля еще сопротивлялась; зубчатым изломом, подкрашенные невидимым солнцем, высились горы в молочно-голубой дымке.
Тишина стояла полная, и малейший звук отчетливо улавливало ухо. Вот кто-то крикнул на реке: "Куда полез, дьявол! Держи левее!" Затем с минуту влажно шлепали по воде весла. Где-то раздался свист, - видать, охотник кличет собаку. Вот оборвала первую высокую ноту лягушка, словно испугавшись своей дерзости. И опять тишина... В воздухе плавали запахи болотной прели и тот особый сыроватый дух добреющей, от тепла пробудившейся земли. И вдруг Песцов уловил тонкий свежий запах молодой травы. Он жадно потянул в себя воздух. "Ах, черт! Трава пробивается, сказал он радостно. - Как хорошо-то, боже мой. Как хорошо!"
- Пойдем, что ли? Чего ждать! - окликнул его Еськов.
Песцов подошел к нему. Еськов раскладывал поровну убитых уток; их оказалось десять штук. Песцов знал, что сам он убил не более трех.
- Хорошо стреляешь, - сказал он Еськову.
Тот вынул из кармана кисет, протянул Песцову, закурили, и только потом уж, затянувшись дымом, ответил:
- Так мне плохо стрелять не положено. Все ж таки я кавалер "Славы" всех степеней.
- В каких частях служили?
- В разведке.
- А я на флоте. - Песцов решил разговор вести издалека. - Тоже прихватил японскую. А вы были на западе?
- Да.
- Поди, в переделки попадали... не раз.
- Всякое бывало... Говорят, вы к нам насчет звеньев?
- Расскажите про то, как первый орден получили, - попросил уклончиво Песцов.
- Да как тебе сказать... - Еськов смотрел прищуркой, как бы прицеливаясь. - Главную награду вот как получил. Посылают меня в тыл к немцу и дают мне пятнадцать человек... Я был помкомвзвода. Смотрю я на них, вот как сейчас на тебя. Большинство впервой вижу - пополнение. И думаю: брать или не брать? Дело сурьезное. Если один человек оплошает, все пропадем. Подумал я и сказал командиру: "Не надо мне столько. Есть у меня пять своих ребят, проверенных... Вот с ними и пойду". - "Тяжело", говорит. "Ничего, зато надежно. За пятнадцать сработаем". И сработали. Награды получили. Вот так...
Еськов искоса выжидательно смотрел на Песцова, тот улыбнулся:
- Хитер ты, парень, хитер... Прямо - ученый.
- Жизнь учит нас, товарищ секретарь, - улыбнулся и Еськов.
- Выходит, мы и о звеньях договорились?
- Да вроде бы...
- И кто вас только упреждает?
- Грачи в поле...
- Ну чего ж это мы стоим? Бери уток-то, - Еськов протянул Песцову пять уток.
- Да куда мне столько! Будет и двух.
- Как знаешь...
- Ну и охота! - восторгался Еськов в пути, обвешанный спереди и сзади утками.
А Песцов шел молча. Ему уж не хотелось вести ту самую беседу, ради которой он шел на охоту. Зачем? Еськов уже все сказал.
"Что мне, в конце концов, от того, что Еськов работает в паре с Иваном, со своим другом или родственником? И почему он должен работать с тем, кого ему пристегнут в правлении? Разве он хуже нас знает, с кем ему надо работать? Нет, они правы, - в работе на поле, как в любви, как в бою, нельзя подсовывать человеку то, что не по душе. А мы везде суем свой нос, и где надо и где не надо. Игру ведем вместо жизни... Одни представления, как говорит Волгин".
В сенях Песцов оставил уток, ружье и, не заходя в дом, вышел на улицу. Он торопливо шел к школе, где была Надина квартира. Но света у нее в окнах не было. Песцов потоптался с минуту возле палисадника.
- В клубе, должно быть... Там сегодня кино показывают.
И снова быстро пошел, разбрызгивая лужи. Возле клуба одиноко торчала на столбе лампочка. Песцов на свету глянул на сапоги и ахнул: все было густо заляпано по колена грязью. "Куда ж я в таком виде?" Он нагнулся, зачерпнул ладонью из лужи воду и вдруг выпрямился. "А что я буду делать в этом клубе? Ее увижу?! Ну и что? Не танцевать же нам. И провожать не пойдешь тут село. Да и к чему все это? Все равно через день, через два уезжать надо. Нечего заниматься блажью... Людей только смешить. Хорош бы я был в таких сапогах..."
Песцов вымыл в луже сапоги и пошел к Волгиным. У Волгиных дома никого не было. Песцов прошел в горницу, где ему стелили постель - высоко взбитую перину на деревянной кровати. При виде этих белых простыней, этих огромных цветастых подушек Песцова потянуло в постель, как истомленного ходока по летней дороге тянет в прохладное озеро. Но странно: заснуть он не смог. С непривычки на перине казалось жарко, и Песцов без конца ворочался. "Не так, не так, не так..." - точно передразнивая его, стучали на стене ходики.
Он вставал, закуривал, снова ложился, и все казалось, неловко лежать, не на том боку.
"Не так, не так, не так", - мерно стучали ходики.
"Видно, себя не обманешь... Я должен поговорить с ней..." - решил Матвей. Он быстро оделся и пошел в конец села, к школе, - туда, где жила Надя.
12
Он пристроился на скамье возле школьной ограды, как раз напротив Надиного дома. Здесь, на отшибе села, у неосвещенного школьного здания его и в десяти шагах никто не заметил бы; зато ему отсюда, с пригорка, хорошо видны были далеко разбросанные друг от друга дома, за ними крытые соломой дворы, похожие на стога сена; черные телеграфные столбы, одиноко торчавшие посреди улицы; высокие плетневые заборы, смахивающие в темноте на крепостные каменные стены.
Разговор с Волгиным, с Надей, с Еськовым растревожил его мысли; он понял теперь, что не заснул не только потому, что хотелось видеть Надю, но еще и по другой причине. На него нашло какое-то озарение. "Здесь, именно здесь кроется вопрос всех вопросов - человек и земля должны быть связаны и по любви и по расчету. Именно - и по любви и по расчету, - повторял все эту фразу Песцов. - Здесь связь должна быть крепче, чем в семейном браке... И главное теперь - не подсчитывать великие возможности, которые таятся в суперфосфатах, а в том, чтобы нащупать и восстановить эту извечную прихотливую связь земли и хлебороба, которая давала бы радость и выгоду ему, хлеборобу, и в конечном итоге всему обществу. А мы все ищем, придумываем - как бы поудобнее руководить этим хлеборобом, диктовать ему условия...
А ведь эти условия должна диктовать ему земля. Она, и только она. Вот в чем суть... Мы танцуем не от той печки".
И тотчас же вспомнились ему слова любимого учителя, сибирского агронома-селекционера Скалозубова: "Знания у народа от векового общения с природой. А наука только дисциплинирует ум..." Не народ у нас, а мы должны учиться у него. Но почему же все обернулось шиворот-навыворот?..
Песцов заметил Надю как-то неожиданно. Она уже поравнялась с оградой и сворачивала к своему дому. На ней был все тот же плащ, резиновые сапожки и повязанный углом платочек. Шла она торопливо, глядя в землю, и от окрика Песцова вздрогнула.
- Это вы, Матвей Ильич? - спросила она, подходя.
- Жду вас... Поговорить хочется.
Надя заколебалась - приглашать к себе или нет? Она даже посмотрела на свою неосвещенную половину пятистенной избы, и Песцов было встал, шагнул к тропинке в ожидании приглашения. Но она как бы отклонила это невысказанное намерение и сама села на скамейку.
- Давайте поговорим. Только о чем?
- Я был с Еськовым на охоте. Он мне рассказал нечто вроде притчи. Смысл ее вот в чем: командир дает только задание, а как его выполнять? С кем? То есть кого брать в напарники? Какой дорогой идти? Как возвращаться? Это все - дело не командира. И вдруг я вспомнил теперь одну чрезвычайно меткую фразу из тридцатых годов, - ее придумали мужики. Вот что говорили наши мужики про иных руководителей: "Они хотят выдоить всех коров сами..." Понимаете! И себя я поймал на этом же намерении. А для чего же я сюда, к вам, приехал? Чтобы запретить Волгину продавать коров... Чтоб разогнать ваши звенья, потому что в них семьи и друзья... Заметьте... Разогнать не потому, что они плохо работают... А потому что - семейственность! А если семьей работают на земле, значит, вредно. Почему? Да я и не задумывался. И те, которые меня посылали, тоже не особенно задумывались. Мы решили только, что у вас что-то делается не по-нашему. Значит, исправить надо, заставить вас делать все так, как мы считаем нужным. Но мы и не думали о том, что перед тем как исправить, сначала надо хотя бы выслушать вас. Мы вас не слушаем, мы просто делаем все за вас. Иными словами - мы хотим выдоить всех коров сами.
Надя рассмеялась, и Матвей отметил с удовольствием, что смех ее был уж очень радостный, какой-то неестественно высокий.
