Иван Рукавишников - Прклятый род. Часть II. Макаровичи
Вдруг Семен начал говорить иначе и заговорил, встал:
- А Судьба? А Судьба? А Бог? Матери нужно покоряться. Кто же как не мать! Я сам был, как ты. А теперь... А теперь...
Он опять заплакал. Но совсем ненадолго, только два раза всхлипнул. И, оправившись, начал говорить: о женщинах, об их коварстве. Но он говорил о своей жене. Забывая все, что не она, часто повторял:
- Ты ведь знаешь... Ты ведь и сам знаешь...
На миг случайно его глаза посмотрели в глаза крестника. Вероятно, это было смешно львам стенным. Сделали каждый свою гримасу. Но гримасу, усиленную неожиданностью. Но это был миг.
Говорил Семен о своей несчастной жизни. Говорил нескладно и совсем забыв те слова, которые нес сюда. Он был впервые таким перед племянником. Но говоря, он не смотрел в его глаза. Он говорил горячим голосом, говорил кому-то, кого-то глазами ища беспокойными, смотрел в открытую дверь, в тьму. И еще раз понял Антоша, что дядя скоро умрет. Но и еще одна мысль проползла через мозг. Семен говорит, говорит, судорожно откашливаясь, а племянник ходит по комнате, не видя его. Будто идет не по комнате, а туда, в далекое, и ему страшно. Вот помыслил думами помутившимися от говора всхлипывающего дядиного.
«Вот иду, кружусь по склепу. Но петли моих следов развяжутся. И это будет прямой, далекий путь. И к чему городить свою чепуху? Не нужна мне его откровенность... Еще расплачется опять. Кисляй. Чепуха его глупое несчастье».
Но все говорит, говорит. И как бы откашливается.
- Э-э! Э-э.
И вдруг сразу оборвал. И обычным голосом:
- Который же час? У тебя есть часы? Как! Двадцать минут. Как же это я...
Держа в руке свои маленькие золотые часы, идет к двери и говорит:
- Ну, прощай... Ты посвети мне. До лестницы. Нет, лампу возьми. А там я уж со свечой.
Его свеча в высоком подсвечнике прыгает, когда он зажигает ее.
X
- Здравствуйте, ваше превосходительство. Как делишки во вверенном попечению вашему заведении?.. Эй, ты! Никого больше не принимать. После завтрака - карету. Ливрейного на козлы! Кушайте, ваше превосходительство.
Чуть привстал в кресле со спинкой высокой важный Корнут, руку через стол гостю протянул. И к старухе древней, в шелковом плате, в темном за столом сидящей, гость почтительно подошел.
- Как здравствуете, Домна Ефремовна?
Чуть пониже голову трясучую нянька склонила.
- Благодарствуй, батюшка!
А кресло ее такое же, как у барина ее, у Корнута Яковлевича. Остальным, кто за стол сядет, стулья поставлены с сафьянной обивкою, без локотников.
- Как же, Корнут Яковлевич? Может, мы и оформим обещание ваше... Благодетельное обещание ваше.
Это превосходительный после трудно придуманных слов многих, на которые никто не откликнулся.
- А вы уж лучше, ваше превосходительство, к ужину заезжайте. Тогда я по поручению Корнута Яковлевича и не то еще вам оформлю. А в настоящее время не до того нам.
Сказав, отпил и причмокнул нотариус Гервариус, на Корнута глаза скосил. Хозяин от стакана глаз не поднял. А в стакане красное вино. Усы покручивает.
Под дубовым потолком высоким молчание людей впитывают радостно стены, старыми гобеленами украшенные. Про те гобелены брат Макар не раз говаривал, не завидуя:
- Дрянь линючая. Выкинь! Ведь и тебе эти тряпки не нравятся.
Радостно помолчали теперь стены, тканьем старым украшенные, и услышали:
- А и взаправду, батюшка. Чего тебе здесь сейчас? Али не знаешь: день ноне особенный. К ночи жалуй, к ночи. К ночи вашего брата эк сколь ожидаем. Еще коли встрешь кого, сюда гони. Шампанским тебя угостим.
Устала нянька древняя. Глаза закрыла. Голова трясучая на грудь пала.
Хохочет-давится нотариус Гервариус:
- Уж не вам ли это она, ваше превосходительство? Уж не вам ли?
Ни слова не говорил Корнут, пия вино свое. Никому не говорил.
Будто не слышал. И даже дремотными стали глаза его. Однако, когда вскоре стал прощаться превосходительный, сказал Корнут, левую руку в локотник уперев:
- Благодарствуйте на посещении. - Будто привстал горбун.
- Вечерком! Вечерком-с!
То вдогон тому нотариус Гервариус. И захохотал нотариус, когда там, далеко, хлопнула дверь внизу. И улыбнулся-фыркнул под усами тонкими Корнут. И на нотариуса взор вскинув проснувшийся, нянька прошамкала:
- Чего ржешь, батюшка?
И пошуршав платьем своим шелковым себе на утешение и вздохнув протяжно, опять в сон отошла, в близкий.
Засуетился-завеселился нотариус Гервариус, около Корнута Яковлевича забегал. А тот вино красное пьет, усы заостренные крутит, чуть улыбается, слышит:
- Пора! Пора! Пора!
- Ну, я сейчас.
- Готова карета! Готова карета! Пора!
Поехали. И разное говорил нотариус. И по-разному молчал Корнут Яковлевич, слыша:
- Вы бы, Корнут Яковлич, в орденах... Вам бы, Корнут Яковлич, лучше послезавтра, в храмовой их праздник... Да хорошо ли, Корнут Яковлич, что вы со мной...
Тряслась карета. Слушал Корнут. Курил. Молчал. И вот спросил:
- А вы чего от моей свадьбы ждете?
- То-есть, как чего-с?
- А так. С чего вы так уж больно обрадовались? Или думаете - дела совсем забуду? Или думаете - сам на себя похож не буду, когда женюсь. Очень уж вы обрадовались. Чему бы вам радоваться, коли не тому.
- Вот голову снимите, не тому я радуюсь. А радуюсь. Это верно. Радуюсь. Радуюсь. А вы угадайте. Только скорей. А расчет мой верный.
Карета закудахтала рессорами. И не расслышал нотариус:
- Дурак.
Подъехали к белому дому купцов Оконниковых.
- Вы со старухой посидите. А я к Марье Александровне пройду.
- Как! Вы разве со старухой переговорили уже?
- Ну, уж это мое дело... Дома?
- Пожалуйте, Корнут Яковлич. Принимают-с!
Ручки дверей медные, начищенные, сверкнули. Протискиваясь рядом с Корнутом, нотариус Гервариус шепотком:
- А уж я старухе-то турусы на колесах... Довольны останетесь.
- Ну, молчите, милый мой. Пока освобождаю вас от ваших обязанностей... Марье Александровне доложи.
По лестнице, воском натертой, половиком-дорожкой устланной, наверх чинно прошли. Уклада стародавнего речи-молитвы немногословные стены тихо шепчут. Налево, в горницу столовую, в светлую, с иконою Спаса гневно-строгого в ризе ликующей, нотариус Гервариус, подпрыгивая, вошел; хозяйке поклон, ножкой фигурно шаркает. Корнут из залы направо, туда, где за многими дверями двадцатисемилетняя хозяйка громадного пароходного дела в комнатах своих уютных среди роскоши новых дней живет тихо.
- Здравствуйте, Корнут Яковлевич. А мамаша дома.
Полная, волжскою красотою певучею прекрасная, из широкого рукава платья парижского утреннего руку белую свободно протянула.
- Позволите?
Из портсигара золотого, сапфиром-кабошоном украшенного, папироску тонкую желтую вынул, медлительно закурил, в кресле сидя напротив хозяйки. Заговорил, слова тянул важно-спокойно, рукою холеною подчас как бы слова те подкидывая и с улыбкою их ловя, играя ими хозяйке-красавице на потеху.
- Да. По делу. Да. Да... От меня не тайна, что руки вашей, Мария Александровна, многие искали. Да и осторожность вашу и ум одобряю. Вполне одобряю. При вашем капитале опрометчивостью было бы... И увлечение, да, да, увлечение тоже... Деньги к деньгам. В этом мудрость. Так понимал поведение ваше. И уважаю. Да. Да. А я... А мне в мои годы пора... То есть, имея дом без хозяйки, без молодой и прекрасной хозяйки, пора подумать о заполнении этого пробела в жизни. Имея капитал, насколько могу судить, в три раза с лишком превышающий ваш капитал, освобождаю себя от риска всяких кривотолков и нареканий. И в то же время... да, да... иду навстречу... то есть, оба мы пойдем навстречу задачам отечественной промышленности и предначертаниям правительства, объединив и подкрепив, так сказать, взаимно два волжских дела. Неоднократно побывав в Санкт-Петербурге... да, в Санкт-Петербурге, имел случай... да, да... приятный случай в беседе с господином товарищем министра... да, министра, узнать мнение его превосходительства, а, следовательно, и мнение его превосходительства господина министра, да, да... министра о желательности, о желательности, о крайней желательности сосредоточенья капиталов хотя бы путем заключение браков... да, да... именно браков. Как в нашем районе, так и... Да, да... Особенно в поволжском районе, где судьбы дел зависят не только от финансового, так сказать... да, да, слова его превосходительства, не только от финансового гения, но и от стихийных сил. Что явно говорит в пользу капиталистической... да, да... тенденции. Наиболее же частые крахи именно пароходных предприятий, недостаточно финансированных... ах, я далек от предположений... Да. Так вот... пароходных предприятий, указывают на то, что в данном случае я поступаю... то есть мы оба поступим, ничуть не отклоняясь от предначертаний его превосходительства господина министра. Даже более: при моих связях в Санкт-Петербурге я могу... да, да, конечно... поставить его превосходительство в невозможность не усмотреть в этом, так сказать, явлении нарочитое желание оправдать доверие и посильно послужить делу процветания отечественной индустрии... да, да., а следовательно, и вообще задачам правительства. Да. Так вот. Надеюсь, Мария Александровна, вы отнесетесь к словам моим с надлежащим вниманием. Да. А засим, если предложение мое явилось для вас неожиданностью, чего я, впрочем, не предполагаю, и желаете вы подумать, то я пройду к маменьке вашей и там ожидать буду вашего согласия.
