Николай Гейнце - Власть женщины
Она сверкающими ненавистью глазами смотрела на него.
— Зачем было все это говорить? — произнес он, бросая папиросу в карман. — Разве ты сама не пользовалась всем этим?
— Замолчи! — бешено крикнула она. — Хотя ты всю жизнь старался заглушить во мне все хорошее, но память о моей матери и ее словах не умерла во мне! Я скрывала от тебя, что мне стоила эта жизнь, этот смех и улыбка, когда в душе были смерть или стыд. Я играла в любовь со всеми честными и уважаемыми людьми и обкрадывала их сколько могла. И теперь, когда я не могла сейчас же дать тебе десяти тысяч рублей, потому что у меня не доставало духу просить их у человека, который должен отнять их у своей жены и ребенка, теперь ты бросаешь меня, как ненужную тряпку… Для кого же это?
— Я женюсь на Любовь Сергеевне Гоголицыной, — невозмутимо отвечал князь. — Отец дает за ней полмиллиона, но это второстепенный вопрос. Поверьте, я люблю ее.
— На Любе? Бедная девочка. Бедное невинное существо попадает в твои руки… Нет, этому не бывать, я спасу ее от тебя! Он любит… Ха… ха… ха!
Он вскочил.
— Ты с ума сошла, как ты можешь помешать мне?
Она в упор посмотрела на него.
— Пойду и скажу все.
Князь Чичивадзе так грубо схватил ее за руку, что она вскрикнула.
— Тамара, если ты осмелишься… я тебя убью!
— Убьешь! — захохотала она, как безумная. — А что же мне отстается, как не умереть, когда ты разлюбил меня.
— Я тебя никогда не любил. Прощай, — холодно бросил он ей и повернулся к выходу.
Она болезненно вскрикнула, кинулась к нему и обхватила руками его шею.
— Нет, нет, нет! Сжалься, Пьер, не уходи, убей меня раньше! Неужели ты бросаешь меня? Ведь этого быть не может! Ведь ты мой, мой!..
Она прижалась к нему, плача и смеясь, и покрывая его страстными поцелуями. Князь оттолкнул ее и хотел идти. Молодая женщина упала на колени и обвила руками его ноги.
— Никогда, слышишь ли, никогда я тебя не отпущу, — как помешанная, твердила она. — Разве она, эта девочка, будет так любить тебя, как я? Разве она будет жертвовать для тебя всем, как жертвовала я? Пьер, я тебя люблю безумно, всю жизнь, всю душу, все тебе я отдала! Разве я не могу доставить тебе все, что ты хочешь, разве я еще не хороша и не молода?
Она выпрямилась, и распустившиеся волосы образовали золотую рамку вокруг ее чудного мраморного лица с горящими, потемневшими глазами. Он остановился, видимо, сам пораженный этой адской красотой. Она заметила это и бросилась к нему на грудь, покрывая его своими роскошными волосами.
— Ты солгал, не правда ли, это была ложь? Ты меня любишь, любишь еще! — лихорадочно твердила она, силой сажая его в кресло и не выпуская из своих объятий. — О, Пьер, как я люблю, как я люблю тебя!
Она, как змея, обвилась вокруг него и бешено целовала его, дрожа всем телом.
— Послушай, Тамара, — начал князь, — я выслушал все то, что ты сейчас говорила, выслушал спокойно, главным образом потому, что для меня это не ново. Ты так часто повторяла мне все это, вероятно, для того, чтобы я сам наконец поверил тебе и признал бы себя извергом, погубившим твою душу и тело… Возражать я не стану, хотя вопрос, кто из нас жертва, для меня, по меньшей мере, остается открытым.
— Уж не ты ли? — запальчиво спросила она.
— Оставим это… Поговорим серьезно… Я не люблю тебя… Я не любил тебя никогда…
Она отступила от него.
— Ты… ты… не любил…
— Мы оба несчастные люди, связанные друг с другом капризом судьбы. Ужели, если одному из нас улыбается счастье, другой должен стать ему на дороге, хотя от этого не сделается менее несчастным? Я бы не сделал этого, Тамара, если бы ты была в моем положении.
— В каком?
— Я люблю и любим…
— Ха, ха, ха! — неудержимо захохотала она.
В этом хохоте слышались ноты непримиримой злобы.
— Послушай, Тамара, — мягко сказал он, после продолжительной паузы, с трудом сдерживая гнев, возбужденный ее смехом, — разве мы не можем остаться друзьями, когда я женюсь?
— Друзьями! Никогда! — крикнула она. — Нет, нет, я не согласна!
— В таком случае пусти меня, мы должны расстаться навсегда! — нетерпеливо сказал князь и сделал движение встать с кресла.
Она снова бросилась к нему, вцепилась ему в плечи обеими руками и взглянула на него безумными глазами.
— Ты умрешь вместе со мной, раньше чем уйдешь от меня! — прошептала она и, закрыв его рот поцелуем, сжала руками его шею.
Он с силой отбросил ее от себя, так что она упала на ковер, стукнувшись головою об стол.
— Ты помешалась!..
С этими словами он пошел к двери. Баронесса приподнялась и, схватив его за руку, поползла за ним на коленях.
— Убей меня! — рыдала она. — Застрели меня, ведь ты носишь револьвер с собой, и избавь меня от боли, которую я не могу долее выносить. Пьер… мое сердце… о!..
Она глухо вскрикнула и, схватившись за грудь, упала навзничь. Из ее горла хлынула кровь.
XV
НАЧАЛО ИСЦЕЛЕНИЯ
Князь Чичивадзе быстро выбежал вон, а Пашков, обезумевший от ужаса, бросился к баронессе. Схватив графин с водою, он вылил его ей на голову и подложил под нее подушку.
Поднять ее на кушетку у него не хватило сил: его руки и ноги так дрожали, что он принужден был сесть. Позвать кого-нибудь было невозможно — никто не должен был видеть ее в таком положении. Через минуту она пришла в себя, приподнялась и села, обводя вокруг себя блуждающим взглядом.
Смотря на нее, в его сердце ничего не осталось кроме жалости, жалости до боли, до слез.
Кто бы видел ее теперь истерзанную, с мокрыми волосами, забрызганную кровью, тот не узнал бы в этой измученной женщине блестящую петербургскую красавицу, гордую баронессу фон Армфельдт.
Лицо ее потемнело, осунулось, глаза ввалились.
Он наклонился к ней.
— Тамара, дорогая, успокойтесь, придите в себя.
Она молчала, как будто не слыша его. Он осторожно дотронулся до ее руки.
— Ответь мне хоть что-нибудь, Тамара!
При его прикосновении она вздрогнула и, уронив голову к его ногам, глухо, отчаянно зарыдала.
Он совершенно растерялся, хотел ее поднять, но она продолжала лежать на полу, вся вздрагивая от душивших ее рыданий.
— О, как вы должны меня презирать! — судорожно вырвалось у нее.
— Я только жалею вас! — мягко сказал он. — Встаньте, я помогу вам.
— Нет, — сказала она, сдерживая рыдания и поднимая голову, — оставьте меня, дайте мне все рассказать вам, именно так, стоя на коленях, умолять вас, хотя со временем, простить мне мое преступление, как против вас, так и против всех тех, которых я погубила.
— Я все слышал, все знаю и прощаю вас от всего сердца! Вы сами столько страдали, что искупили свои грехи! — сказал он.
Он на самом деле совершенно искренно простил ее и забыл все, что вынес через нее.
Прежде, чем он успел предупредить ее движение, горячие губы молодой женщины прижались к его руке.
— О, выслушайте меня, — прошептала она, — выслушайте, а потом попробуйте простить меня… Не верьте ему…
— Нет, нет, — с силой перебил он ее, — зачем и вам, и мне второй раз переживать этот ужас. Я не хочу этого… — запротестовал он. — Я верю вам… — добавил он, помолчав.
— Вы добрый, я знала… вы простите… но другие… — и снова крупные слезы хлынули из ее глаз, но она быстро отерла их и заплаканные глаза блеснули гневом.
— О, как я его ненавижу! — отчаянно крикнула она, поднялась с пола и пошатнулась.
Он поддержал ее и осторожно довел и положил на кушетку. Она дрожала в своем мокром платье так, что зубы ее стучали. Он покрыл ее всю лежавшим тут же синелевым платком, поправил ее волосы и позвонил.
Явившейся служанке он объявил, что у барыни внезапно пошла горлом кровь и, дав адрес своего знакомого врача, приказал, чтобы немедленно за ним послали, а сам отправился домой.
Подавленный, уничтоженный он очутился у постели жены. При виде ее бледного, похудевшего личика в нем проснулась вся прежняя любовь к ней.
Безумная страсть к баронессе исчезла, вырванная, как ему, по крайней мере, казалось, с корнем из его сердца пережитыми впечатлениями этого вечера.
О, что бы он дал, чтобы вычеркнуть из своей жизни это ужасное время!
"Простит ли меня Вера? Возможно ли простить меня?!"
Эти две мысли не давали ему покоя.
Вера Степановна, открыв глаза и вопросительно взглянув на мужа, шевельнула губами.
Его натянутые нервы не выдержали.
Молча опустившись на колени, он зарыдал, спрятав голову в ее подушки.
Она молчала, глядя на него вполоборота.
Через минуту, сдержав рыдания, он тихо, не поднимая головы, прерывающимся голосом рассказал ей историю последних месяцев.
Она слушала его, не прерывая ни словом, ни движением, с устремленными в одну точку глазами.
