Виктор Савин - Прошу к нашему шалашу (сборник)
- Вот и пришли, - повернувшись ко мне, сказал раскрасневшийся парень. - Тут я и ловлю поляшей.
- Косачи, так их у нас называют, - заметил я.
- А правильно-то - тетерева, - поправил меня Стёжка. - Всяк по-своему богу молится.
- Ты что же, в бога веруешь?
- Ну, какой там бог! Это отцова поговорка. Бог всему - человек, я так думаю. Для бога теперь местечка нигде не осталось - ни на земле, ни на небе.
- А в сердце?
- Если у кого сердце как кисель, там могут и бактерии завестись.
Парень подошел к первому омету. Возле него в ряд стояли глубокие ивовые корзины, похожие на кадки, с крышками, сплетенными из лозы. Все эти корзины образовали как бы залавок, затрушенный пшеничной соломой с необмолоченными колосьями. Возле крайних корзин на шестах, точно метелки, маячили тугие тяжелые снопы.
Окинув взглядом "залавок", Стежка взял меня за руку и повел. На третьей от левого края корзине соломы не было, крышка оказалась голой.
- Здесь сидит поляш, - сказал он и чуть приоткрыл вращающуюся на оси крышку. - Смотрите!
Я заглянул в корзину: черный, с красными бровями косач притаился, прижался ко дну западни и косит на меня взглядом. Стежка выхватил птицу оттуда и живую, трепещущую подает мне.
- Возьмите себе, чучело сделаете. Посмотрите, какой у нее хвост, чисто лира!
От Стежкиного подарка я отказался и спросил:
- Как же косач оказался в корзине?
- А очень просто, - засовывая живую птицу в охотничью сетку, проговорил парень. - Утром и вечером тетерева слетаются сюда на кормежку. А на корзинах для нее приманка. Крышки-то видите, на оси, как повертушки, Поляш, поляшка ли, как сядет с налету на крышку, она перевернется на другую сторону и прикроет тут же провалившуюся в ловушку птицу.
- Хитро! заметил я.
- Никакой хитрости, - сказал Стежка. - Закон механики.
Из других корзин тут же, при мне, парень вытащил еще двух косачей и одну тетерку, серую, чуть срыжа.
КТО В ЗАПАДНЕ?
От колхозного тока Стежка повел меня в кондовый сосновый бор, опушенный рыжими сосеночками, запорошенными снегом. В соснячке перед бором я увидел заячьи следы. "Ну, - думаю, - сейчас мой охотник станет добывать из петель беляков. Это я знаю. Сам когда-то в детстве увлекался такой охотой. Насобираешь проволоки, обожжешь ее, а петли ставишь - натрешь их пихтовыми ветками. Было дело, было! Чего греха таить".
- У тебя, Стежка, тут, наверно, петли наставлены? - спрашиваю парня.
Тот чуть повернул голову в мою сторону и как-то брезгливо молвил:
- Такими делами не занимаюсь.
- Почему?
- Гм! Пустяк. Не стоит марать охотничью честь. Да и вообще ловить зайцев петлями запрещено. На это каждый способен. Глупее зайца есть ли кто из зверей? Все время по одним и тем же своим тропам бегает. Ну и лезет сам в петлю, будто жить надоело.
- Так ты куда же меня повел?
- Пойдемте - увидите. А не хотите - можете вернуться. Не больно далеко от дома ушли.
"Ершистый, оказывается, Евстигней Поликарпович!"
Бор неожиданно кончился, за ним началось болото. И не иначе клюквенное. Это видно по карликовым искривленным березкам, по тощим сосенкам, по высоким изгнившим пням, обросшим мхом до самых верхушек. То справа, то слева от тропы стали попадаться небольшие накаты из жердей, похожие на открытые пасти какого-то огромного животного. А в пасти вверху, к нёбу, подвешены гроздья рябиновых ягод.
"Ба! Так это приманка! - начинаю соображать. - Такие "пасти" только из бревен, Устраиваются на Крайнем Севере, в них ловят песцов, соболей. Только там на приманку приспосабливают не ягоды, а мясо или рыбу. На кого же тогда настроил эти "пасти" Стежка? Интересно!"
А он идет по тропе и весело поглядывает из стороны в сторону. Но вот он вдруг резко свернул вправо и пошел, по колено утопая в рыхлом снегу, к захлопнутой "пасти".
- Ну, кто попал? - спрашивает меня.
Я пожал плечами.
- Народы Севера такими приспособлениями ловят пушных зверей, - говорю.
- Ну-у? - удивился парень. - Неужели где-то есть такие ловушки? Вот не знал. Выходит, давно открытую Америку открыл. А я-то думал, старался, ломал голову. Увидел настороженную мышеловку, у меня и возникла идея...
Недовольный, разочарованный, Стежка приподнял жердяную пластину и достал из-под нее прихлопнутого, уже окоченевшего глухаря. Не разглядывая, не показывая мне, сунул в сетку на живых, притихших тетеревов и повернул к дому.
- А настроить пасть надо? - сказал я.
Он только махнул рукой: дескать, не надо.
ОБМАНУТАЯ ЛИСА
На следующий день (это было воскресенье) Стежка поднял меня с полатей задолго до рассвета, накормил жарким из дичатины и повел в лес. Было еще темно, но почти во всех окнах колхозников светились глазастые огни, освещали сугробы перед домами и кое-где черные голые деревца в палисадниках. Стоял крепкий мороз, снег похрустывал под ногами, будто битое стекло. За селом сразу стало как-то неуютно, зябко. Звезды, низко нависшие над лесом, казалось, обледенели. Дунет ветер, стукнет одну о другую, и рассыплются мелкой морозной пылью.
Видя, как я иду скрючившись, Стежка сказал:
- И охота вам ходить за мной? Сидели бы дома, в тепле.
- А тебе почему дома не сидится?
- У меня другое дело.
Миновав глухой темный ельник, мы вышли на широкие лесные степи. Уже рассветало, и только кое-где в березниках, в осинниках не совсем еще развеялась ночная синь. Остановившись у кромки леса и оглядывая огромную снежную поляну, Стежка спросил:
- Видите?
- Что?
- А вон лис-то сколько бегает. Мышкуют. Тут они собираются со всей округи. Здесь у нас озимые хлеба.
И парень начал считать: дескать, у березового колка - одна, у скирды другая, у одинокой сосны - третья, за бугор сбежала четвертая. Насчитал штук восемь. И правда, если вглядишься, то тут, то там движутся или что-то делают черные точки.
- Разве у вас здесь лисицы черные?
- Рыжие все как на подбор, - отвечает. - Это только издали, от снега, кажутся черными.
И опять идет по узенькой тропинке. Теперь уже не по прямой, а зигзагами, от ориентира к ориентиру, от дороги - к надломленной бурей березе, от березы - к высокому обгорелому пню, а от него - в овраг, заросший мелким кустарником, а потом - вдоль оврага. Стежка шагает впереди, голову вскинул и свысока глядит по сторонам. Вдруг он сорвался с тропы и снежной целиной, высоко поднимая ноги, направился к густому ольховому кусту.
- Ага, есть! - В голосе его прозвучала торжествующая нотка.
От бугра к полузаметенному снегом кусту тянулась глубокая борозда.
- Видите, попалась! Капкан за собой тащила вместе с чурбаком. Но далеко не уйдет. Где-то тут, в кусте, она.
Я последовал за ним. В кусте лисица действительно застряла с тяжелым капканом.
- А что на приманку было у капкана? - поинтересовался я, когда парень засунул в сетку лисью шкуру. - Мясо? Дичатина?
- Мясо, дичатину мы и сами с удовольствием едим, а излишки в кооперацию сдаем.
- Ну, а как же? Приманка-то должна быть?
Он повел меня вверх по борозде. На самом бугре, на юру, под охапкой чуть разрытой соломы, где кончалась борозда, я услышал тревожный мышиный писк. И удивился: откуда тут взялась и почему пищит мышь? Кто ее тревожит? И соображаю: ага, как-то Стежка обмолвился о мышеловке. Наверно, дома ловит мышей, привязывает за ножку и садит возле капкана на приманку рыжух. И опять же думаю: мышь-то должна давно успокоиться, притихнуть, раз никто ее не беспокоит.
Пока терялся в этих догадках, парень разгреб солому, достал из-под нее небольшой деревянный ящик. А в ящике слышу частое "пик-пик", "пик-пик".
- Мышь там? - спрашиваю.
Стежка расплылся в улыбке, раскрыл ящик и показал, что в нем. А там что вы думаете? - там лежат у стенок с обеих сторон тоненькие резиновые мешочки, а в них вставлены капсюли от кукол, может, от игрушечных кошечек или собачек. Знаете, такие резиновые: их давнешь, а они - пик-пик. А посредине мешочков - какой-то пружинный механизм, вроде часов с маятником. Маятник-то ходит туда-сюда, то по одному мешочку ударит, то по другому, а мешочки издают звуки: пик-пик.
- Вот здорово придумано! - вырвалось у меня.
А Стежка, довольный собой, сказал:
- Механика! Двухнедельный завод.
В этот обход на широких лесных степях он достал из капканов трех лисиц. Из трех огненных шкурок предложил мне в подарок любую, каждую расхваливал и очень обиделся, когда я не принял подарка. Мол, вместе ходили по степи, мерзли и вдруг такое огорчение.
ФЕДОТ, ДА НЕ ТОТ
Окрыленный успехом на озимых полях, Стежка повел меня куда-то в гору, в реденькие ельники. Сказал: "Пойдем на лабаз". При слове "лабаз" я представил себе охоту на медведя. Задерет косолапый в лесу корову или лошадь, сразу не съест, а потом приходит доедать, как в свою кладовку или столовую. Его тут и подкарауливают охотники. Устроят на дереве небольшие полати, по-местному - лабаз, сидят на них с ружьями и ждут, когда Михаил Иванович Топтыгин пожалует на ужин или на завтрак. Он обычно долго ждать не заставляет.
