Лидия Иванова - Искренне ваша грешница
Встречались часто, встречались тайно и всякий раз удивлялись, почему нам так по-новому хорошо вдвоем. В семье у каждого тоже было спокойно: когда грешишь на стороне, то дома комплекс вины испытываешь и стараешься искупить грех и исполнять все обязанности, и даже супружеские.
Он учился и все выше поднимался по служебной лестнице, стал выезжать за рубеж и привозить мне сувениры, подарки. Один раз протянул мне пакет с колготами и покраснел:
- Это специальные. Для секса. Посередине разрез, понимаешь?
Как же мне не понять, я и сама большая выдумщица! Я сразу представила, как это может быть эротично и симпатично, фантазия моя разыгралась, но когда я развернула пакет, то была разочарована, и он тоже: разреза не было, обыкновенные колготы. Но это было единственным огорчением за десять лет второй серии нашей "жизни втроем" - я, он и секс.
...Мне предстояло делать операцию по удалению камня из желчного пузыря. Но я думала только об одном: не умереть в расцвете своей любви.
Накануне операции, рассказав красочно о моем романе, я уговорила медсестру отпустить меня попрощаться. Он прилетел на это прощальное свидание очень взволнованный, в страхе за исход операции и за меня. Видно было, что тоже привык к тому, что у него есть я. Любили, беседовали, радовались встрече. И я поклялась, что не умру, пока еще раз его не увижу. Я сдержала обещание.
Операция прошла успешно, камень был один, но большой и колючий. Восстанавливалась я быстро, ведь у меня была цель - он. Дожидаться, когда снимут швы, терпения не было, и опять, уговорив медсестер, я удрала на свидание. Я решила проверить швы на прочность, устроив феерический секс, который возможен лишь с ним. А швы на моем большом теле только придавали пикантность нашему свиданию.
- Мой друг, были времена, и были подвиги во имя любви. И были страдания от той любви. Но сколько бы я ни прожила на этом свете, я никогда не пожалею ни об одном своем шаге. А настоящие страдания делают женщину загадочной, привлекательной, таинственной и не познаваемой до конца. Что-то дорогое и неповторимое лежит на дне души и тлеет и нежит, и от этого она вся светится и становится красивой. Это ее душевный багаж, который никто не отнимет, ее драгоценный капитал, который не подвержен инфляции и банкротству. Она богачка, и когда постареет ее лицо, одряхлеет тело, внуки вырастут и долгая-долгая одинокая старость будет стоять у порога, она откроет сундук своей памяти и предастся прекрасным воспоминаниям молодости, которые прежде считала своими грехами. Вы согласны?
Да какие же это грехи? Грех - это предаваться унынию, а с любовью не до уныния. Значит, это не грех, а радость.
"Радуйтесь!" - первая заповедь, и ее надо свято соблюдать. А грех - это зло, его-то и надо бояться в своей жизни. Не делать зла, не допускать его в своих мыслях, не мстить, не злобиться, прощать всем и все.
Любить! Успеть бы налюбиться всласть, ведь жизнь так коротка и быстротечна. Любовь - великая привилегия человечества!
- Любовь, это значит - связь.
Все врозь у нас: рты и жизни.
(Просила ж тебя: не сглазь!
В тот час, в сокровенный, ближний,
Тот час на верху горы
И страсти. Мemento - паром:
Любовь - это все дары
В костер, - и всегда - задаром!)
- Мой друг, мне всегда казалось, что мы недостаточно ценим музыку в наших сердечных отношениях. Музыка творит чудеса. Особенно это касается классической музыки. Все нервы, как струны, отзываются на нее, и нам кажется, что сама гармония посетила нас, и мы воспаряем в небо на чарующих ее звуках.
"БОЛЕРО" РАВЕЛЯ
Я включила радио и услышала... "Болеро" Равеля. Музыка звучала, а передо мной одна за другой оживали картины, связанные с человеком, который был моим учеником в прямом и переносном смысле. На "Болеро" возлагались самые большие надежды. Эти чарующие звуки, казалось, мертвого разбудят. Нет! Не получилось! Не случилось того, чего я так ждала. Фиаско! Фиаско любви под "Болеро" Равеля! Ну да ладно, дело прошлое, все по порядку...
Я вошла в аудиторию, где вела семинар со слушателями педагогического факультета. На меня глянули два любопытных глаза кудрявого студента. Он впился взглядом в мое лицо и не отрываясь слушал все два часа. Я неуютно ежилась под этим взглядом, но старалась работать, не обращая внимания.
Через несколько занятий мы были уже единомышленниками, почти друзьями. Его искреннее восхищение подкупало, его ухаживание, легкое, ненавязчивое, грело мое женское самолюбие, его остроумие и искрометность мысли удивляли.
Болтать с ним и разрешать всякие философские вопросы было одно удовольствие. Реакция на юмор бурная, быстрая и шумная - он раскатисто смеялся и все время восторгался:
- Откуда в вас это поразительное чувство юмора? Ваши афоризмы надо записывать, а потом издавать отдельной книгой.
И часто записывал. Но если бы в нем были только эти достоинства, то не о чем было бы и писать, да еще вспоминать "Болеро" Равеля. Он был явно влюблен в меня, но как-то по-своему, как бы наполовину. А я не умею наполовину, я желала все или ничего.
- Мой друг, мне всегда мало. Лучше бы все! На этом я и погорела, так как будучи женщиной, уверенной в себе, я решила, что очень быстро и без потерь покорю и эту вершину. Случай представился сам собой. Слушайте и не судите строго меня, тогда еще молодую!
Мы уехали в поселок Иваньково зимой.
Я взяла с собой лыжи и отправилась со своей группой в пять человек на практику в сельхозтехникуме. Всех нас поселили в одном доме. Там была красивая изразцовая печь, и, уютно прислонившись к ее теплому боку, я фантазировала, как, придя вечером с прогулки, он обязательно поцелует меня около этой самой печки. Где ж еще и целовать-то?
И я ждала у этой печки, чтобы почувствовать этот первый его поцелуй...
А он почему-то не поцеловал меня ни в этот, ни в другой вечер. И теперь, когда о чем-нибудь уж очень размечтаюсь, я вспоминаю этот несостоявшийся поцелуй у печки. Да, мы бегали на лыжах, мы резвились на снегу, как малые дети, он сочинял стихи и записывал мои афоризмы, мы пили чай и ели борщ, его глаза уже любили меня, но поцелуя так и не было. И я обиделась! Я иногда еще обижалась, забывая, что умные люди не обижаются - умные люди делают выводы.
Через день, с "первой лошадью", в шесть утра я сбежала в Москву.
- Если б не ваши ужимки и прыжки в сторону Москвы, мы бы провели в Иваньково еще несколько чудных дней, - сказал он мне после очередного семинара.
- Мой друг, теперь самое трудное для меня. Началась длительная платоническая любовь.
Он читал мне Пушкина, а я все переводила на себя. Мы ходили в консерваторию и возбужденные прощались около дома. Мы ходили вечерами в Тимирязевский лес, объяснялись в любви и оставались непорочными. Много раз мы оставались вдвоем, в глазах и руках была любовь, а поцелуя все не было. Как же я желала этого поцелуя! Потому что поцелуй объяснил бы все - и его расположение ко мне, и мою тягу к нему. Но не было поцелуя, а были сладкая мука томления и мечты. Фантазии не давали мне покоя, сон не шел. Я не могу сказать, что я любила, скорее, сходила с ума от непризнания моих женских достоинств.
Мне страстно хотелось узнать его в постели, так как он любил и умел рассказывать о женщинах. Он делал это вкусно, смачно, так, что становилось завидно и возникало чувство ревности к тем женщинам, которые побывали в его руках. Он поселился в моей душе, как у себя дома.
Однажды он пригласил меня в свой родной город. Я ехала как в Мекку - свое первое паломничество я совершала к нему. Как я волновалась, спускаясь по трапу самолета!
В Москве он изображал из себя непьющего человека, и алкоголь был исключен из наших отношений, поэтому и не мог быть моим помощником в амурных делах. Не помог даже в тот злополучный вечер в Москве, когда мы были вдвоем у меня дома, горели свечи и отражались огоньки в его глазах. И звучала прекрасная музыка "Болеро" Равеля. Ритм завораживал и возбуждал, и мелодия очень сексуальна. Мы танцевали, крепко сцепившись руками, не отрывая друг от друга страстного взгляда... "Ну! Ну! - мысленно приказывала я ему. - Неужели непонятно, что мое желание достигло апогея!"
"Сейчас мы бросимся на постель. Он разденет меня, я раздену его. И мы... " - размечталась я.
И вдруг:
- Ну ладно, я пойду, а то общежитие закроют. Пока! - И он выскользнул в дверь, не попрощавшись.
Ну что я могла поделать? Конечно - импо! Импотент несчастный! Если уж такая музыка не помогла, значит, все безнадежно. И я решила отступить. Бывает и такое в жизни.
Вдруг приглашение приехать: "соскучился", "приезжайте", "хочу видеть"...
И вот мы сидим в компании его друга и пьем... нет, даже не водку, а спирт. И он пьет. И становится вдруг необыкновенно нежным, раскованным.
- Вперед, - говорит он, - едем ко мне, чтобы нам никто не мешал. Я хочу тебя! Хочу тебя, понимаешь? - вдруг перешел он на "ты".
- Нет! - вдруг останавливаю его я.
- Но почему? Разве ты этого не хотела всегда? - удивился он.
