Ион Друцэ - Бремя нашей доброты
За неделю до свадьбы, в четверг, отправив сыновей в овчарню, Онаке поехал пахать те самые полгектара, которые отходили в приданое. Конечно, с этим можно было и не спешить - у Умного и лошади получше, и плуг берет поглубже, но ему хотелось еще раз побыть на том клочке земли, из-за которого он судился и который теперь, видит бог, уплывал от него навеки.
Нуца молча прощалась со своей семьей. В последние дни она стала на редкость ласковой и послушной, она хотела остаться в памяти хорошей дочерью, хорошей сестрой. И в тот день словно грех ее надоумил идти в поле, навестить пахавшего там отца, причем пришла она, как раз когда все было вспахано и нужно было помочь снять последние невспаханные бровки у самой межи.
Для нее это было не ново, она тысячу раз вела лошадей под уздцы, взяла их и на этот раз. Вокруг стоял стеной подсолнух Умного, и так в том году уродил подсолнух, такие огромные шляпы свисали над пахотой, что и Онакию, и Нуце, и самим лошадям приходилось то и дело уворачиваться от ударов.
Они уже почти все закончили, около ста шагов, не более, оставалось до дороги, как вдруг из глубины этих подсолнечных лесов откуда-то выскочила гигантская рыжая лиса и, нырнув коням под брюхо, скрылась в подсолнечнике по ту сторону пахоты.
- Тпр-у-у-у...
Лошади, тихие старые клячи, вдруг встали на дыбы, затем, дико захрапев, свернули с борозды и понесли наобум по подсолнечнику. Онаке крикнул дочери бросить поводок, и она бросила его, отбежала, но плуг, вылетев из борозды, валясь на бок, задел ее ручкой по колену. Она взвыла от боли, и Онакию показалось, что слышал, как железо ударило в кость, он слышал хруст. Удар пришелся по коленной чашечке, а ему, прошедшему войну, было известно, что это такое.
Через полчаса лошади мирно жевали возле телеги, Нуца, сидя рядом, мазала слюнками ушибленное, уже разбухшее колено, рыжую лисицу поглотили подсолнечные леса, ну а сам Карабуш уже в который раз стоял у разбитого корыта.
Нуца держалась молодцом.
В тот же день, под вечерок, она шла веселая как ни в чем не бывало к колодцу. Она шла легко, игривой походкой и только изредка вытирала холодную испарину на лбу. Но обратно, с полным ведром, Нуца уже не могла идти. Она искусала губы, отдыхала через каждые два шага, и, даже когда не двигалась, было видно, что она хромает и что у нее уже не те легкие, стройные ноги, которые так нравились Чутуре.
Во дворе Умного стояла запряженная телега, которую собирались посылать в Кодры за хорошим вином. Но тут начали приходить чутурские старушки, что-то нашептывать. Харалампие, закрывшись в доме с сыном, долго совещался. В тот же вечер он передал Онакию Карабушу, что для свадьбы они еще не готовы и очень просят, если только можно, отложить на неделю.
Всю эту неделю Нуца целыми днями бегала по Чутуре. Она была такая же стройная, такая же веселая, она ни капельки не хромала. Только ее маленькие крепкие ручки кромсали все, к чему бы ни притрагивались, только ее карие глаза, помутневшие от боли, метались во все стороны, да еще временами вдруг срывался голос - это было очень смешно, и она сама смеялась над этим.
А дотошные старушки неотступно следили за ней. Господи, для чего же они еще и жили, как не для того, чтобы следить! Они поджидали Нуцу в тихих переулочках, когда та шла одна, и, спрятавшись за акацией, вздыхали: прихрамывает-таки, бедняжка.
Свадьбу отложили еще на две недели. Онакий Карабуш запил, и Чутура стала забывать о ней: уж если свадьбу дважды переносят, а отец невесты напивается в корчме!.. Но зря спешила Чутура быть умнее других - в конце концов она таки состоялась, эта свадьба.
Стоял теплый воскресный день. Осыпались уже и орехи, и весь двор Харалампия Умного, окруженный орехами, был покрыт мягкой, шуршащей, но все еще пахнущей листвой. Играл привезенный из Ясс знаменитый оркестр военных воспитанников.
Ника был немыслимо красив. Все, что должно было в нем еще расти и наливаться соком, вдруг, в какие-нибудь два дня, налилось и расцвело. Ахнула вся Чутура, когда он вышел станцевать свой последний вальс с молодой невестой. Кто знает, как ей будет танцеваться после свадьбы, важно, чтобы Чутура запомнила, как она была красива и как станцевала свой последний вальс.
А Чутура впервые в жизни видела эту невесту, и ей не понравилось, как она танцует. Чутура ничего не хотела запомнить. Чутура удрученно смотрела на низенькую смуглую невесту с коротко остриженными каштановыми волосами. Было почему-то неловко видеть, как неумело семенит она ножками и с каким глупым форсом вывернула ручку на спине жениха.
Чутура смотрела. Чутура ахала. Чутура недоумевала и спрашивала: кто такая эта невесточка, откуда ее Ника выкопал? Половина Чутуры молча пожимала плечами, другая половина тоже удивлялась, и только две-три старушки доверительно сообщали: как же, дочь нуелушского богача по прозвищу Удачливый. Они в поле познакомились, потому что земли у них прямо межа в межу, так что, видать, и в самом деле судьба...
Чутура стояла окаменевшая и горько качала головой. Чутура спрашивала: а что же та бедняжка, неужто так и не придет на свадьбу? Одна половина Чутуры молча пожимала плечами, другая половина тоже не знала. Только две-три старушки доверительно сообщили всем: "Боже мой, разве вы не слышали? Отравилась сегодня утром, как только привезли музыку и заиграл оркестр, Нуца отравилась".
Но они еще не знали Онакия Карабуша, не знали его дочери. Нуца не отравилась. Она долго ревела, закрывшись в доме, а после обеда, когда молодые уже обвенчались и свадьба разворачивалась вовсю, она пришла посмотреть.
Она шла со своими молодыми братьями, уже догнавшими ее ростом, в новом красивом платье и впервые за все эти недели захромала перед всей деревней, захромала за все ее веселые прогулки. Она сумела быть красивее той, на которой Ника женился. Даже хромающая, она была бесконечно красивей.
Пришла осень, три низеньких окошка в доме Онакия Карабуша стали светить бледно и скупо. Чуть посветят, лишь бы успеть поесть, обменяться двумя-тремя новостями, и уже темно в доме. Более взрослые девушки, еще недавно заискивавшие перед Нуцей, теперь отворачивались, когда она шла по дороге. Чутурянки стали сомневаться, знает ли эта девушка и ее мать хоть какое-нибудь колдовство, или они просто так, любительницы. Наконец и сами чутуряне стали удивляться: что за человек этот Онаке Карабуш! Мелет, мелет у своей калитки, а если вдуматься, ну, ни одного умного слова!
Летние степные ночи
Когда натруженные руки вдруг заноют сладко-сладко и им до боли захочется кого-то приласкать, когда затарахтит по деревне последняя запоздалая телега, и ты вдруг почувствуешь себя бесконечно одиноким, и станет жалко самого себя, - вот тогда-то и наступают они на севере Молдавии, эти летние степные ночи.
И задышат долины прохладой, отголубеет знойное небо, станет синим-синим, как море. Лукаво замигают две-три звездочки. Кругом все замечтает, загрустит. Другими станут поля, иными покажутся деревни. То, что было любо солнцу, все, что оно согревало, не нравится луне. У нее свои любимцы, она иначе светит, иначе греет. Со всех четырех сторон света сочится тишина, великое царство покоя подчинит себе все живущее - и засветятся добротой глаза, и тихо-тихо зажурчит речь.
Летние степные ночи... Они тебя и пожалеют, и похвалят, и на улицу выманят. Напоят до одури густой синевой, пропоют тебе все песни, что в том году поются, и променяешь ты все, что тебе в жизни любо, на одну только синеву, на одну только тишь. Все отдашь, потому что сладки они, эти ночи, как первый виноград. Со временем созреют гроздья, будут они и сладки и пахучи, но ни одна виноградинка не доберется уже туда, куда забрался тот первый, с кислинкой, виноград.
В степи боятся этих летних светлых ночей. Народ здесь излишне доверчив, он слишком рано дает себя одурманить. Еще подростком прогуляет чутурянин одно лето, напьется этой тиши. Озабоченные родители затащат его домой и назло этим ночам сыграют свадьбу. Поженят своих детей в 17-18 лет. Потом долго, целую жизнь, они будут возвращаться усталые и поспешно ложиться в сумерках, до наступления синих ночей. Но потом, случайно проснувшись в полночь, они увидят залитую лунным светом деревню, подумают: "Боже мой, неужели уже все прошло, неужто вся эта красота досталась другим?" Вздохнут, но заплачет сонно ребенок, они быстро укроют его, подумают, что хорошо бы лошадок подковать, да денег нет, а тем временем зарумянится восток, наступит день - и утихнет на время вся эта неожиданно прорвавшаяся горечь.
Они очень любят прибедняться, эти летние ночи. Им вечно не хватает хороших парней и красивых, озорных девушек, и они их все разыскивают, выманивают из дому. и бедные матери ходят в ужасе: с ума сошли эти ночи, хватают подростков, а они даже не успели поговорить с ними, не успели рассказать им, что к чему на этом свете.
И все-таки как их любят, как их проклинают, как их ждут не дождутся, этих летних степных ночей!
