Аркадий Гайдар - Дальние страны
- Петька! - услышал он позади себя окрик.
Он съежился, обернулся и увидал Ивана Михайловича.
- Тебя поколотил кто-нибудь? - спросил старик. - Нет... Ну, кто-нибудь обидел? Тоже нет... Так отчего же у тебя глаза злые и мокрые?
- Скучно, - резко ответил Петька и отвернулся.
- Как это так - скучно? То все было весело, а то вдруг стало скучно. Посмотри на Ваську, на Сережку, на других ребят. Всегда они чем-нибудь заняты, всегда они вместе. А ты все один да один. Поневоле будет скучно. Ты хоть бы ко мне прибегал. Вот в среду мы с одним человеком перепелов ловить поедем. Хочешь, мы и тебя с собой возьмем?
Иван Михайлович похлопал Петьку по плечу и спросил, незаметно оглядывая сверху Петькино похудевшее и осунувшееся лицо:
- Ты, может быть, нездоров? У тебя, может быть, болит что-нибудь? А ребята не понимают этого да все жалуются мне: "Вот Петька такой хмурый да скучный!.."
- У меня зуб болит, - охотно согласился Петька. - А разве же они понимают? Они, Иван Михайлович, ничего не понимают. Тут и так болит, а они почему да почему.
- Вырвать надо! - сказал Иван Михайлович. - На обратном пути зайдем к фельдшеру, я его попрошу, он разом тебе зуб выдернет.
- У меня... Иван Михайлович, он уже не очень болит, это вчера очень, а сегодня уже проходит, - немного помолчав, объяснил Петька. - У меня сегодня не зуб, а голова болит.
- Ну, вот видишь! Поневоле заскучаешь. Зайдем к фельдшеру, он какую-нибудь микстуру даст или порошки.
- У меня сегодня здорово голова болела, - осторожно подыскивая слова, продолжал Петька, которому вовсе уж не хотелось, чтобы, в довершение ко всем несчастьям, у него вырывали здоровые зубы и пичкали его кислыми микстурами и горькими порошками. - Ну так болела!.. Так болела!.. Хорошо только, что теперь уже прошла.
- Вот видишь, и зубы не болят, и голова прошла. Совсем хорошо, ответил Иван Михайлович, тихонько посмеиваясь сквозь седые пожелтевшие усы.
"Хорошо! - вздохнул про себя Петька. - Хорошо, да не очень".
Они прошлись вдоль тропки и сели отдохнуть на толстое почерневшее бревно. Иван Михайлович достал кисет с табаком, а Петька молча сидел рядом.
Вдруг Иван Михайлович почувствовал, что Петька быстро подвинулся к нему и крепко ухватил его за пустой рукав.
- Ты что? - спросил старик, увидав, как побелело лицо и задрожали губы у мальчугана.
Петька молчал. Кто-то, приближаясь неровными, грузными шагами, пел песню.
Это была странная, тяжелая и бессмысленная песня. Низкий пьяный голос мрачно выводил:
Иа-эха! И ехал, эх-ха-ха...
Вот да так ехал, аха-ха...
И приехал... Эх-ха-ха...
Эха-ха! Д-ы аха-ха...
Это была та самая нехорошая песня, которую слышал Петька в тот вечер, когда заблудился на пути к Синему озеру. И, крепко вцепившись в обшлаг рукава, он со страхом уставился в кусты, ожидая увидеть еще не разгаданного певца. Задевая за ветви, сильно пошатываясь, из-за поворота вышел Ермолай. Он остановился, покачал всклокоченной головой, для чего-то погрозил пальцем и молча двинулся дальше.
- Эк нализался! - сказал Иван Михайлович, сердитый за то, что Ермолай так напугал Петьку. - А ты, Петька, чего? Ну пьяный и пьяный. Мало ли у нас таких шатается.
Петька молчал. Брови его сдвинулись, глаза заблестели, а вздрагивающие губы крепко сжались. И неожиданно резкая, злая улыбка легла на его лицо. Как будто бы только сейчас поняв что-то нужное и важное, он принял решение, твердое и бесповоротное.
- Иван Михайлович, - звонко сказал он, заглядывая старику прямо в глаза, - а ведь это Ермолай убил Егора Михайлова...
К ночи по большой дороге верхом на неоседланном коне с тревожной вестью скакал дядя Серафим с разъезда в Алешино. Заскочив на уличку, он стукнул кнутовищем в окно крайней избы и, крикнув молодому Игошкину, чтобы тот скорей бежал до председателя, поскакал дальше, часто сдерживая коня у чужих темных окон и вызывая своих товарищей.
Он громко застучал в ворота председательского дома. Не дожидаясь, пока отопрут, он перемахнул через плетень, отодвинул запор, ввел коня и сам ввалился в избу, где уже заворочались, зажигая огонь, встревоженные стуком люди.
- Что ты? - спросил его председатель, удивленный таким стремительным напором обыкновенно спокойного дяди Серафима.
- А то, - сказал дядя Серафим, бросая на стол смятую клетчатую фуражку, продырявленную дробью и запачканную темными пятнами засохшей крови, - а то, чтобы вы все подохли! Ведь Егор-то никуда и не убегал, а его в нашем лесу убили.
Изба наполнилась народом. От одного к другому передавалась весть о том, что Егора убили тогда, когда, отправляясь из Алешина в город, он шел по лесной тропе на разъезд, чтобы повидать своего друга Ивана Михайловича.
- Его убил Ермолай и в кустах обронил с убитого кепку, а потом все ходил по лесу, искал ее, да не мог найти. А натолкнулся на кепку машинистов мальчишка Петька, который заплутался и забрел в ту сторону.
И тогда точно яркая вспышка света блеснула перед собравшимися мужиками. И тогда многое вдруг стало ясным и понятным. И непонятным было только одно: как и откуда могло возникнуть предположение, что Егор Михайлов - этот лучший и надежнейший товарищ - позорно скрылся, захватив казенные деньги?
Но тотчас же, объясняя это, из толпы, от дверей послышался надорванный, болезненный выкрик хромого Сидора, того самого, который всегда отворачивался и уходил, когда с ним начинали говорить о побеге Егора.
- Что Ермолай! - кричал он. - Чье ружье? Все подстроено. Им мало смерти было... Им позор подавай... Деньги везет... Бабах его! А потом - убежал... Вор! Мужики взъярятся: где деньги? Был колхоз - не будет... Заберем луг назад... Что Ермолай! Все... все... подстроено!
И тогда заговорили еще резче и громче. В избе становилось тесно. Через распахнутые окна и двери злоба и ярость вырывались на улицу.
- Это Данилино дело! - крикнул кто-то.
- Это ихнее дело! - раздались кругом разгневанные голоса.
И вдруг церковный колокол ударил набатом, и его густые дребезжащие звуки загремели ненавистью и болью. Это обезумевший от злобы, к которой примешивалась радость за своего не убежавшего, а убитого Егора, хромой Сидор, самовольно забравшись на колокольню, в яростном упоении бил в набат.
- Пусть бьет. Не трогайте! - крикнул дядя Серафим. - Пусть всех поднимает. Давно пора!
Вспыхивали огни, распахивались окна, хлопали калитки, и все бежали к площади - узнать, что случилось, какая беда, почему шум, крики, набат.
А в это время Петька впервые за многие дни спал крепким и спокойным сном. Все прошло. Все тяжелое, так неожиданно и крепко сдавившее его, было свалено, сброшено. Он много перемучился. Такой же мальчуган, как и многие другие, немножко храбрый, немножко робкий, иногда искренний, иногда скрытный и хитроватый, он из-за страха за свою небольшую беду долго скрывал большое дело.
Он увидал валяющуюся кепку в тот самый момент, когда, испугавшись пьяной песни, хотел бежать домой. Он положил свою фуражку с компасом на траву, поднял кепку и узнал ее: это была клетчатая кепка Егора, вся продырявленная и запачканная засохшей кровью. Он задрожал, выронил кепку и пустился наутек, позабыв о своей фуражке и о компасе.
Много раз пытался он пробраться в лес, забрать фуражку и утопить проклятый компас в реке или в болоте, а потом рассказать о находке, но каждый раз необъяснимый страх овладевал мальчуганом, и он возвращался домой с пустыми руками.
А сказать так, пока его фуражка с украденным компасом лежала рядом в простреленной кепкой, у него не хватало мужества. Из-за этого злосчастного компаса уже был поколочен Сережка, был обманут Васька, и он сам, Петька, сколько раз ругал при ребятах непойманного вора. И вдруг оказалось бы, что вор - он сам. Стыдно! Подумать даже страшно! Не говоря уже о том, что и от Сережки была бы взбучка и от отца тоже крепко попало бы. И он осунулся, замолчал и притих, все скрывая и утаивая. И только вчера вечером, когда он по песне узнал Ермолая и угадал, что ищет Ермолай в лесу, он рассказал Ивану Михайловичу всю правду, ничего не Скрывая, с самого начала.
16
Через два дня на постройке завода был праздник. Еще с раннего утра приехали музыканты, немного позже должны были прибыть делегация от заводов из города, пионерский отряд и докладчики.
В этот день производилась торжественная закладка главного корпуса.
Все это обещало быть очень интересным, но в этот же день в Алешине хоронили убитого председателя Егора Михайлова, чье закиданное ветвями тело разыскали на дне глубокого, темного оврага в лесу.
И ребята колебались и не знали, куда им идти.
- Лучше в Алешино, - предложил Васька. - Завод еще только начинается. Он всегда тут будет, а Егора уже не будет никогда.
- Вы с Петькой бегите в Алешино, - предложил Сережка, - а я останусь здесь. Потом вы мне расскажете, а я вам расскажу.
- Ладно, - согласился Васька. - Мы, может быть, еще и сами к концу поспеем... Петька, нагайки в руки! Гайда на коней и поскачем.
