Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4)
Царя отшатнуло. Руки его безвольно упали и он прошептал:
- "Грех... Слабость... Каков Поступок - такова и Привычка. Какая Привычка - такой и Характер. Какой Характер - такая Судьба. Судьба... Ты - Сильный. Вы оба - сильные. Вот Господь и дал вам сильную, умную девочку.
А я - слаб. Всю жизнь мечтал о Нарышкиной, а женили меня... Потом я с нею встречался. Тайно. Чтоб жена не пронюхала... Встречался и думал, что это - Грех! И у нас была девочка. И мы ее прятали от всего света, ибо боялись огласки!! А когда она жаловалась на боли в головке, мы говорили ей - это пустяк, это - пройдет... А оно не прошло!!!
Скажи, если Эрике плохо, ты часто зовешь к ней врача?!"
- "Немедля. Лучшего. Моего личного. Ее дядю - Боткина".
Государь сокрушенно махнул:
- "А я боялся... Огласки. Скандала. Они говорят, что водянка мозга неизлечима и с ними согласна Нарышкина. А я киваю и думаю, - если б я хоть раз... Хоть когда-нибудь вызвал к малышке врача! Моего личного врача... Ну что они знают - обычные костоправы! А тут - Империя! Моя Империя...
Господи, ну почему я не смог, как ты?! Неужто они б не спасли мою доченьку?!"
Он сел мешком на край раковины Большого фонтана и плакал навзрыд. А я сел ближе к нему, обнял по-братски и произнес:
- "Женим-ка мы Nicola на Шарлотте. Сойдутся Крови твоего отца и твоей матушки. И появится маленький мальчик. Саша Романов.
И ты сам выберешь ему нянюшек с мамушками. Сам дашь ему дядек и скажешь - чему учить маленького. И станет он таким, каким ты хотел видеть Сашу Романова.
Только не этого, а иного... В той, иной жизни... И раз в его жилах будет Кровь твоего отца и твоей матушки, Саша Романов проживет всю жизнь сызнова. Добрее, умнее, честнее. И если ты все сделаешь правильно, когда-нибудь Саша Романов женится на той, кто ему по сердцу. Он сможет... Честное слово.
Хотя б потому, что в его жилах будет Кровь и моего отца, и моей матушки. И в душе я смогу звать его - Карл Бенкендорф. А Карл (Александр) Бенкендорф всегда жил по Чести и смел жить с той, кто ему по сердцу. И уж по-крайней мере - вовремя лечить своих девочек!"
Прошли годы. Через много лет, возвращаясь из Таганрога с телом Его Величества, я был встречен моим Nicola. Он встретил нас на дороге в столицу с безумным ликом и диким криком:
- "Ты обманул нас! Ты убил его! Знаешь ли ты, что моя матушка все глаза выплакала по своему первенцу! Милорадович с Воиновым мне все объяснили. Я никогда не стану Царем, ибо корона не держится на главе цареубийцы! Как я мог тебе в этом довериться?"
Я, не слезая с кобылы пред гарцующим Государем, сухо ответил:
- "Раз ты послал меня в Таганрог, ты мне доверился. А доверил ты мне привезти - брата в столицу. Я не знаю, как это ты себе представлял, но я везу его. И со мной едут люди нашего злейшего врага - графа Ермолова. Они не хуже меня знают, как умирал Государь. Ни на мне, ни на тебе - нет Крови нашего родственника. При одном малом условии. Ты клялся, что не нарушишь Законов Императора Павла. Твой первенец Александр станет после тебя Государем Всея Руси Александром Романовым. С этим-то ты согласен?"
Глаза Nicola округлились и он с ужасом стал креститься:
- "Мой брат... Кончил с собой?!"
- "Поговорим об этом позднее. Не при чужих..."
Когда мы вернулись в Санкт-Петербург, все было готово к срочным похоронам. Государя везли в наглухо заколоченном гробу, да и к нему было не подойти - настолько кругом стоял тяжкий дух.
Гроб нужно было открыть к отпеванию и я просил присутствовать при сем деле лишь близких покойного. Кому охота смотреть на червей, да прочие мерзости?
Когда сбили последние гвозди и откинули крышку, наша родня ахнула. Гробовое молчание затягивалось, а потом Королева-мать, судорожно схватив меня за руку и заглядывая мне в глаза, шепнула:
- "Ты - самый хороший. Ты первенец моей лучшей подруги! Скажи мне, Сашенька... Я могу... Я могу молиться за упокой моего малыша? Или.."
Я обнял, поцеловал любимую женщину моего дяди и тихо ответил:
- "Вам, как матери, мы позволим остаться с прахом на ночь. Помолитесь за него перед Господом, ибо лишь Господа можно молить о Спасении. Мы оставим вас одну, а поможет вам молиться Божий инок. Он принял схиму и отрекся от мира сущего ради поста и молитвы. Сей старец у нас проездом, возможно больше вы его не увидите. Но перед Богом клянусь, - все что случится с ним дальше будет лишь Божьей Волей и Милостью. Иль Карой. Теперь все Богу и от Бога зависит".
Говоря так, я подвел королеву-мать к темному приделу сего мрачного места. Мои егеря, лязгнув прикладами, пропустили нас в холодную сырую келью, где под лампадой и огромным распятием молился инок в цепях и рубище. Школьная подруга моей матушки застыла над ним, как изваяние, а потом тихонько заплакала:
- "Почему я родила не всех вас от Бенкендорфа?! Вы хоть бы умерли с Честью и оружьем в руках, но не от пошлой простуды..." - затем она обернулась ко мне, утерла слезы рукой и сухо сказала:
- "Скажи им, чтоб на рассвете они меня выпустили".
Еще через много лет какой-то иноземный чудак как-то привязался ко мне. Он, пользуясь тем, что мы в Вене и я не стану тут делать шум, сказал:
- "Ваша приязнь к Государыне и ее первенцу наводит на всякие мысли! Говорят, будущий Царь будет немного жид, - не так ли?!"
Я только пожал плечами и громко ответил:
- "Говорить могут, что вам угодно. Этим вы не испортите мнения о вашей стране. Некуда. Но раз уж нас слышат, - готов объясниться.
Все вы тут в курсе, что в России случилась смена Династии. И мы стали первой страной, где сие было без крови, Смуты и прочих напастей. А случилось сие потому, что последний Царь прошлой Династии знал, что если не этот, так следующий Государь будет с кровью его отца и его матушки. И именно крови своего отца и своей матушки он оставлял трон. Именно с этим условием мы сей трон приняли. И клялись в том фамильной Честью, да Именем!
И не было у нас Смуты, крови, иль Революции! Скажите за сие спасибо не мне, но тому, кто поверил мне и моему Честному Слову!
Назовите меня потомком цыган, пиратов и отравителей, но не трожьте вы мою Честь своими буржуйскими лапами! Раз я обещал, что на престол взойдет Кровь отца, поверившего Слову моему, и Кровь его матери - так будет!!! А если нет, - меня бы давно Бог покарал!"
Не так вышло со всеми прочими. В день Бородина я дал слово умирающему Колесникову и удочерил его дочь - Вареньку. Покривлю душой, сказав, что относился к ней так же, как и к моим родным доченькам. Варя Колесникова скорее вела жизнь экономки, иль старшей служанки в доме моем. Не хочу оправдаться, но - одно дело Родная Кровь, а другое...
Однажды к нам принесли посылку, на коей костькиной рукой была просьба вскрыть ее "лично". (Что любопытно, - осталось так и невыясненным - "лично" КОМУ? Заговорщики потом признавались, что должно было выйти - "лично Бенкендорфу", но то ли Костик забыл, то ли - Совесть его замучила, он так и не дописал предложение.)
Если б сию коробку принесли часом позже, могла умереть Маргит и кто-то из девочек. Но так вышло, что они пошли на прогулку и посылку приняла Варя. Она-то в присутствии слуг развернула ее и подняла крышку. Внутри была бомба.
Варе оторвало руку и она умерла через полчаса, не приходя в сознание. Вместе с ней погибли еще трое слуг.
Ужас же состоял в том, что сохранились остатки коробки, в коей принесли бомбу. А что у фон Шеллингов, что у Бенкендорфов издревле заведено, что каждый из членов семьи имел собственный код и приметные знаки, коими он помечал посылки и оставлял закладки на случай, если посылку откроют. Бомб, конечно, еще не боялись, но всегда можно было вскрыть колбу с синильной кислотой от "старых товарищей". А дела фон Шеллингов с армейскими трофеями Бенкендорфов, да пиратскими повадками Уллманисов не дозволяли чужим увидать... нередко - награбленное.
Так вот, - на посылке командующего Кавказской армией были все знаки того, что сам Костька приготовил и запечатал ее. Сие могло иметь два объяснения. Либо он покушался на меня и близких моих, иль хуже того, - он выдал наши коды полякам.
Мною был тотчас созван семейный совет, где мы поменяли наши приметы и постановили, - вернуть Константина и судить его семейным Судом. Скорее всего мы присудили б Предателя к пуле в висок, - негоже марать Имя Бенкендорфов по судам, да присутствиям.
Я послал на Кавказ, мои следователи провели первый допрос и узнали, что Константин (по его словам) посылок не посылал, но получалось, что сия посылка действительно ушла из штаба Кавказской армии. Из этого (вкупе с резким ухудшением чеченских дел) мои люди сделали вывод, что либо - мой брат врет, либо - глуп, что еще хуже.
Обе версии имели право на существование. Так уж сложилось, что он всегда завидовал мне. Матушка просто не терпела его и не оставила ни единого пфеннига. Кристофер же... Мы с ним не любили друг друга и Константин надеялся, что хотя бы отец хоть что-то оставит ему. Но в завещании Бенкендорфа (он умер в сентябре 1825 года) все его состояние шло только мне!
