Леонид Андреев - Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910
Дина. Неужели? Какой вы милый, вас нельзя не любить. А это ваша спальня? Да вы совсем как настоящий студент… Вы дома всегда в тужурке ходите? К вам тужурка идет.
Ст. студент (тихо). Я — студент… Дина. Пусти на диван, Онуша.
Дина. Да и здесь хорошо, не беспокойтесь.
Ст. студент. Нет, нет, садитесь на диван. Впрочем… там одна пружина… Сиди, Онуша, голубчик! Вот кресло.
Онуфрий. Что же, звонить или нет?
Дина. Нет, не надо, я чаю не хочу. Так вот как у вас… и не скучно вам всегда одному?
Ст. студент. Почему вы думаете, что я один? Я всегда с товарищами. Вот Онуфрий Николаевич, милейший человек. Блохин… Козлов часто заходит. Мы такие ночи проводим, Дина! Пьем!..
Дина (с ужасом). Неужели вы пьете, Петр Кузьмич?
Ст. студент. Нет, Дина, то есть да. Рюмку, так, иногда две хватишь… хочется разгула, Дина. Наша жизнь коротка!
Онуфрий. Разгула! Ну и фарисей же ты, старик!
Ст. студент (смеется и хлопает Онуфрия по плечу). Не ворчи, товарищ. Водка-то вся, тащи другую бутылку.
Дина (изумленно). Да что с вами, Петр Кузьмич? Вот не ожидала! Неужели вы будете пить? Тогда я сейчас же уйду. Ну да — две рюмки!
Ст. студент (падая духом). Нет, это я так, это я для Онуфрия Николаевича. Посидите, Дина.
Онуфрий. Ну и фарисей же ты, старик! (Молчание)
Ст. студент. Ну, как вы спали вчера, Дина? Я вас замучил своими рассказами… и все такое грустное. Вы должны останавливать меня, когда я загрущу, — хорошо, Дина?
Дина (с легким кокетством). Нет, ни за что! Мне так нравятся ваши рассказы и ваша грусть… Вы себя мало цените, Петр Кузьмич! Вы много читаете, — но почему же я не вижу книг?
Ст. студент. Представьте! Совсем забросил книги, да и некогда как-то.
Онуфрий. Он шведской гимнастикой занимается.
Ст. студент. Не ворчи, Онуша! И вы подумайте, Дина, я веду дневник!
Онуфрий. Мемуары.
Ст. студент. Нет — самый настоящий дневник. Мемуары, Онуша, это история, а дневник — это лирика, тайны души, вздохи сердца, которых никто не смеет подслушать. Да ты прозаик, ты не поймешь.
Дина. У вас электричество? А о чем же вы пишете?.. Да, кстати: к вам не заходил сегодня Александр Александрович? К нему есть поручение от одного знакомого, насчет музыки.
Ст. студент (опоминаясь). Александр Александрович?
Дина. Ну да. Что вы так смотрите? Послушайте, Петр Кузьмич, что вы так смотрите? Что-нибудь случилось?.. Да говорите же.
Онуфрий. Да ничего не случилось — почему, как только человек глаза вытаращил, так сейчас же должно что-нибудь случиться? (Крайне одобрительно.) Таращи, старик, таращи!
Ст. студент. Да ничего не случилось. Александр Александрович… он не совсем здоров.
Дина. Что с ним?
Ст. студент. Ничего, ничего особенного. Ах, Дина, да успокойтесь же! У него слегка болит голова. Он здесь, у меня.
Онуфрий. Лежит. Тенор — лежишь, брат?
Молчание.
Ст. студент. У него голова болит.
Бледный, но уже причесанный, выходит Тенор и молча здоровается.
Дина. Вы нездоровы, Александр Александрович?
Молчание.
Тенор. Нет, здоров. Они шутят.
Ст. студент. Александр Александрович действительно не совсем здоров.
Дина. Я вижу… Как вы хорошо устроились, Петр Кузьмич, — вы не скучаете по вашей Сибири? Это ваши лекции? Какой прилежный — учитесь. Онуфрий Николаевич, он читает лекции. Однако мне надо идти, я совсем и забыла, что меня ждет извозчик. Где же пальто? Это все вы, Петр Кузьмич, с вашим гостеприимством.
Онуфрий. Посидите, Дина, куда торопиться. Сегодня ужасный холод. А извозчика вашего мы отпустим. Верно, дядя?
Дина. Вы думаете, что на извозчике холоднее?
Онуфрий. Неизмеримо! (Берет Старого Студента под руку.) Да пойдем, дядя, что стал!
Ст. студент (упираясь). Вы меня извините, Дина, если я на несколько минут…
Дина. Пожалуйста.
Онуфрий. Ну, идем, идем. Стамескина, кстати, проведаем, да я еще тебе свеженький анекдот из римской жизни расскажу. Когда Тарквиний Гордый… (Уходя, тихо.) Нельзя так, дядя, а то и лохмач этот будет над тобой смеяться. Дневник, лирика, эка куда ты забрался!..
Дина и Тенор одни. Молчание.
Дина. Я все понимаю, Александр Александрович.
Тенор. Тем лучше.
Дина. Вы давно здесь прячетесь?
Тенор. Со вчерашнего, кажется, вечера… Да — со вчерашнего вечера.
Дина. И все лежите… там?
Тенор. Да, преимущественно. Немного и хожу.
Дина. И когда я пришла, вы продолжали лежать? И когда услыхали мой голос, продолжали оставаться там? Вы подумали, Александр Александрович, в какое положение перед этими господами вы ставите меня? Вы подумали, в какое положение вы ставили меня вчера, когда на собрании говорили: Тенор трус, Тенор прячется, а я должна была лгать, что вы больны?
Тенор. Самолюбие, Дина?
Дина. Да, самолюбие, которого, к сожалению, у вас нет. Прятаться от меня, здесь за перегородкой, на чужой постели, сдерживать дыхание, чтобы не услыхали. (Смеется.) Вчера при голосовании смеялись, что Тенор и здесь бережет свой голос, — теперь я понимаю, что это значит. (Презрительно.) Подайте мне пальто.
Тенор. Я избегал объяснения, Дина, — знал, что сейчас оно ни к чему не приведет, но если вы хотите… Я на сходку не пойду.
Дина. А? Мне казалось, что вы пойдете.
Тенор. Нет, не пойду. Вы знаете, Дина, что ради таланта я превратил свою жизнь в тюрьму?
Дина. Знаю.
Тенор. Что я создал для себя режим хуже арестантского режима? Ха-ха-ха, что такое арестант? Я был несвободнее арестанта. И я не хочу для какой-то вздорной истории, в которой не вижу смысла, — я не хочу жертвовать своим талантом.
Дина. А мне всегда казалось, что талант — это свобода. И мне… непонятен талант, для развития которого необходимы арестантские роты.
Тенор. Я всегда знал, что ты не любишь меня. Только самолюбие и ни на йоту ни жалости, ни понимания. Ты не любишь меня.
Дина. Кажется… вы правы.
Тенор. Ты сама должна была сказать мне: «Не ходи. Им нечего терять, а твоя жизнь, твой талант нужен для них же».
Дина. Да? Так вот как. А мне казалось, что есть минуты, когда все мы должны идти рядом, даже и таланты. Как вы думаете, Александр Александрович?
Тенор. Это говорит Стамескин! Ты повторяешь слова Стамескина, Дина! Ха-ха-ха!
Дина (вставая). Нет, это говорю я! А Стамескин говорит другое — что вы трус и карьерист.
Молчание.
Тенор. И ты не ударила его, Дина?
Дина. Нет, за что ж? Я с ним согласна.
Молчание.
Тенор. Прикажете подать пальто?
Дина. Пожалуйста. Нет, не трудитесь, ботики я сама надену.
В двери стучат.
Дина. Войдите! А, Петр Кузьмич! А я ухожу.
Ст. студент. Не смею удерживать.
Дина. Как у вас мило! Благодарю вас, Онуфрий Николаевич, да, это моя муфта. Очень мило! Это ваша спальня?
Тенор. Да. Тут спит наш старик. (Неуверенно хохочет.) Ха-ха-ха!
Онуфрий. Эка развеселился наш Тенор.
Дина (весело). Я ему сказала, что он трус и карьерист, и он не может прийти в себя от радости. Прощайте!
Быстро выходит, Старый Студент поспешно накидывает пальто и устремляется за нею.
Ст. студент. Дина! Подождите, я вас провожу. Ах, Господи — Дина!..
Уходит. Молчание.
Онуфрий. Какой проворный стал. Вот что значит шведская гимнастика. Без калош побежал — какое неблагоразумие!.. Ну как, Тенор, плохо?
Тенор с силою ударяет кулаком по столу, так что падают рюмки.
Тенор. Я ей покажу! (Всхлипнув.) Я ей покажу!
Онуфрий. Покажи, покажи.
Тенор. Я всем вам покажу, что значит Тенор. Вы еще придете просить прощения, что обидели человека. За что? За что она меня оскорбила? Я думал, что она мне просто скажет, и я ей объясню, и она поймет… ну, не согласится, — а это что же? Ведь она же меня знает.
Онуфрий. Кроваткой повредил, кроваткой. Поза некрасивая.
